— Столик для мсье Франсуа! — возгласил метрдотель, которому Франсуа каждый раз уважительно пожимает руку.И здесь, разумеется, есть люди, которые не здороваются с издателем «Хлыста», но тех, кто зовет его «дорогой друг», тоже немало, если не больше. Постепенно Франсуа научился произносить соответствующим тоном два этих словечка, обращаясь к людям, которых в прежние времена с дрожью в голосе титуловал бы «господин директор». Научился произносить с подчеркнутой непринужденностью и в то же время с ноткой почтительности: «дорогой председатель», «дорогой министр».До сих пор он еще не насытился шикарными ресторанами и, наверное, никогда не насытится. Ему нравится любоваться тяжелой серебряной тележкой, на которой лежит кусок мяса или целиком зажаренный ягненок, и наслаждение, получаемое им от изысканных блюд, ничуть не уменьшается. Сколько раз он приникал лицом к витрине колбасной лавки в ту пору, когда верхом кулинарной роскоши для него были корзиночки с омарами. Лишь однажды он купил их сразу четыре штуки. С того дня началась его новая жизнь.Даже здесь Буссу пьет только пиво. Наверное, в этом есть некоторая поза: он ведь принадлежит к эпохе, когда пиво, сосиски с кислой капустой и трубка были как бы приметой журналиста.— Что порекомендуете, Жермен? Мне что-нибудь полегче.— Баранья котлета с жареным картофелем?Обычно все кончалось тем, что Франсуа заказывал блюдо под самым сложным соусом с шампиньонами и трюфелями; для него главное, чтобы оно как можно больше отличалось от той скромной еды, к которой он привык.— А как насчет суфле из почек?— Весьма рекомендую.Излюбленное блюдо Буссу — дичь или жареное мясо и побольше картофельного пюре. Он обладает неимоверным аппетитом. Для него главное — количество. Сейчас он тоже голоден, и это чувствуется по тому, как он произнес: «Бифштекс, да потолще!»— А теперь, дорогой Фердинан, мы можем побеседовать.— Да мне особо нечего сообщить. Беспокоит меня с утра одна вещь, хотя не уверен, что это серьезно. Когда я в десять пришел в типографию…— В десять?Всем известно, что Буссу любит понежиться в постели, которая, наверно, насквозь пропахла пивом.— Ну, в десять тридцать. Так вот, когда я пришел, то удивился, что на столе не лежат, как обычно, оттиски.Я подумал, видно, Гастон опоздал или запамятовал. Пошел к талеру. Ну вы знаете, что по средам на Тастоне три газеты и какое у него поэтому настроение. «Ваши оттиски! — завопил он. — Уже час, как вам их принесли. Я собственными глазами видел их на вашем столе». Я принялся за розыски. Расспросил мальчишку, который убирает старую бумагу, потом привратника. Пришлось потратить немало времени, прежде чем я узнал, что видели какого-то типа с нашими оттисками, но не обратили внимания, решив, что он из газеты. Невысокий, полный, в очках с толстыми стеклами и соломенной шляпе. Когда он уходил, в руках у него был кожаный портфель. Батист, привратник, припомнил, что обут он был в стоптанные желтые туфли.— Полиция? — спросил Франсуа.— Не знаю. Но вообще-то непохоже, что он с набережной Орфевр. Мне кажется, я знаю в уголовной полиции всех, но там никто не подходит под эти приметы.И потом, это не их метод. Будь это человек из уголовки, он бы не церемонился и уж точно не смылся до моего прихода. Он бы сел ко мне на стол, с издевательским видом взял бумаги и сказал что-нибудь вроде: «Очень сожалею, Буссу, что вынужден забрать у вас это, но шефу неймется одним глазком глянуть на них». Вы же знаете этих ребят. Они не прячутся. Напротив. Они всегда стараются нагнать страху.— Джанини?— Первым делом я подумал о нем, хотя на него это тоже непохоже. Такие работают куда грубее. Приметы, которые мне сообщили, достаточно неопределенны, но все же навели меня на одну мысль. Я ведь знаю кое-кого и с улицы де Соссэ. Так вот, есть там один толстяк потрепанного вида в очках с толстыми стеклами. У него какая-то смешная фамилия, но мне никак ее не вспомнить. Насколько я знаю, уголовщиной и вообще делами такого рода он не занимается. Работает прямо на самое высокое начальство. Выполняет специальные задания министра, особенно если в деле замешана политика. Улавливаете? — И, не переводя дыхания, Буссу буркнул:— Может быть, мы слишком далеко зашли? Я просмотрел почти весь номер. Все как всегда, ничего особенно страшного. Но я очень удивлюсь, если после дела Джанини они не взбесились.Буссу всегда был второразрядным, если не третьеразрядным журналистом, всю жизнь переходил из газеты в газету — то занимался скандальной хроникой, то писал для политической или литературной рубрики, а иногда, в период выборов, становился редактором какого-нибудь эфемерного листка. Но он отлично знает определенные стороны закулисной парижской жизни и редко ошибается.— Мне бы не хотелось, шеф, чтобы вы сочли, будто я любой ценой желаю доказать свою правоту. Но я всегда говорил вам, что вы заворачиваете слишком круто.А главное, и это самое серьезное, вы, случалось, нарушали правила игры. Если вечером у меня будет время, я просмотрю все последние номера, чтобы узнать, кого мы повесили себе на шею. Сейчас, мне кажется, запахло жареным. От Джанини и его гангстеров рискуешь разве что неожиданно получить по физиономии, и потом, я не думаю, чтобы сейчас они на что-нибудь отважились.Набережная Орфевр меня тоже не пугает. В основном там славные ребята, и у них свои заботы. А вот улица де Соссэ — другое дело. Они замыкаются на верхний этаж.Почти на самый верх. Хотелось бы мне ошибиться, но я вот думаю, не решили ли там, наверху, прихлопнуть нас. На всякий случай я смягчил в корректуре некоторые материалы, чтобы завтра перед поступлением в продажу номер не арестовали.— А кто «объект»?— Безопасный. Оплаченный.Франсуа вспомнил, что видел на макете первой страницы портрет хорошенькой молодой женщины, вероятнее всего кинозведочки, которой любовник устроил небольшую рекламу. Каждую неделю «Хлыст» публикует на первой странице портрет человека, достаточно известного в политическом или деловом мире, в искусстве или литературе. А термин «оплаченный», который только что употребил Буссу и который прижился в газете, означает, что портрет и статья оплачены по высокому тарифу.Статья в таком случае пишется благожелательная, хотя и не без едкости, чтобы от нее не пахло рекламой и тон ее соответствовал общему направлению «Хлыста».Но самый большой доход приносят «объекты», статьи о которых не появляются в печати, и вот их-то готовят с особой тщательностью. Писать подобные статьи поручают обыкновенно Буссу. Он работает над ними в пивной, высунув язык, словно школьник-младшеклассник, неимоверно при этом потеет и поглощает неимоверное количество пива. Все остальное, за редким исключением, обделывает Шартье, ставший большим мастером по этой части.— Шеф, до какой суммы спускать? До двадцати тысяч или до десяти? — спрашивает он перед уходом и страшно гордится, если принесенная сумма превышает установленный минимум. А однажды он выбил в пять раз больше, чем предполагалось.Действует он обычно по одной и той же схеме. Редко бывает, чтобы ему не удалось проникнуть к «объекту» в частный особняк или контору; видимо, у Шартье дар ладить со слугами и швейцарами. А дальше уже идет комедия, которую Шартье с наслаждением разыгрывает, достигая раз от разу все большего блеска.«Простите, что осмеливаюсь беспокоить вас, но я только что испытал потрясение и решил, рискуя даже потерять место, во что бы то ни стало встретиться с вами. Только обещайте никому не рассказывать то, что я вам сообщу. Времена сейчас тяжелые, и человеку вроде меня, достигшему сорока лет и к тому же обремененному семьей (Шартье холостяк!), иной раз приходится браться за работу, которой он стыдится. Вам известно имя Франсуа Лекуэна? Впрочем, это не имеет значения. Он, к сожалению, мой хозяин, но зато благодаря этому я в курсе всего, что происходит в „Хлысте“. И вот что я нашел сегодня днем на столе. — Тут Шартье выкладывает гранки статьи, в которой под видом рассказа о жизненном пути „объекта“ производятся глубокие экскурсы в его личную жизнь с упором на разные постыдные обстоятельства. — Я еще не потерял совесть и решил предупредить вас. Не знаю, возможно, вы что-то сумеете предпринять. Газета выходит послезавтра. Может быть, еще есть время? — Этот трюк удается в девяти случаях из десяти. — Имейте в виду, Франсуа Лекуэн, вероятнее всего, не в курсе этой статьи. Он практически не входит во всякие редакционные мелочи. Но помощник у него — личность без стыда и совести…» Может быть, сунуть ему немножко денег?Шартье готов переговорить с ним. Он берет это на себя.Отправляется на переговоры с бесчестным автором статьи и возвращается удрученный и негодующий, «Я надеялся, что вам это обойдется недорого, поскольку этот тип по уши в долгах. К несчастью, все складывается очень скверно. Газета уже печатается. Придется задержать тираж, оплатить типографии издержки».Одним словом, важней всего статьи, которые не публикуются, но если случается осечка и такая статья выходит в свет, это тоже неплохо. Публикация подобных гнусных текстов необходима: во-первых, из-за читателей, во-вторых, чтобы заставить будущие жертвы задуматься.— Кстати, — вспомнил Буссу, набивая трубку, которую он курил большими затяжками даже в самых фешенебельных местах, — я же утром получил записку от Пьебефа.Он принялся шарить по карманам и наконец извлек ее вместе со связкой ключей. Записка была написана в кафе, но бывший инспектор из осторожности оборвал уголок, где значилось название заведения. Подписи, как обычно, тоже не было. «Во второй половине дня мне хотелось бы увидеться с шефом. Очень важно. Если сможет, пусть в 17 часов будет в кафе на углу авеню Ваграм и улицы Бре. Я позвоню ему и скажу, где мы встретимся».
— Шеф, думаю, лучше, если вы сами позвоните ему.И Буссу искоса глянул на Франсуа с той же смесью веры и тревоги и с тем же изумлением, с какими смотрят теперь на него все. Но у Франсуа был такой вид, словно все это нисколько его не волнует. Словно все это чепуха. Глава 3 Пришлось опять звонить на Пресбургскую улицу. Вивиана привыкла, что он вечно переносит или отменяет свидания.— Сегодня меня не жди. Буду очень удивлен, если освобожусь раньше вечера.— Ночевать пойдешь на улицу Деламбра? Все нормально?— Да.— Ты ничего от меня не скрываешь? Никаких неприятностей?Однажды — они уже были вместе, и Вивиана несколько месяцев не показывалась у Пополя — агенты отдела охраны нравственности сцапали ее во время обеда под предлогом, что у нее не в порядке «желтый билет». Она тогда еще жила не на Пресбургской улице, а в снятой Франсуа квартире на улице Дарю, неподалеку от авеню Терн, и обедала в ресторане для завсегдатаев на улице Фобур-Сент-Оноре. Как всегда, держалась она невозмутимо и спокойно, а инспектор нарочно говорил на повышенных тонах, чтобы все вокруг слышали, что у нее «желтый билет». Ее доставили в тюрьму предварительного заключения, и первую ночь она провела с проститутками, которых привозили полицейские фургоны, а утром сидела нагишом на втором этаже, ожидая очереди на медицинское освидетельствование.Метили явно во Франсуа. Через девицу, которую в этот день выпустили, Вивиана передала ему, что ее забрали. Он тут же примчался, однако натолкнулся на стену официальных предписаний. Пришлось потратить несколько дней на всякие закулисные ходы и сложные формальности, в результате чего Франсуа письменно обязался оказывать Вивиане материальную поддержу и брал на себя ответственность за ее поведение.То было первое предупреждение, может быть, чуть деликатнее того, которое люди Джанини сделали Франсуа на террасе «Фуке». Исходило оно, очевидно, не из самых высоких сфер, возможно, от инспектора Бутареля, который, должно быть, надеялся, что Франсуа не посмеет вмешаться. Но они ошиблись. Все они — и Буссу, и Пьебеф, и Рауль — заблуждаются относительно него. Пьебеф, например, убежден, что Франсуа так бесстрашен по простоте, наивности или глупости.На этот раз Пьебеф назначил ему по телефону свидание в пивной «Глобус» на Страсбургском бульваре, где собирается актерская мелкота и статисты с киностудий:«Поднимитесь на второй этаж, шеф, я буду у бильярдных столов». Вечно он вытаскивает Франсуа в самые неожиданные уголки Парижа и окрестностей, хотя, если судить по виду, Пьебефа трудно заподозрить в романтичности.Сын нормандских фермеров, он коротконог, приземист и так широк в кости, что это уже выглядит уродством. Под его дубленой шкурой ощущается костяк гориллы; с годами он растолстел и стал похож на торговцев скотом, что толкутся на ярмарках в его родной Нормандии, и к тому же он до сих пор сохранил нормандский выговор; лицо у него такое багровое, а к вечеру в нем появляется даже какая-то лиловатость, что порой становится страшно, не хватит ли беднягу Пьебефа удар. Пьет он кальвадос.— Проверили? За вами нет хвоста? — И, поскольку Франсуа не ответил, Пьебеф раздраженно прохрипел:— Не думайте, что вы умнее всех. И не вы больше всего тут, рискуете. Значит, вы заметили, что у вас на Елисейских полях торчит инспектор? Ну, мне даже не надо туда идти, чтобы сказать, что это Шаррио, новый сотрудник с улицы де Соссэ.— А тот, что приходил сегодня утром в типографию и унес гранки?Пьебеф, согревая в ладонях стопку, высокомерно и чуть ли не свирепо глянул на Франсуа. От экс-инспектора вечно несло кальвадосом, и подчас до того нестерпимо, что приходилось легонько отворачиваться. Но, как у всех людей с дурным запахом изо рта, у него была противная, а может, злая привычка дышать при раз-; говоре прямо в лицо; когда же ему хотелось, чтобы собеседник не слишком отдалялся, он придерживал его за лацканы.Пьебеф много лет служил в полиции постовым, являя собой образчик полицейского прежних времен, вечно пьяного, неряшливого, малограмотного, и в ту пору представлял собой колоритную достопримечательность квартала Сен-Мишель. Благодаря шурину, занимающему довольно высокий пост в министерстве внутренних дел, Пьебеф с грехом пополам сдал экзамен на инспектора и был назначен в отдел охраны нравственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21