Жермена надела светло-голубой свитер, который сама связала, но и в нем мерзла; Франсуа видел, что она, как цапля, поджимает то одну, то другую ногу, а лицо ее, словно ореолом, было окружено разлетающимися от ветра волосами. Она с ужасом смотрела, как муж, борясь с волнами, плывет в ледяной воде.— Франсуа, ты же весь посинел! Немедленно оденься!Потом они пили кофе, подлив туда скверной местной водки, «горлодеровки», как ее там называли, и это название ошеломило Жермену. К счастью, за мостом в Трувиле были кинотеатр и ресторанчик, открытый круглый год, где они ели креветок и лангустов.Как же отличалась тогдашняя поездка от их с Бобом триумфального прибытия в разгар сезона: уже на вокзале их ослепила толпа в цветастых платьях и светлых костюмах; по улицам веселой вереницей катили машины. Все выглядело так ярко и празднично, что у Франсуа даже выступили слезы и ему пришлось отвернуться, когда Боб попросил прямо сейчас же пойти на море. При виде корабельных мачт, торчащих над нормандскими крышами, мальчик задрожал от возбуждения. И отец, и сын были прекрасно одеты. Франсуа был при деньгах, в руке держал новенький чемодан приятного светло-коричневого цвета с карточкой, на которой была выведена его фамилия.Конечно! Он вылез из ямы. Он долго ждал. Долгие годы мучился, гнул спину, писал письма, от которых у него до сих пор горечь во рту. И надеялся, не веря, в сущности, в удачу. Но все-таки этот день настал, пусть даже по чистой случайности.И вот он приехал на море. Они с Бобом не собирались останавливаться в шикарном отеле. В Трувиле напротив рыбачьего порта, недалеко от стоянки яхт и плавательного бассейна, они нашли маленькую белую гостиницу, всю в герани; у хозяина было веселое лицо, на голове белый поварской колпак, хозяйка выглядела приветливой и заботливой.— Разумеется, у нас найдется комната для такого славного мальчугана! — воскликнула она, склоняясь над Бобом.Она заметила креп на рукаве мальчика, и когда тот отвернулся, соболезнующе улыбнулась Франсуа. Боба она взяла под свое крылышко, баловала, кормила всякими лакомствами.— Можете спокойно отправляться по своим дедам, мсье Франсуа. Мальчик останется с нами. Мы с ним уже подружились. Правда, Боб?Франсуа с сыном оказались среди тысяч тех, кто не со вчерашнего или позавчерашнего дня, а постоянно вел жизнь, полную удовольствий. Ведь если уж не для всех, то для многих в этом пестром скоплении людей, сновавших между Трувилем и Довилем, плававших в море, загоравших на пляже, пивших коктейли, игравших на скачках или в казино, эти каникулы были похожи на прошлые и на будущие, потому что жизнь их была сплошными каникулами. А для Франсуа они были первыми в жизни. Они означали избавление. Это было чудо, и поначалу глаза Франсуа нередко оказывались на мокром месте.— Ну как. Боб, красивое море?— Очень, папочка!— А хочешь прокатиться по нему?— На корабле?Боб не верил своим глазам и ушам, но они действительно поплыли на рыбачьем судне, которое катало туристов. И даже помогали выбирать сети в открытом море, откуда берег казался туманной, неразличимой полоской.— А когда мы пойдем в гости к кузинам?— Не знаю.Бедный мальчуган, вероятно, надеялся поразить двоюродных сестер рассказом о том, как участвовал в ловле рыбы. Видел он их всего один раз — на первом причастии младшей.Марсель и Рене приобрели виллу на склоне холма у дороги, которая никуда не вела; обсаженная по обеим сторонам старыми деревьями, она смахивала скорее на парковую аллею. Вся окрестность занята виллами богачей; в зелени торчат лишь крыши домов, да иногда можно случайно увидеть шофера, надраивающего автомобиль.Франсуа оставил Боба в гостинице и поехал к Марселю на такси; в ту пору он и думать не думал, что скоро у него будет собственная машина. В парке, где, разбрызгивая струи, медленно крутился водомет, Франсуа увидел племянниц: они играли под присмотром гувернантки и не узнали его. Для этих девочек Франсуа был обычным посетителем, может быть поставщиком. Могло ли им прийти в голову, что однажды он станет любовником их матери?— Господин Лекуэн в библиотеке. Вам назначено? Не знаю, сможет ли господин Лекуэн принять вас. Сегодня утром он очень занят.— Скажите ему, что пришел его брат Франсуа.— Хорошо, мсье.На лакее был полосатый жилет: в таких ходят слуги на сцене и в особняках Сен-Жерменского предместья. На первом этаже взгляду открывалась анфилада из трех гостиных, широкая лестница вела из холла наверх. Но Франсуа не пригласили подняться. Буквально по пятам за лакеем спустился Марсель. Он, очевидно, решил проявить сердечность — улыбнулся и протянул руку. Тем не менее выглядел он хмурым и обеспокоенным. На нем были светлые брюки, яхтсменский пиджак и галстук цветов какого-то клуба. У Рене с ним, несомненно, был долгий разговор насчет Франсуа. Интересно только, что она ему рассказала?Было одиннадцать утра. Они с Бобом только вчера приехали сюда. Франсуа позавтракал на террасе в гостинице, отведал еще горячих креветок и выпил стакан белого вина. Боба он оставил на кухне, где мальчик помогает лущить зеленый горошек.— Давай побеседуем в парке, — предложил на крыльце Марсель и, увидев сквозь зелень такси, нахмурил брови. — Машину можешь отпустить. Мой шофер отвезет тебя.А когда Франсуа, расплатившись, вернулся. Марсель поинтересовался:— Ты где остановился?— В Трувиле, в гостинице около порта. Кажется, она так и называется «Порт». Очень чисто, уютно и кормят прекрасно.— Один приехал?— Нет, с сыном.Марсель был явно обеспокоен и хотел выяснить, не решил ли брат, что дела его наладились, и не начал ли безумствовать. Вероятно, его грыз вопрос, как долго Франсуа намерен пробыть в Довиле. Он все кружил вокруг да около и, как обычно в таких ситуациях, демонстрировал собеседнику свой профиль. Это всегда было у него в характере. Может быть, поэтому они так спелись с мамочкой. Правда, это не мешало Марселю, когда он был уверен, что мать не услышит, называть ее старой дурой и даже старой ведьмой.— Мы с Рене, разумеется, поговорили после ее возвращения из Парижа, — повернув в аллею, противоположную той, где играли его дочери, перешел наконец Марсель к делу. — Это просто случай, что ты встретился с ней. Она не собиралась заезжать на набережную Малаке.— Мне кажется, что мы с твоей женой нашли общий язык.Сейчас, спустя три года, Франсуа с удовольствием вспоминает, до чего осмотрительно и ловко он вел себя тогда, хотя, начиная новую жизнь, ничего, можно сказать, еще не понимал. Позднее он удивлялся, откуда у него взялось столько уверенности в себе. Он был невозмутим, не нагличал, и хотя чувствовалось, что еще совсем недавно ему приходилось рассчитывать только на себя, на этот раз он тут не для того, чтобы выклянчивать мелкие подачки и умолять о помощи. Правда, перестань Марсель упорно демонстрировать свой профиль да повернись к брату, он увидел бы, что на протяжении всего разговора у Франсуа все время вздрагивали губы.— Ты, вероятно, знаешь, что я издаю газету?— Я даже знаю, что она называется «Вестник Сен-Жермен-де-Пре», и прочел первых два номера.— Буссу, которого я поставил во главе ее, разумеется, не орел, но тем не менее старый журналист, профессионал. Вчера я звонил ему насчет тебя. Ты, конечно, представляешь, что такое предвыборные газеты. Как только выборы прошли, они перестают выходить. Ну и, естественно, там не надорвешься, особенно на редактировании.Франсуа невозмутимо молчал, и это нервировало Марселя.— Буссу, разумеется, рад, что ты ему поможешь. Он рассчитывает, что ты возьмешь на себя хронику и время от времени будешь писать статьи. Ты ведь не собираешься их подписывать своей фамилией?— Само собой, нет.— Я тоже считаю, что так будет лучше. Нельзя забывать, что ты мой брат и мы носим одинаковую фамилию.— Я тоже думал об этом. И как раз поэтому считаю, что все надо сделать иначе.— То есть?— Все равно станет известно, что я твой брат и работаю в газете. А ты человек богатый, на виду. Я не собираюсь отрицать достоинств Буссу, которого пока не знаю, но он же всего-навсего третьеразрядный журналист. Кое-кому может показаться странным, что твой брат работает под его началом.— Но я не представляю, как мы можем это изменить.— Рене, должно быть, говорила тебе, что в одном месте мне предлагают издавать газету и я пока что не отказался. Предложение крайне соблазнительное: там я буду делать газету целиком по своему усмотрению.Мне дается карт-бланш.— Буссу ни за что не согласится на ущемление своих прерогатив.— В выходных данных он значится главным редактором, но издатель там не указан.— Издатель я.— Вот я и сниму с твоих плеч эту заботу. Разумеется, я буду действовать в соответствии с твоими директивами и ничего не предприму, не посоветовавшись с тобой.Убежден, что Рене так все и поняла.— Вы с ней входили даже в такие детали?Ага, значит, она ему рассказала далеко не все.— Нет, конечно, не во всех подробностях. Я как раз собирался поговорить с ней обо всем этом.— В этом нет необходимости. Рене ведет светскую жизнь. Сейчас она, должно быть, на пляже, и к завтраку я ее не жду. Мы встретимся с ней на скачках, а вечером…— Отлично, я как раз собирался сходить на скачки.Франсуа выиграл партию, причем без запугиваний и угроз. Побывал он и на скачках. Боба оставил в казино — там как раз был детский праздник. Впервые в жизни он оказался на ипподроме, где собиралось блистательное общество. Чтобы войти, пришлось купить билет на трибуну.Уже сама обстановка возбуждала Франсуа. Пока что он не видел смысла в перемещениях толпы, но сразу обнаружил трибуну, где стояли всевозможные знаменитости и большинство мужчин были в светло-серых цилиндрах, какие сейчас можно увидеть только на старинных гравюрах.Играть Франсуа не стал, потому что не знал еще правил тотализатора. Не понимал, что означают цифры, непрерывно сменяющиеся на огромном табло, что выкрикивают люди, продающие желтые билетики. Рене он нашел у тысячефранковой кассы, она была в шляпке с широкими полями, легкой и прозрачной, как крылья стрекозы. Да, Рене была хороша собой. И знала это. На руках у нее сверкали браслеты с бриллиантами. Неподалеку в тени дерева стоял Марсель и беседовал с каким-то багроволицым толстяком.— Добрый день, Франсуа!Он поцеловал Рене руку. Тогда он еще не знал, что под открытым небом руки женщинам не целуют. Но, вероятно, дочь старого Эберлена тоже не знала этого, так как явно была польщена.— Марсель только что мне сказал, что утром встретился с вами. У нас тут такая суматошная жизнь, что мы с ним и видимся-то редко. Вы уже попытали счастья?— Я не игрок, — на всякий случай сказал Франсуа.— А я страшно азартна. Значит, вы никогда не играли на скачках? Ни разу? В таком случае назовите мне цифру от единицы до одиннадцати.— Семь.— Не везет. За нее дают тридцать к одному. И все равно я поставлю. Говорят, это приносит счастье.Лошадь под номером семь не выиграла, даже приличного места не заняла. Франсуа еще раз встретился с невесткой у кассы, но с ней был Марсель, и она вполголоса сказала:— Франсуа, загляните к нам завтра в шесть на рюмочку. Мы будем дома. Завтра тот редкий случай, когда мы свободны.Итак, она взяла дело в свои руки. Назавтра раздраженный Марсель напрасно пытался выдумывать препятствия, выдвигать возражения.— Позволь уж мне самой договориться с твоим братом. Я начинаю верить, что у него гораздо больше идей, чем тебе представляется. Не обращайте внимания, Франсуа. У него сегодня плохое настроение. Соперники очень допекают его.— Особенно Джанини.— Да, особенно Джанини. Нет смысла скрывать это от вас: вы ведь его знаете.Джанини в ту пору не имел ни малейшего представления о Франсуа Лекуэне, который всего-навсего несколько раз проходил мимо его магазина, но который вскоре привяжется к нему со злобным упорством уличной шавки.С тех пор прошло целых три года, а партия все еще не окончена.
Движение на парижских улицах стало гораздо интенсивней. На многих перекрестках пришлось стоять. На Елисейских полях Франсуа с трудом припарковал машину. Тот тип все так же торчал в вестибюле, делая вид, будто изучает доску со списком фирм.Днем Франсуа никогда не заходил ни в 609-ю, ни в 611-ю комнаты: там могли оказаться люди, с которыми у него нет желания встречаться. Мимо этих дверей он прошел крадучись, открыл свой кабинет, вошел, быстро захлопнул дверь и в испуге вздрогнул, обнаружив, что в комнате кто-то есть. Но это был всего лишь Рауль: сбросив пиджак, он расположился в кресле Франсуа и, как обычно, подливал себе в рюмку. Как ни боролся Франсуа, у брата то в шкафу, то в картотеке вечно оказывалась припрятанная бутылка, а поскольку Шартье тоже был не дурак выпить, Рауль все время изыскивал новые тайники.Что это он смотрит таким тяжелым взглядом? Пьет в открытую. Не уступает места, хотя он здесь всего лишь служащий.— На кладбище был?— Это тебе Вивиана сказала?— Я ее не видел. Правда, знаю, что она звонила и просила передать, чтобы ты ей звякнул.Рауль вытащил бумажник из заднего кармана, где он обычно его носит, и бросил на стол пачку денег.— Клиент раскололся, — лаконично сообщил он я, наконец поднявшись, направился к двери, ведущей в соседнюю комнату. — Там сидят с пяток приставал, которым невтерпеж повидаться с тобой. Я им сказал, что тебя утром не будет, но они все равно сидят как приклеенные.Да, еще Буссу хотел поговорить с тобой. Он в типографии. Кажется, там что-то неладно.Вечно какие-то накладки, неприятности, а Франсуа должен все улаживать. А его сотруднички только и умеют, что сидеть у него на шее и скулить: «Понимаете, что-то не получается… Понимаете, нужно денег на…»Деньги, вечно деньги! И он всегда раздобывал их — для Рауля, для Буссу, для м-ль Берты и Шартье, для всех этих кретинов и старых неудачников, которые таскают ему информации или рисунки.— Алло, мадмуазель Берта! Будьте добры, соедините меня с типографией.— А потом мне можно зайти поговорить с вами?— Деньги есть, успокойтесь. Можете приходить. Телефон у нас сегодня не отключат. Глава 2 — Фердинан, это вы?Весь понедельник и часть вторника Фердинан Буссу сидит в Центральной типографии неподалеку от Биржи и верстает газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21