Однажды он говорил мне о принцессе, не называя ее по имени.
Он сказал тогда: «Я надеюсь, что когда-нибудь женюсь.
Бог знает, когда это случится, но заводить детей будет уже поздно».
— Если я правильно понимаю, дело обстоит так: в 1912 году ваш дядя знакомится с девушкой, которую он полюбил, а она полюбила его, но они не женятся, потому что у графа де Сент-Илера практически нет состояния.
— Это так.
— Два года спустя, когда ваш дядя работал в посольстве в Польше или в другой стране, юная Изабель выходит замуж по расчету и становится принцессой де В.
У нее рождается сын, и супруги в то время ведут себя как муж и жена.
— Да.
— Но, наверное, потом ваш дядя и Изабель встречались и отдавались страсти.
— Нет.
— Почему вы так уверены? Вы считаете, что в их кругу…
— Я сказал «нет», потому что во время Первой мировой войны дядя находился за пределами Франции, а когда он вернулся, сыну Изабель Филиппу было уже два или три года.
— Допустим, влюбленные снова встречаются…
— Нет.
— Они больше никогда не встречались?
— Я вам уже сказал.
— Значит, они писали друг другу в течение пятидесяти лет почти ежедневно, и однажды ваш дядя сказал вам о своей возможной женитьбе в более или менее отдаленном будущем. Это означает, я полагаю, что Изабель и он ждали смерти принца, чтобы пожениться.
— Думаю, да.
Мегрэ вытер пот со лба, посмотрел на липу за окном.
— Вот мы и подошли к эпилогу. Десять или двенадцать дней тому назад — это не важно — восьмидесятилетний принц упал с лошади в Булонском лесу.
В воскресенье утром он умер от полученных ранений.
Вчера, во вторник вечером, то есть два дня спустя, был убит ваш дядя у себя в кабинете. Таким образом, влюбленные, ждавшие долгих пятьдесят лет, не смогут соединиться. Согласны? Дайте мне, пожалуйста, адрес вашей жены.
— Улица Помп, дом 23. Это в Пасси.
— Вы знаете нотариуса или поверенного вашего дяди?
— Его нотариуса зовут месье Обонне. У него контора на улице Вийерсексель.
Тоже в нескольких сотнях метров от дома покойного. Все эти люди, за исключением мадам Мазерон, жили почти что дверь в дверь в одном из парижских районов, который Мегрэ меньше всего знал.
— Вы свободны. Думаю, я могу застать вас у себя?
— Сегодня я буду там недолго, потому что мне придется поехать на похороны, но прежде всего я хочу повидаться с мэтром Обонне.
Мазерон направился к выходу, а Жакетта пошла запереть за ним дверь.
— Я вам сейчас нужна?
— Попозже. Сейчас время обеда, а потом мы вернемся сюда.
— Мне оставаться здесь?
— А куда вы хотите пойти?
Она посмотрела на него непонимающим взглядом.
— Вы куда-то собирались?
— Я? Никуда. Куда мне идти?
Из-за такого странного ее поведения Мегрэ и Жанвье ушли не сразу. Комиссар позвонил на набережную Орфевр:
— Люка? Ты можешь прислать кого-нибудь побыть часок на улице Сен-Доминик? Торранса? Хорошо. Пусть приедет на машине…
Пока комиссар с инспектором обедали, Торранс дремал, сидя в кресле графа де Сент-Илера.
Насколько можно было судить, в квартире ничего не украли. Убийца вошел через дверь, а поскольку Жакетта клялась, что никого не впускала, следовало предположить, что граф сам открыл дверь посетителю.
Ждал ли он его? Он не предложил гостю выпить.
На столе стоял только один стакан рядом с бутылкой коньяку.
Сент-Илер был одет по-домашнему в ожидании женщины? Наверняка нет, если верить тому немногому, что о нем было известно. Значит, приходил мужчина. Граф Доверял ему, так как сидел за столом и занимался правкой корректурных оттисков.
— Ты не заметил окурков сигарет в пепельнице?
— Мне кажется, нет.
— Держу пари, что еще до вечера нам позвонит Кромьер.
Еще один человек, способный вывести Мегрэ из себя.
— Должно быть, принца уже похоронили.
— Вероятно.
— Значит, Изабель сейчас у себя на улице Варенн в окружении сына, невестки и их детей.
Наступило молчание. Мегрэ хмурил брови, как будто о чем-то размышляя.
— Вы собираетесь их навестить? — обеспокоенно спросил Жанвье.
— Нет… Будешь пить кофе? Гарсон! Две чашки черного кофе…
Не было сомнения в том, что сегодня он зол на весь мир, включая чиновников разного ранга, обедавших за соседними столиками и насмешливо поглядывавших на него.
Глава 3
Повернув на улицу Сен-Доминик, Мегрэ сразу их заметил и что-то проворчал сквозь зубы. Это была добрая дюжина журналистов и фоторепортеров у дома графа де Сент-Илера. Некоторые из них, словно приготовившись к длительной осаде, сидели на тротуаре, прислонившись спиной к стене.
Они узнали его издали и устремились к нему.
— Вот кому будет рад наш дорогой месье Кромьер, — процедил Мегрэ, обращаясь к Жанвье.
Это было неизбежно. Как только дело поступало в районный комиссариат, кто-нибудь сообщал о нем прессе.
Фотографы, у которых уже была сотня клише с его фото, набросились на него со своими камерами, как будто он изменился со вчерашнего дня. Репортеры атаковали его вопросами. К счастью, по ним он сделал вывод, что им известно меньше, чем можно было бы опасаться.
— Это самоубийство, господин комиссар?
— Исчезли какие-нибудь документы?
— Господа, пока мне нечего вам сказать.
— Можно ли предположить, что это политическое убийство?
Они пятились перед ним с блокнотами в руках.
— Когда вы сможете дать нам какую-нибудь информацию?
— Возможно, завтра, а может, через неделю. — Он имел неосторожность добавить: — А может быть, никогда. — Он тут же постарался исправить оплошность: — Я шучу, конечно. Будьте добры, дайте нам работать спокойно.
— Правда, что он писал мемуары?
— Настолько правда, что два тома уже вышли в свет.
Полицейский в форме стоял у дверей. Немного позже Мегрэ позвонил в квартиру, и им открыл Торранс без пиджака.
— Мне пришлось вызвать сержанта, шеф. Они проникли в дом и развлекались тем, что звонили через каждые пять минут.
— Ничего нового? Никто не звонил?
— Звонили раз двадцать из разных газет.
— Где старуха?
— На кухне. Каждый раз, когда звонит телефон, она бросается к нему, чтобы опередить меня. В первый раз попыталась даже вырвать у меня трубку.
— А сама не звонила? Вы знаете, что в спальне есть другой аппарат?
— Я оставил дверь кабинета открытой, чтобы слышать, как она ходит. В спальню она не заходила.
— А из квартиры она не выходила?
— Нет. Она попыталась это сделать под тем предлогом, что нужно купить свежего хлеба, но я ей не позволил. Что мне теперь делать?
— Возвращайтесь в управление.
Мегрэ и сам было подумал отправиться туда и захватить с собой Жакетту, чтобы как следует допросить ее. Но он был еще не готов к этому допросу. Поэтому предпочел побыть еще в квартире и попытаться заставить говорить старую служанку в кабинете графа.
Комиссар распахнул обе створки высокой застекленной двери и сел в кресло графа. Он протянул руку к пачке писем, когда дверь открылась и вошла Жакетта Ларрье, с кислой и еще более недоверчивой миной.
— Вы не имеете права делать это.
— Вам известно, чьи это письма?
— Это не имеет значения. Это частная переписка.
— Сделайте одолжение, отправляйтесь на кухню или в свою комнату.
— Я могу выйти на улицу?
— Пока нет.
Она немного поколебалась, подыскивая обидные слова, но не нашла и, бледная от ярости, вышла из кабинета.
— Принеси мне, Жанвье, фотографию в серебряной рамке, которую я заметил в спальне.
Утром Мегрэ не обратил на нее особого внимания.
Слишком многие вещи были ему еще чужды. У него был принцип не составлять поспешного мнения, потому что он не доверял первым впечатлениям.
Во время обеда на террасе он вдруг вспомнил литографию в спальне своих родителей. Наверное, ее купила и повесила там его мать. Она была в белой рамке, сделанной в стиле начала века. На литографии молодая женщина в платье принцессы, в шляпе со страусовым пером и с зонтиком в руке стояла на берегу озера.
Выражение ее лица, как и окружающий пейзаж, были исполнены меланхолии, и Мегрэ был уверен, мать находила это изображение поэтичным. Может, это соответствовало поэзии того времени?
История Изабель и графа де Сент-Илера воскресила у него в памяти эту картинку с такой четкостью, что он припомнил также обои в голубую полоску на стенах спальни.
И вот на фотографии, замеченной утром в спальне графа, он вновь увидел тот же силуэт, платье того же фасона и точно такую же меланхолию.
Он не сомневался, что это была фотография Изабель, сделанная в 1912 году, когда она была еще юной и когда с ней познакомился будущий посол.
Она не была крупной, а из-за корсета, по-видимому, талия у была тонкой, а бюст пышным. Портрет дополняли тонкие черты лица, маленький рот и светлые глаза — серые или голубые.
— Что мне делать, шеф?
— Присядь.
Ему нужен был кто-то, чтобы контролировать его впечатления. Пачки писем были разложены перед ним по годам, он брал их одно за другим и читал — не полностью, разумеется, это заняло бы несколько дней, — а отдельные фрагменты.
«Мой милый друг… Дорогой друг… Нежный друг…»
Позднее, возможно потому, что их общение стало более тесным, она начинала письма просто «Друг мой».
Сент-Илер сохранил конверты с марками разных стран. Изабель много путешествовала. К примеру, на протяжении многих лет письма, датированные августом, приходили либо из Баден-Бадена, либо из Мариенбада, аристократических курортов того времени.
Были также штемпели Тироля, Швейцарии и Португалии. Она живо и с удовольствием описывала разные мелкие события, заполнявшие ее дни, довольно вдохновенно писала о людях, с которыми встречалась. Зачастую она называла их просто по имени, а иногда ограничивалась инициалами.
Мария, например, была в то время королевой Румынии. Изабель с отцом были в то время в гостях у нее, и письмо пришло из Бухареста. А некоторое время спустя пришло письмо из Италии, где она тоже гостила при королевском дворе.
«Мой кузен Г.»
Полностью имя было написано в другом письме: речь шла о принце Гессенском.
Во время Первой мировой войны она отправляла свои письма через посольство Франции в Мадриде.
«Отец объяснил мне вчера, что я должна стать женой принца де В., которого вы неоднократно видели у нас в доме. Я попросила у него три дня на размышление и в эти три дня много плакала…»
Мегрэ попыхивал трубкой, время от времени поглядывая в сад на листву липы, передавал письма Жанвье и следил за его реакцией.
«Сегодня днем у меня был продолжительный разговор с Юбером, я была с ним полностью откровенна. Он знает, что я вас люблю, что между нами стоит множество препятствий и что я подчинюсь воле своего отца…»
На прошлой неделе Мегрэ расследовал простое и жестокое преступление на почве ревности. Любовник зарезал мужа своей возлюбленной, потом убил ее саму, а затем безуспешно пытался вскрыть себе вены. Правда, это было в маленькой деревне недалеко от Сент-Антуана.
«Он согласился с тем, что наш брак будет бездетным, а я со своей стороны пообещала ему, что никогда не буду встречаться с вами. Он знает, что я вам пишу, и не подвергает сомнению то уважение, которое вы всегда выказывали по отношению ко мне…»
Время от времени в душе у Мегрэ что-то бунтовало.
— Ты в это веришь, Жанвье?
— Похоже, что все это искренне.
— Прочти это!
Письмо было написано три года спустя.
«Я знаю, друг мой, что вы будете страдать, но, если это вас утешит, я страдаю еще больше вас…»
Это было в 1915 году. Она сообщала, что Жюльен, брат принца де В., недавно погиб в Аргонне во главе своего полка. У нее снова был продолжительный разговор с мужем, приехавшим в Париж в отпуск.
В заключение она писала любимому человеку, что ей придется спать с принцем.
Конечно, она не употребляла таких слов. В письме не было не только ни одного грубого, шокирующего слова, но и сам факт был представлен как нечто нематериальное.
«Пока Жюльен был жив, Юбер не беспокоился, уверенный в том, что у брата будет наследник и что фамилия де В…»
Брата теперь не было. Значит, долгом Юбера было обзавестись потомством.
«Я провела ночь в молитве, а наутро пошла к своему духовнику…»
Священник согласился с мнением принца. Из-за любви нельзя допустить, чтобы угасло славное имя, встречавшееся на страницах истории Франции на протяжении пяти веков.
«Я поняла свой долг…»
Жертва была принесена, и родился сын Филипп.
Она сообщила о его рождении короткой фразой, которая изумила Мегрэ:
«Слава Богу, это мальчик!..»
Не означало ли это, что, если бы родилась девочка, ей пришлось бы начинать все сначала? А если бы снова и снова рождались девочки?
— Ты это читал?
— Да.
Оба они были во власти какого-то непонятного состояния, так как оба привыкли к суровой действительности, к страстям, которые завершались трагедиями и ими приходилось заниматься на набережной Орфевр.
Еще бы немного, и Мегрэ засунул бы все эти письма в шкаф с зелеными занавесками на застекленных дверях, проворчав при этом: «Сколько глупостей!»
В то же время он проникся каким-то уважением, почти нежностью, которую старался подавить.
— Ты этому веришь?
Снова герцоги, принцы, свергнутые короли, встреченные в Португалии. Потом путешествие в Кению вместе с мужем, затем в Соединенные Штаты, где Изабель чувствовала себя растерянной из-за суровости тамошней жизни.
«…Чем больше он взрослеет, тем больше походит на вас. Не чудо ли это? Возможно, это Небеса воздают нам за принесенную жертву? Юбер тоже замечает это сходство и смотрит на ребенка как-то по-своему…»
Во всяком случае, Юбер больше не был допущен на супружеское ложе, но и не искал утех на стороне.
В письмах он был теперь не Юбер, а просто Ю.
«У бедного Ю. появилось увлечение, и я подозреваю, что оно причиняет ему страдания. Он худеет на глазах и становится все более нервным…»
Такие «увлечения» стали появляться через каждые пять-шесть месяцев. Арман де Сент-Илер со своей стороны не должен был пытаться заверять ее в своем целомудрии.
К. примеру, Изабель писала ему:
«Надеюсь, что турецкие женщины не такие дикие, как о них говорят, а их мужья не такие свирепые…»
И добавляла:
«Будьте благоразумны, друг мой. Каждое утро я молюсь за вас…»
Когда он работал в посольстве на Кубе, а потом был послом в Буэнос-Айресе, ее беспокоили женщины с испанской кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14