Комиссар Мегрэ –
tymond Москва; 2002
Оригинал: Georges Simenon, “Maigret se defend”, 1964
Перевод: Э. Косман
Жорж Сименон
«Мегрэ защищается»
Глава 1
«Скажите, пожалуйста, Мегрэ…»
Этот обрывок фразы Мегрэ вспомнил значительно позднее, а в данный момент он не придал ему значения. Все было обычным и хорошо знакомым: обстановка, лица. Настолько обычным, что не обращаешь на них внимания.
Вот уже много лет подряд Мегрэ имели обыкновение раз в месяц обедать в семье доктора Пардона, на улице Попенкур, недалеко от бульвара Ришар-Ленуар.
И так же раз в месяц доктор с женой приходили обедать к комиссару. Это давало возможность двум дамам вступать в дружественное соревнование по части кулинарных изобретений.
Как всегда, никто не торопился выйти из-за стола.
Алиса, дочь Пардонов, ожидавшая ребенка, приехала к родителям на несколько дней погостить и сейчас всем своим видом как бы извинялась перед присутствующими за то, что выглядит такой неизящной.
Стоял июнь. Весь день была невыносимая духота, и вечер предвещал грозу.
Дамы по традиции, установившейся с первого же совместного обеда, подали кофе и удалились в другой конец гостиной, беседуя вполголоса и давая возможность мужчинам поговорить о своем.
И все же одна незначительная деталь отличала этот вечер от других вечеров. В то время как Мегрэ набивал и зажигал свою трубку, Пардон на минуту исчез в своем кабинете и вернулся с коробкой сигар.
— Я не предлагаю вам, Мегрэ…
— Вы перешли на сигары?
Он никогда не видел, чтобы доктор курил что-либо, кроме папирос. Бросив короткий взгляд на жену, Пардон пробормотал:
— Она просила меня об этом.
— Из-за статей о раке легких?
— Да. Они произвели на нее сильное впечатление.
— А вы в них верите?
— Признаюсь, что вне дома….
Он плутовал. Дома он мирился с сигарой, которая не доставляла ему удовольствия, а вне дома курил папиросы. Потихоньку, тайком, как школьник.
Доктор был небольшого роста, худощавый. Его темные волосы начали серебриться, и на лице появились следы нелегко прожитой жизни. Их совместные вечера редко заканчивались без тревожного и настойчивого вызова к больному, когда Пардон вынужден был извиняться и покидать своих друзей.
— Скажите, пожалуйста, Мегрэ… — Он произнес эти слова нерешительно. — Мы с вами приблизительно одного возраста…
— Мне пятьдесят два…
Врачу это было известно, так как он лечил комиссара и заполнял на него карточку.
— Через три года отставка, пенсия. В полиции в пятьдесят пять лет отправляют удить рыбку…
Реплика прозвучала несколько меланхолично. Время от времени у окна, где они стояли, их окатывали волны свежего воздуха, и они замечали на небе вспышки молний. В доме напротив какой-то старик, облокотившись на подоконник, казалось, пристально разглядывал их.
— Мне сорок девять… В нашем возрасте разница в три года не кажется существенной.
Мегрэ не мог предположить, что детали этого ленивого разговора однажды вспомнятся ему. Он очень любил Пардона. Это был один из немногих людей, с которыми он охотно проводил вечера.
Доктор продолжал свою мысль, с трудом подбирая слова:
— Мне хотелось бы задать вам один вопрос…
Его смущение было явным. Они, безусловно, были друзьями, и все же как-то не решались касаться некоторых тем. Например, никогда не говорили они о политике и о религии.
— Приходилось ли вам за время вашей работы, — продолжал Пардон, — встречать преступника… Я хочу сказать… — Он все время мучился, выбирая слова, словно старался выразить свою мысль предельно точно. — Преступника, отвечающего за свои поступки, но который действовал бы, движимый просто жестокостью?
— Словом, вы имеете в виду преступника в чистом виде?
— Скажем так: законченного преступника…
Мегрэ внимательно следил за сигарой, с которой Пардон обращался довольно неловко.
Он не ответил на вопрос, который задал ему друг.
— Если бы, на свою беду, я был судьей, — начал он неуверенно, — или присяжным в судебном процессе…
Нет! Я уверен, что не смог бы взять на себя ответственность судить человека…
— Каково бы ни было преступление?
— Дело не в преступлении… Дело в человеке, который его совершил…
Разговор двух мужчин на этом оборвался. К ним подошла мадам Мегрэ:
— Выпьете немного арманьяка?
Пардон бросил короткий взгляд на Мегрэ:
— Нет… Спасибо…
По крышам прокатился сильный удар грома, но дождя, которого все ждали уже несколько дней, так и не последовало.

Прошло десять дней с тех пор, как Мегрэ обедали у Пардонов. Снова было жарко. Парижане разъезжались на каникулы. Комиссар в своем кабинете работал без пиджака, окно было раскрыто настежь. Вода в Сене отсвечивала тем серо-зеленым цветом, какой бывает у морской глади в безветренные дни.
В то время, когда Мегрэ просматривал донесения своих помощников, Жозеф, старый судебный пристав, постучал в дверь тем особенным стуком, который все сразу узнавали. Он вошел, не дожидаясь приглашения, и положил письмо на стол комиссара.
Увидев надпись в верхнем углу конверта: «Кабинет префекта полиции», Мегрэ нахмурил брови.
Внутри была записка:
«Дивизионного комиссара Мегрэ просят явиться 2 июня к 11 часам утра в кабинет господина префекта полиции».
Кровь прилила к лицу, как во времена, когда его, школьника, вызывали к директору. Машинально он взглянул на календарь — 28 июня… Посмотрел на часы — половина одиннадцатого… Приглашение при шло не по почте, а через посыльного…
В течение более тридцати лет его службы в уголовной полиции и десяти лет, когда он возглавлял криминальную бригаду, впервые его приглашали подобным образом.
При нем сменилась добрая дюжина префектов, с которыми у него складывались более или менее приятные отношения. Некоторые оставались на этом посту так недолго, что он не успевал даже поговорить с ними. Иные звонили ему по телефону с просьбой зайти к ним в кабинет, и почти всегда речь шла о каком-нибудь поручении деликатного и малоприятного свойства: вызволить из беды сына или дочь какого-нибудь высокопоставленного лица.
Мегрэ вышел из кабинета с озабоченным видом и на ходу бросил своим сотрудникам:
— Если меня спросят, я у префекта.
Люка и Жанвье подняли на него удивленные глаза.
Они почувствовали в голосе своего начальника беспокойство и раздражение.
Он спустился с огромной пыльной лестницы, прошел под аркой и дальше вдоль набережной Орфевр до бульвара Пале.
Но прежде чем предстать перед такой важной персоной, следовало зайти на минутку в бар и опрокинуть стаканчик чего угодно — пива, белого вина, какого-нибудь аперитива…
Часовые узнали Мегрэ.
— Кабинет префекта.
— У вас повестка?
Еще бы! Сюда не пойдешь по собственному желанию!
Его проводили в зал ожидания.
— Будьте любезны подождать…
Как будто у него был выбор!
Префект был новым человеком. Молодой. Это было модно. Ему не было и сорока, но он успел уже набрать столько дипломов, что мог занять место во главе любого учреждения.
Пять минут двенадцатого… Десять минут двенадцатого… Четверть двенадцатого… Привратник дремал за маленьким столиком, изредка касаясь Мегрэ безразличным взглядом.
Звонок. Привратник лениво поднимается, приоткрывает дверь, делает знак, и Мегрэ проходит в большой кабинет, где царствуют зеленый плюш и стиль ампир.
— Садитесь пожалуйста, господин комиссар…
Мягкий голос приятного тембра. Тонкое лицо, обрамленное светлыми волосами. Из газет всем было известно, что префект каждое утро, перед тем как сесть в свое кресло, заезжал на стадион Ролан-Гарро, играл несколько партий в теннис, дабы не утратить элегантности.
Он приятно поражал здоровьем, энергией, изысканностью. И постоянно улыбался. На всех своих фотографиях он улыбался, хотя его улыбка никому не адресовалась. Он улыбался самому себе с каким-то целомудренным удовлетворением.
— Скажите, пожалуйста, Мегрэ…
Префект начал теми же словами, что и Пардон в тот вечер, с той только разницей, что он курил не сигару, а папиросу. Может, потому, что здесь не было его жены?
— Вы, по-видимому, поступили в полицию совсем молодым?
— В двадцать два года.
— А сколько вам сейчас?
— Пятьдесят два.
Те же вопросы, что задавал Пардон, но, несомненно, с другими целями.
Мегрэ вертел в руках пустую трубку, не решаясь ее набить. Бросая вызов судьбе, он добавил:
— Через три года отставка…
— А не кажется ли вам, что три года — слишком большой срок?
Мегрэ почувствовал, что краснеет, и, чтобы не воли гневу, уставился на бронзу, украшающую ножки бюро.
— Вы сразу начали с уголовной полиции?
В голосе по-прежнему звучали мягкость и доброта.
Безликая доброта.
— В мое время не начинали сразу с уголовной полиции. Как все, я начинал с полицейского участка.
В полицейском участке IX округа…
— В какой должности?
— Я был секретарем комиссара. Позднее патрулировал на улицах города…
Префект изучал его с любопытством, в котором не было ни доброжелательности, ни враждебности.
— После этого — метро, большие магазины, вокзалы, игорные дома…
— По-видимому, все это оставило у вас приятные воспоминания — вы охотно говорите об этом.
Мегрэ побагровел от гнева.
— Вы очень известны, господин Мегрэ, очень популярны…
Можно подумать, что префект пригласил Мегрэ, чтобы принести ему свои поздравления.
— Ваши методы, если верить газетам, очень эффективны…
Префект поднялся, подошел к окну. Постоял несколько секунд, наблюдая за движением улицы, где располагался Дворец правосудия. Когда он вернулся к своему столу, его улыбка, а следовательно, и довольство собой, достигли апогея.
— Поднявшись на вершину служебной лестницы, вы все же не смогли избавиться от привычек, приобретенных в начале карьеры… Говорят, вы проводите очень мало времени в кабинете?
— Верно, господин префект, очень мало.
— Вы любите брать на себя задачи, которые должны выполнять подчиненные.
Молчание.
— Вас можно видеть в течение многих часов подряд в маленьких… барах, кафе, во многих других местах, где недопустимо находиться должностному лицу вашего ранга…
Решится Мегрэ или не решится зажечь свою трубку? Пока еще он не смел этого сделать. Он сдерживал себя, продолжая сидеть в кресле, в то время как тонкий и элегантный префект ходил взад и вперед по другую сторону стола.
— Это устаревшие методы, которые в свое время, возможно, и давали положительные результаты…
Раздался треск зажженной спички. Молодой человек вздрогнул от неожиданности, но не сделал никакого замечания. После секундного отсутствия его улыбка водворилась на свое место.
— У старых полицейских есть хорошие традиции…
Дружеский контакт с людьми, находящимися на грани закона, — полиция закрывает глаза на их грешки, за что они, в свою очередь, оказывают ей мелкие услуги…
Вы продолжаете пользоваться услугами осведомителей, господин Мегрэ?
— Как и все полиции мира.
— Вы также закрываете иногда глаза?
— Когда это необходимо.
— Вы никогда не задумывались над тем, что с тех времен, когда вы начинали карьеру, многое изменилось?
— На моих глазах сменилось девять начальников уголовной полиции и одиннадцать префектов.
Это было вопросом чести в отношении самого себя и в отношении товарищей по работе. Во всяком случае, старых товарищей, так как новые охотно перенимали положения, проповедуемые этим любителем тенниса.
Если префект и почувствовал нанесенный ему удар, то ничем этого не выдал. Он мог бы быть дипломатом.
Кто знает, возможно, он еще получит должность посла?
— Вы знаете мадемуазель Приер?
Вот где начинается настоящая атака! Но на какой почве? Мегрэ пока еще не был в состоянии разгадать это.
— А я должен ее знать, господин префект?
— Безусловно.
— И все же я впервые слышу это имя.
— Мадемуазель Николь Приер… Вы также никогда не слышали о господине Жане Приере, докладчике Государственного совета?
— Нет.
— Он живет на бульваре Курсель, номер 42.
— Не стану вам возражать.
— Он доводится дядей Николь. Она живет у него.
— Я вам верю, господин префект.
— А я, господин комиссар, прошу вас ответить мне, где вы были сегодня в час ночи? — На этот раз голос звучал сухо, и глаза не улыбались. — Жду вашего ответа.
— Это что — допрос?
— Называйте это как вам будет угодно.
— Могу я вас спросить, в качестве кого вы задаете мне этот вопрос?
— В качестве старшего по должности.
— Хорошо.
Мегрэ не торопился с ответом. Никогда в жизни он не чувствовал себя в таком унизительном положении.
Пальцы его, сжимающие погасшую трубку, побелели от напряжения.
— Я лег в половине одиннадцатого, после того как вместе с женой посмотрел телевизионную программу.
— Вы обедали дома?
— Да.
— В котором часу вы вышли из дому?
— Я к этому подхожу, господин префект. Около полуночи зазвонил телефон…
— Ваш телефон значится в телефонной книжке?
— Совершенно верно.
— Не находите ли вы, что это не совсем удобно? Не дает ли это возможность кому угодно, даже тем, кто хочет просто подшутить, звонить вам?
— Я тоже так думал. В течение многих лет моего телефона не было в книжке, но люди все же как-то узнавали его. Переменив свой номер пять или шесть раз, я решил печатать его в телефонной книжке, как все люди…
— Что очень удобно для ваших осведомителей…
И что также позволяет обращаться непосредственно к вам, а не в уголовную полицию… Таким образом, все заслуги по удачно раскрытому преступлению публика приписывает лично вам…
Мегрэ заставил себя промолчать.
— Так вы говорите, что вам позвонили около полуночи?
— Сначала я разговаривал в темноте. Но беседа затянулась. Когда моя жена включила свет, было без десяти двенадцать.
— И кто же это вам звонил так поздно? Кто-нибудь из знакомых?
— Нет. Какая-то женщина.
— Она назвала свое имя?
— Несколько позднее.
— Значит, не во время этого телефонного разговора, который вы якобы вели с ней?
— Который я действительно вел с ней.
— Допустим! Она назначила вам свидание в городе?
— В некотором смысле — да.
— Что вы хотите этим сказать?
Мегрэ начинал понимать, что вел себя в той истории глупо, и ему стоило большого труда признаться в этом перед молокососом с самодовольной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12