Да вы еще не видели их доченьки, ей всего десять лет, а уже вылитая мать.Тут только она заметила, что в помещении пусто.— Вы закрыли консульство? И правильно, толку-то от работы никакого! Я это все время твержу Амару. Мучаешься прямо как последняя собака, чтобы получить визу для своего соотечественника. Все, кажется, сделано, но в последнюю минуту оказывается, что нужна чья-то подпись в Москве или что-то в этом роде, и надо все начинать сначала.Ее взгляд упал на окно дома напротив, и она воскликнула:— Смотрите-ка, Надя наводит красоту!— Вы ее знаете?— Это жена начальника морского отдела ГПУ, почти что моя землячка, она ведь жила на границе, и ее мать персиянка. Вначале, когда мы познакомились, я пригласила ее на чашку чая. Она согласилась. Потом несколько раз звонила и откладывала визит. Теперь, когда мы встречаемся на улице, только слегка кивает. Понимаете?— Нет.— Мы же иностранцы. Ей опасно с нами разговаривать. Правда, вы еще новый человек. Но вот увидите!Она все переходила с места на место. Улыбаясь и кокетничая.— Теперь, когда вы так решительно захлопнули за собой дверь у итальянцев, у вас никого не осталось для общения, кроме нас…Адиль бея несколько обескураживала бесцеремонность госпожи Амар. А главное, ему не нравилось, что она с такой настойчивостью рассматривает его.— Знаете, зачем я к вам явилась в такую рань?— Нет.— Восхитительное хамство! Так вот, я пришла помочь вам устроиться. Я знаю, что такое холостяк. Доказательство — рубашки на стуле в кабинете.Она взяла их без спроса и прошла в спальню.— Это вам не дом Пенделли, не так ли? Они установили у себя две ванные комнаты. Почему бы не три? Поверьте уж мне, первое, что вам надо сделать, — повесить занавески. Тем более что в доме напротив живут такие люди!Адиль бей повернулся к окну. Молодая женщина в желтом по-прежнему полировала ногти. Когда г-жа Амар отвесила ей поклон, она кивнула в ответ, но так, что этого можно было и не заметить.Через мгновение окно закрылось.— Красивые у вас рубашки. Из Стамбула привезли?— Купил в Вене.В соседней комнате послышались шаги. Адиль бей открыл дверь и увидел Соню с пакетами в руках.— Купила спирт для спиртовки, — сказала она. В ту же минуту, почувствовав запах духов персиянки, нахмурилась, поглядела по сторонам, в консул почувствовал, что краснеет.Проходя на кухню. Соня увидела г-жу Амар, наклонившуюся над раскрытыми чемоданами. Вскоре она загремела тарелками и сковородками на кухне.— Вы с ней уже так подружились?— Все слуги ушли, и она мне предложила… Г-жа Амар схватила его за рукав, потихоньку вывела в кабинет и прикрыла дверь.— Вы знаете, кто такая Соня? — шепнула она ему на ухо. — Она сестра Колина, начальника морского отдела ГПУ. А теперь скажите: вы знаете, от чего умер ваш предшественник? И никто не знает. За несколько часов умер, а до тех пор никогда не болел.Должно быть, Адиль бей сильно побледнел, так, что она засмеялась и дружелюбно положила ему руки на плечи.— Ничего, привыкнете! Только следите внимательно за всем, что говорят, что делают.В квартире раздался звонок, какого Адиль бей еще не слышал. Открылась дверь. Соня хотела взять телефонную трубку.— Подойдите к телефону сами, — сказала г-жа Амар, обращаясь к консулу. Он снял трубку.— По-русски говорят, — вздохнул он, держа трубку в протянутой руке.— Г-жа Амар опередила Соню, и та вынуждена была отойти.— Вас соединили с консульством в Тифлисе. Вот! Теперь по-турецки заговорили…Адиль бей схватил трубку и с детской радостью закричал на родном языке:— Алло! Слушаю! Это турецкий консул? Слышно было плохо. Голос звучал издалека, с перебоями и треском, наконец он расслышал.— Алло! Доводим до вашего сведения, что Фикретэфенди был арестован по прибытии в Тифлис..— Алло! Что вы сказали? Я хочу спросить… Но на том конце уже повесили трубку, и телефонистка на линии опять что-то говорила по-русски.Адиль бей в нерешительности повернулся к обеим женщинам. Соня смотрела на него с невозмутимостью секретарши, ожидающей распоряжений. Персиянка же, казалось, настойчивым взглядом подсказывала ему эти распоряжения: “Помните, что я вам говорила. Пусть она выйдет!»— Можете идти, — вздохнул Адиль бей. — Ничего важного.— Будете есть яичницу?— Как вам угодно.Они подождали, пока закроется кухонная дверь.— Ничего не понимаю, — сказал он со вздохом. — Из Тифлиса мне сообщили, что Фикрета арестовали. Г-жа Амар раздосадованно щелкнула пальцами.— Я хотел узнать подробности, но там уже повесили трубку. Что я тут могу поделать?Персиянка была взволнованна больше, чем он, схватила было трубку, потом, ничего еще не сказав, передумала и повесила ее.— Вы не считаете, что надо официально обратиться к властям?..— Никуда не надо обращаться, — сухо ответила она. — А вы не знаете, вещи его забрали тоже?— Мне ничего не сказали. Они меня даже не выслушали.— Черт побери!— Почему — черт побери?— Да так, мы отправили с ним три великолепных серебряных самовара!Адиль бей уже совсем ничего не понимал.— Да не смотрите вы так на меня! — раздраженно воскликнула она. — Да, три самовара! Их еще иногда можно купить у крестьян, как говорится, дешевле корки хлеба, платим-то мы мукой. Этот болван Фикрет взялся переправить их в Персию. Мне надо сообщить мужу…Г-жа Амар огляделась по сторонам в поисках шляпы, потом вспомнила, что оставила ее в спальне, и там увидела чемоданы, которые начала было распаковывать. Она тотчас же сбросила с себя озабоченность, протянула Адиль бею обе руки и взяла его ладони в свои:— Вы не сердитесь на меня?— За что?— За то, что я вас сейчас бросаю. Я уверена, что мы с вами станем очень, очень добрыми друзьями.Ее сильные ладони удерживали его руки, сжимая их все крепче.— Вы ведь хотите этого?Он машинально сказал “да”, и тотчас же губы персиянки коснулись его губ.— Шш! Не провожайте меня…Опустив голову, Адиль бей вошел в кухню и услышал, как жарится яичница на сковороде. Соня стояла в шляпке, с сумочкой в руке.— Все, что вам нужно, вы найдете в буфете. Но в доме нет ни скатертей, ни полотенец, ни постельного белья…— А раньше все это было?— Разумеется.— А кому все это принадлежало?— Не знаю. Вы сможете все купить в Торгсине. Я иду завтракать. В котором часу я должна вернуться? Адиль бей пожал плечами.— А когда вы обычно возвращаетесь?— К трем часам.Взглянув на нее исподлобья, он неожиданно спросил:— Сколько вам лет?— Двадцать.— Вы местная?— Я из Москвы.— Где вы изучали турецкий язык? Она ответила все с той же простотой:— До революции мой отец служил швейцаром в турецком посольстве. Яичница сейчас пригорит. А мне пора идти.Есть почему-то не хотелось. Завтрак напомнил ему войну. Адиль бей машинально сел за маленький стол некрашеного дерева, съел яичницу прямо со сковороды, открыл баночку тунца, выпил бутылку пива. Потом от нечего делать уставился на закрытое окно в доме напротив. За кисейной занавеской угадывалась какая-то тень, а то и две.Улица была пуста. Стояла жара. Адиль бею хотелось не то спать, не то что-то делать, но ничего делать он не стал и даже не убрал со стола, так и остался сидеть опустив голову на руки. Глава 3 Адиль бей с Соней пробрались мимо людей, застывших вдоль всей лестницы, прошли ряд помещений, набитых людьми до такой степени, что они превратились в безликую массу, и открыли дверь в конце коридора.Вот уже третий раз приходили они вместе в Иностранный отдел. Как и в предыдущие два раза, консул нес черный кожаный портфель.Адиль бей уже начинал привыкать к своим обязанностям. Он протянул руку для приветствия человеку в косоворотке, с бритым черепом, сидящему за столом, заваленным папками с делами, затем поклонился женщине, сидевшей за другим столом.Было очень светло и очень жарко. По выбеленным стенам тянулись деревянные полки. Соня уселась в торце стола и раскрыла портфель, переданный ей консулом.Обстановка была простой и дружелюбной. Адиль бей сел возле окна на плетеный стул.— Спросите его прежде всего об армянине, чье дело я передал, когда мы приходили в первый раз.Начальник Иностранного отдела не говорил ни по-турецки, ни по-французски. На вид ему было лет сорок, голый череп и русская рубашка-толстовка придавали аскетический облик, подчеркнутый ласковой, очень умной улыбкой и спокойным взглядом голубых глаз.Пока Адиль бей говорил, он с улыбкой смотрел на него, словно соглашаясь, хотя ничего не понимал. Соня повторила фразу по-русски. Чиновник отпил глоток чая из стакана, стоявшего у него под рукой, потом произнес.— Ждут приказа из Москвы, — перевела Соня.— Но ведь уже две недели назад этот приказ передан по телеграфу!Соня промолчала, показывая всем видом, что поделать ничего не может — надо ждать.— А женщина, у которой конфисковали всю мебель? Когда разговор шел не по-русски, чиновник смотрел то на Адиль бея, то на папки, принесенные секретаршей, и лицо его выражало безмерное терпение — Пожалуй, лучше сейчас передать ему новые дела, — посоветовала Соня.— Хорошо, тогда спросите-ка: почему позавчера арестовали того беднягу, который выходил из консульства?Адиль бей внимательнее, чем обычно, следил за переводом, как будто мог разобрать, точно ли она передает его слова.— Что он сказал?— Что ничего об этом не слышал.— Но другие-то, наверно, слышали. Пусть наведет справки.Адиль бей раздражался все больше и больше. Каждое утро, сидя за письменным столом напротив Сони, которая записывала все, о чем шла речь, он внимательно слушал унылые жалобы своих посетителей.Это были те самые люди, которых он видел у рыбного порта. Те самые палубные пассажиры одесского парохода, что спали, приткнувшись к своим пожиткам, те самые, что день и ночь толклись на вокзальных перронах, ожидая, не найдется ли местечка в поезде.Они приезжали издалека, чуть ли не из Туркестана, потому что им сказали, что в Батуме найдется хлеб и работа. Они блуждали по улицам, пока какой-нибудь человек не сообщал им, что их ждет помощь в турецком консульстве.— Ты турецкий подданный?— Не знаю.Многие из них до войны были турками, потом, сами того не зная, стали русскими.— Чего же ты хочешь?— Не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.— Ты хотел бы уехать в Турцию?— А еда там есть?Кто-то потерял по дороге ребенка, а то и двоих, и просил консула навести справки. У других на вокзале какой-то чиновник забрал все имущество и посадил их на несколько дней за решетку.Они не знали почему. Они даже не спрашивали об этом. Но с тихим упорством настаивали, чтобы им вернули жалкие пожитки.На тех же, кто действительно были турками по национальности, Адиль бей заводил досье, передавал в Иностранный отдел, когда приходил туда с Соней Чиновник в вышитой косоворотке принимал его с неизменной улыбкой, что-то неторопливо говорил, рассматривая свои руки с грязными ногтями.Два дня назад крестьянская пара вышла из консульства, а немного времени спустя жена прибежала обратно в полной растерянности и сказала, что не успели они дойти до угла, как мужа забрали люди в зеленых фуражках, ее же избили, чтобы отогнать прочь.— Что произошло? — обратился Адиль бей к чиновнику.— Он говорит, — как заученный урок произнесла Соня, — что сделает все возможное, чтобы дать ответ на этот вопрос к следующему вашему приходу.— Но у этой женщины нет ни рубля! Все деньги были у мужа.— Пусть идет работать.— Но их никуда не брали.Чиновник, сделав неопределенный жест, сказал несколько слов.— Что он сказал?Соня равнодушно ответила:— Что это не по его ведомству, он передаст письменный запрос.— Он же может позвонить в ГПУ. Телефон стоял тут же, на столе.— Телефон не работает.Чиновник отпил глоток чая.Адиль бей готов был вскочить и уйти. Солнце жгло спину. В кабинете царила неподвижность, которая тяжким грузом давила на плечи.Так тянулось уже три недели. Он принес сюда не меньше пятидесяти папок с делами, но с тем же успехом мог бы их просто сжечь. У него принимали их с улыбкой. Несколько дней спустя сообщали: “Ждем распоряжений из Москвы”.Кто-то вошел в кабинет, и чиновник, откинувшись на спинку стула, завел с вошедшим медленный разговор. Соня, в неизменном черном платье, в маленькой шляпке на светлых волосах, терпеливо ждала со спокойным выражением лица.Сидевшая за другим столом служащая считала на счетах, время от времени, как и чиновник, прерывая работу, чтобы глотнуть чая.Когда посетитель вышел. Соня протянула свои папки, одну за другой, сказав о каждой несколько слов. «— Вы не забудете сказать, что это срочно? — спросил Адиль бей с безнадежным вздохом.— Я сказала. Товарищ заведующий говорит, что дело пойдет быстро.— Спросите еще, не подыскал ли он человека, который будет вести у меня хозяйство?.. Что он ответил?— Что все еще ищет.— Но ведь я все время вижу, как на улице люди просят милостыню.— Значит, они не хотят работать.— А если им сказать, что я буду хорошо платить?— Им, наверно, сказали.— Нет, переведите.Она неохотно выполнила его просьбу, и чиновник с беспомощным видом пожал плечами.— Невероятно, чтобы в городе с тридцатью тысячами жителей нельзя было найти кого-нибудь!— Найдется наверняка.— Спросите также, почему граммофон, который я выписал из Стамбула, прибыл без пластинок.Заведующий, должно быть, понял слово “граммофон”, так как тотчас же что-то сказал.— Что он говорит?— Что пластинки пришлось отправить в Москву, так как среди них были испанские.— Ну так что же?— В учреждениях Батума никто не знает этого языка. Адиль бей встал, стиснув зубы, и сделал усилие, чтобы пожать руку собеседнику.— Идемте! — сказал он секретарше.В коридоре им пришлось перешагивать через людей, спавших на полу в ожидании приема в тот или другой кабинет Они валялись, как кучи тряпья, и даже не возмущались, когда о них спотыкались Выйдя на улицу, они пошли рядом; Адиль бей забыл взять у Сони из рук портфель Был самый тяжелый час. Зной застыл в кольце гор, с Черного моря не доносилось даже легкого дыхания ветерка.Перед итальянским консульством стояла красивая личная машина консула, привлекавшая взгляды еще и потому, что в городе было всего три машины. На затененной террасе второго этажа г-жа Пенделли, в утреннем пеньюаре, занималась с дочерью На плетеном столике виднелись тетради, чернильница, лимонад — Как вы думаете, итальянцы добиваются большего, чем я?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15