– На этого человека не похоже.
– А другие водители поблизости были?
– Метрах в ста позади ехал маленький грузовичок.
Водителя, конечно, допросили. Но ничего особенного он не заметил. Машина доктора пронеслась мимо него с большой скоростью, а несколько минут спустя он увидел, как распахнулась дверца и кто-то выпал на дорогу.
Если бы маленький большеголовый комиссар лучше знал Мегрэ, он сразу заметил бы, как изменился его собеседник за последние несколько минут.
Еще недавно это был грузный, несколько нерешительный мужчина, который курил трубку и без особого интереса поглядывал по сторонам. Теперь же он весь подобрался. Шаги стали тверже, а жесты замедлились.
Знающий его ближе инспектор Люка, например, все понял бы сразу и обрадовался.
– Я еще, наверное, увижусь с вами завтра, – проворчал Мегрэ, протягивая маленькому комиссару огромную лапищу.
Собеседник был сбит с толку. Он собирался проводить Мегрэ и даже выпить с ним по стаканчику. А его оставляли здесь, в кабинете, которому только что оказали честь своим посещением?
Желая показать, будто он тоже хотел бы выйти, Мансюи взялся за свою каскетку, лежавшую на столе.
– Вы забыли позвонить супрефекту, – напомнил ему Мегрэ.
Сказано это было без всякой насмешки или нарочитости. Просто он уже думал о другом, вот и все. Он размышлял. А еще точнее, просто перебирал в уме возникшие смутные образы.
Уже на пороге Мегрэ обернулся:
– Девушку сумели допросить?
– Нет. До самой смерти, то есть до прошлой ночи, она оставалась в коме.
У нее проломлен череп…
– Кто ее лечил?
– Доктор Буржуа.
Ну и дела! В день ее смерти муж сестры, как и обычно, отправился играть в бридж в пивную!
Все по-прежнему оставалось смутным и туманным.
Если уж Мегрэ и был тяжеловат, то, как говорили в уголовной полиции, в наивности его никак нельзя было обвинить.
Он двинулся по тротуару, свернул через улицу налево и закончил путь в баре, куда еще ни разу до этого не заходил, но которым собирался уже давно пополнить свою коллекцию ежедневно посещаемых уютных уголков.
– Белого вина, пожалуйста…
«Сжальтесь…» Так было написано в записке, которую сунули ему в карман.
Что бы случилось, если бы он обнаружил эту записку раньше и, немедленно вернувшись в больницу, потребовал встречи с больной из палаты номер пятнадцать? Выходит, Лили Годро вовсе не находилась в коме?
Он вернулся к себе в отель. Необходимо было перед сном пропустить стаканчик с месье Леонаром.
– Вы знакомы с доктором Беллами?
– Да, конечно. Человек он удивительный… Вылечил мою жену, так что теперь она и думать забыла о застарелых болях, которые изводили ее четыре года. И главное, не захотел взять ни сантима… Но я сумел переслать ему бутылку шартреза, которую долго хранил для какого-либо торжественного случая.
Мегрэ заснул и проснулся от знакомых звуков. Шуршание волн по песку, плач ребенка в соседней комнате, общий концерт ребятишек вместе с мамашей и монотонные псалмы стариков справа…
Ничего нового он так вчера и не узнал, только в голове немного шумело от обильных возлияний.
Снова утренний стаканчик белого вина с хозяином отеля.
– Вы не знаете, когда будут похороны?
– Вы спрашиваете о малышке Годро? Завтра. По крайней мере, собирались ее похоронить завтра. Скажу вам по секрету, полагают, что будет вскрытие. На всякий случай. Понимаете?.. Говорят, что так захотел доктор Беллами.
Все утро, совершая свое обычное турне от бистро к бистро, Мегрэ злился, и особенно на монахинь, ибо, будь они действительно добрыми сестрами, он уже позвонил бы в больницу и задал совершенно четкие и прямые вопросы. Ему не понадобилось бы много времени, чтобы выяснить, кто на самом деле сунул ему в карман записку.
А теперь он должен дожидаться трех часов. И бесполезно отвлекать от дел сестру Аурелию. Да и под каким предлогом он мог бы сейчас отправиться в больницу? Повидаться с женой? У него было право лишь позвонить в одиннадцать. Ведь ему и так пошли навстречу, разрешив посещать мадам Мегрэ каждый день после полудня.
И ходить ему там следует на цыпочках, и говорить шепотом…
– Они еще увидят… – проворчал он после третьего стаканчика белого вина.
– Здравствуйте, номер шесть. Наша милая пациентка вас ждет.
Он даже не может скорчить гримасу в адрес сестры Аурелии и, скрепя сердце, улыбается ей.
– Секундочку, я сейчас предупрежу. Сообщу, что вы уже пришли.
А тут уже другая сестра ждет его на лестничной площадке, и нет никакой возможности переговорить с нею в коридоре, где открыты двери других палат».
– Здравствуйте, номер шесть. Наша дорогая больная…
Все, как в сказочной пьеске, где ему уготована роль похитителя мускатного ореха.
Не успел он и рта раскрыть, как очутился в палате жены, где эта ужасная мадемуазель Ринкэ сверлила его своим птичьим взглядом.
– Что с тобой Мегрэ?
– Со мной? Ничего…
– У тебя плохое настроение.
– Да нет же…
– Мне пора выписываться отсюда, верно? Понимаю, как все это тебе надоело.
– Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше. Доктор Бертран полагает, что в понедельник мне, может быть, снимут швы. Сегодня мне уже дали немножко курицы.
Он даже не может с нею пошептаться. Да и что бы это дало? Старая карга на соседней койке уже насторожила уши, прислушиваясь.
– Кстати, ты забыл мне оставить немного денег.
– Зачем?
– Тут маленькая больная обходила с подписным листом…
Короткий взгляд в сторону старой девы Ринкэ как будто для того, чтобы он лучше мог понять мимику жены. Что он должен понять? Может быть, шла какая-то подписка в пользу этой мадемуазель?
– Что ты этим хочешь сказать?
– Собирают на венок…
На миг он даже задумался, как это можно собирать на венок живому человеку, идиотство какое-то! Но ведь он не проводил дни и ночи в атмосфере тайных шепотков и многозначительных взглядов клиники.
– Для умершей из палаты номер пятнадцать…
– А… да…
Как же деликатна мадам Мегрэ! Она так тихонько говорит, потому что ее соседка тяжело больна, потому что у нее рак и она тоже может скоро умереть.
Потому-то мадам Мегрэ и понизила голос, говоря о венке…
– Передай им двадцать франков. Похороны завтра.
– Я знаю.
– Что ты ел на завтрак?
Ей, как всегда, нужно знать все детали его быта.
– По крайней мере, надеюсь, не ракушки?
Вошла сестра Мари-Анжелика:
– Вы позволите?
Это она пришла, чтобы помочь маленькой больной с подписным листом. Мегрэ отдает ей двадцать франков в тот самый момент, когда она достает карандаш.
– Хотите вписать имя моей жены, сестра?
Сестра Мари-Анжелика была готова начать писать, когда вдруг на мгновение заколебалась. Взглянула в лицо комиссару, и щечки ее порозовели.
Она вписывала имя, а он смотрел на написание букв, на почерк. Правда, она и не пыталась его маскировать.
Да и по ее взгляду все было понятно.
Поблагодарив, она увела маленькую больную.
Ты знаешь, здесь создается как бы некая общая семья… – с нежностью проговорила мадам Мегрэ. – Тебе, конечно, трудно это понять, но страдания сближают людей, и они тянутся друг к другу.
Спорить ему не хотелось, хотя в эту минуту он подумал о мадемуазель Ринкэ.
– Дней через восемь-десять, как я полагаю, меня выпустят отсюда. Послезавтра обещали позволить провести часок в кресле…
Может быть, это было и нехорошо по отношению к мадам Мегрэ, но эти полчаса показались ему длиннее, чем обычно.
– Ты не желала бы сменить палату?
Тут она прямо-таки испугалась, поскольку Мегрэ позволил себе полнейшую бестактность.
– Почему ты вдруг заговорил об этом?
– Да… видишь ли… освободилась одноместная палата…
Мадам Мегрэ, не веря своим ушам, пробормотала:
– Ты имеешь в виду пятнадцатую? Ты об этом подумал, Мегрэ?
Она должна идти в палату, в которой только что умерла девушка!
Конечно, продолжать он не стал. А мадемуазель Ринкэ явно посчитала его палачом. Он же видел в этом только средство наедине переговорить с сестрой Мари-Анжеликой.
Ну что же, придется переговорить с ней в приемной!
В коридоре он сказал:
– Не могли бы мы немного поговорить в приемной?
Она знала, о чем пойдет речь, и на лице ее отразился ужас еще больший, чем тот, что Мегрэ видел на лице жены несколько минут назад.
– Правила это запрещают.
– Вы хотите сказать, что по здешним правилам я не могу с вами переговорить?
– Только в присутствии сестры-настоятельницы, к которой вы должны обратиться с просьбой.
– И где находится эта сестра-настоятельница?
Не отдавая себе отчета, Мегрэ повысил голос. Он готов был рассердиться.
– Тсс! Тише!
Сестра Альдегонда высунулась из полуоткрытой двери палаты.
– Но хоть здесь-то мы можем, по крайней мере, поговорить?
– Правила этого не…
– Неужели?
– Тсс!
– Это вы мне писали?
– Правила не позволяют…
– Но хотя бы в город вы можете выйти? Или этого правила тоже не позволяют?
Это уже выглядело богохульством.
– Послушайте, сестра…
– Я вас умоляю, месье номер шесть…
– Вы же знаете, чего я от вас хочу.
– Тише!.. Пожалуйста…
И она, сложив руки на груди, шагнула вперед, заставляя его отступить. И тут же заговорила громче, с явным намерением сделать так, чтобы ее услышала сестра Альдегонда:
– Уверяю, что вашей милой больной всего хватает, а ее душевное состояние превосходно…
Настаивать не было никакого смысла. Мегрэ уже ступил на лестницу, попав в поле зрения сестры Аурелии.
Не оставалось ничего иного, как спуститься.
– До свидания, месье номер шесть, – прозвучал слащавый голос из окошечка. – Вы завтра позвоните?
Вид у него был, как у огромного парня среди маленьких девчушек, которые затеяли с ним игру. Маленькие девочки всех возрастов, включая мадемуазель Ринкэ, Бог знает почему! И даже мадам Мегрэ попала в эту компанию.
Зачем же было писать, если эта монашенка не могла с ним переговорить? В течение десяти минут он пытался начать разговор с Мари-Анжеликой. Тоже лицемерка порядочная. Каким ведь безмятежным голоском проворковала: «Уверяю, что вашей милой больной всего хватает…»
А та другая, из пятнадцатой палаты? Тоже была «милая больная»?
Он шел по улице, не скрываясь в тени, шел прямо под палящим солнцем. Постепенно успокаиваясь, он даже посмеялся над собой!
Бедная сестра Мари-Анжелика! В общем-то она сделала все, что смогла. Даже проявила смелость и инициативу. То, что в другом месте выглядело бы совершенно банально, здесь приобретало вид настоящего геройского поступка. Не ее вина, что Мегрэ прибыл слишком поздно, а девица Годро умерла слишком рано.
Что же теперь он мог поделать? Вернуться в клинику, встретиться с сестрой-настоятельницей и сказать ей:
«Мне необходимо переговорить с сестрой Мари-Анжеликой?!»
Под каким предлогом? Во что он вмешивается? Здесь ведь он не знаменитый комиссар Мегрэ из уголовной полиции, а просто обыкновенный месье, под номером шесть…
Обратиться прямо к доктору Беллами? Но что ему сказать, Боже мой? Разве не сам доктор настоял на вскрытии своей родственницы?
Комиссар Мансюи вчера в разговоре с ним утверждал, что Лили Годро находилась в состоянии комы, не приходила в сознание. Так и умерла.
Еще один стаканчик белого вина. В настоящем бистро, где пьют и едят настоящие мужчины. В бистро, где в окна бьет настоящий солнечный свет, а не какой-то бледный, искусственный, как в клинике, от которого чувствуешь себя неуютно.
Что до записки, то он ее порвал. Потом отправился в пивную. Явится ли туда доктор Беллами играть в карты?
Впрочем, это его личное дело. Ведь часто, когда в доме покойник, женщины трагическими голосами говорят:
«Ах нет! Не настаивайте… я и кусочка не могу проглотить… Лучше бы я сама умерла…» А спустя некоторое время они с удовольствием поглощают десерт и кончают тем, что обмениваются различными кулинарными рецептами с родственницами.
А тот же доктор Беллами продолжает ходить играть в бридж.
Он и сейчас находился там, как и ежедневно. Неоднократно поглядывал на Мегрэ, и взгляд его был разумен и вопрошающ. Казалось, он говорил: «Я знаю, что вы интересуетесь мною, что пытаетесь меня понять. Но мне все равно».
Нет, ему было далеко не все равно. По мере того как шло время, комиссар в этом все более и более убеждался. Между ним и доктором все время существовала какая-то очень тонкая незримая связь.
Мегрэ уже давно привык к тому, что люди его узнавали, привык ловить на себе любопытные взгляды. Кое-кто осмеливался даже задавать ему более или менее дурацкие вопросы, вроде того: «В чем заключается ваш метод, комиссар?» А самые настырные даже говорили:
– На мой взгляд, комиссар, из вас получился бы настоящий бергсонианец. Бергсон Анри (1859–1941) – французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни.


Некоторые из присутствующих, вроде Лурсо, смотрели на него просто как на комиссара уголовной полиции.
«Вы, который повидал стольких убийц…»
А еще были и такие, кто гордился тем, что может лично пожать руку человеку, портреты которого периодически печатают в газетах.
Но не таков был Беллами. Доктор смотрел на Мегрэ как на равного. Он, кажется, признавал, что они как бы принадлежат к одному классу, хотя и находятся в разных плоскостях.
Любопытство Беллами было каким-то сочувствующим и даже уважительным.
– Половина пятого, доктор, – подсказал один из партнеров.
– Да, верно. Я не забыл.
Он встал совершенно спокойно; бесстрастный, не испытывая никакого смущения от того, что обладает репутацией ревнивца.
Все так же спокойно направился к телефонной кабине. Сквозь стекло Мегрэ отчетливо видел его резкий профиль. У комиссара все больше крепло желание встретиться и поговорить с ним.
Но как к нему подойти? Вопрос столь же деликатен, как и при общении с добрыми сестрами. Может, когда доктор будет уходить, просто сказать: «Разрешите проводить вас?»
Слишком по-детски. По-детски выглядела бы и попытка встретиться с врачом под видом медицинской консультации.
Впрочем, Мегрэ ведь принадлежал к этой группе людей, играющих в карты, хотя и не входил в нее на равных.
Игроки привыкли видеть его сидящим на одном и том же месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19