Открывшийся нам вид производил неизгладимое впечатление. Вне всякого сомнения, нас привели в дом денежных королей.
Сверху вниз смотрели мы на зал, длиной и шириной не меньше тысячи футов, с потолком, отстоящим от пола футов на сто пятьдесят. В центре возвышался главный финансовый компьютер — сверкающая колонна диаметром в двадцать ярдов, уходящая под потолок. Каждая мало-мальски значимая брокерская контора имела к нему непосредственный доступ. Внутри его сверкающей оболочки находилось бессчетное количество реле, микроскопически малых ячеек памяти, телефонных контактов, банков данных. И одного выстрела из лазерного ружья вполне хватало, чтобы вывести из строя этого колосса, держащего на своих плечах финансовую структуру человеческой цивилизации. Я искоса глянул на Ворнана Девятнадцатого, гадая, какую дьявольскую шутку замыслил он на этот раз. Но тот по-прежнему скучал: происходящее на бирже не слишком интересовало его.
По периферии центральной колонны-компьютера располагались небольшие, похожие на клетки кабинки, числом тридцать или сорок, вокруг каждой толпились возбужденные, жестикулирующие брокеры. Пол между кабинками усыпали листы бумаги. Повсюду сновали мальчишки-посыльные. Информация, выдаваемая компьютером, одновременно высвечивалась на гигантской «бегущей строке», опоясывающей зал. Суета и огромное количество выброшенной бумаги удивили меня. Компьютеры, похоже, ничего не изменили на бирже. Убери центральную колонну, и не поймешь какой год на дворе, 1999 или 1949. Наверное, я не учел склонности брокеров к сохранению традиций. Люди, имеющие дело с деньгами, консервативны, если не по образу мышления, то уж в привычках. Они хотели, чтобы все оставалось, как было всегда.
Пять или шесть директоров биржи пришли поприветствовать нас. Поджарые, седовласые джентльмены, все в строгих старомодных костюмах. Как я мог смело предположить, все они были баснословно богаты. Не понимал я другого: почему, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, они предпочитают круглыми днями торчать в этом доме? С нами они держались весьма дружелюбно. Полагаю, точно так же принимали бы они и делегацию из какой-нибудь социалистической страны, еще отрицающей основные принципы посткапиталистического общества, скажем, убежденных марксистов-ленинцев из Монголии. Они перезнакомились с нами и, похоже, появление на их галерее ученых знаменитостей обрадовала их не меньше, чем приход человека из будущего.
Президент Фондовой биржи, Самюэль Нортон, произнес короткую, энергичную речь. Высокий, ухоженный, общительный, несомненно, довольный местом, занимаемым в жизни. Он коснулся истории возглавляемой им организации, привел некоторые статистические данные, похвалился новым зданием биржи, построенном в 80-х годах и закончил следующим: «Теперь наш гид покажет вам, как осуществляются биржевые операции. Когда осмотр закончится, я с удовольствием отвечу на вопросы, которые могут у вас возникнуть, особенно на те, что касаются философских аспектов нашей системы. Я уверен, что здесь вы найдете для себя много интересного».
Гидом оказалась девушка лет двадцати с небольшим, с короткими рыжеватыми волосами, в серой униформе, скрывающей достоинства ее фигуры. Она пригласила нас к ограждению.
— Под нами торговый зал Нью-Йоркской фондовой биржи. В настоящий момент на торги выставлены четыре тысячи сто двадцать пять обычных и привилегированных акций. В центре зала вы видите колонну нашего главного компьютера. Она уходит на тринадцать этажей вниз и поднимается на восемь вверх. Из ста этажей этого здания пятьдесят один полностью или частично используются для обслуживания компьютера, включая программирование, расшифровку текущей информации, техническое обеспечение, хранение полученных ранее данных. Все сделки, заключенные в торговом зале биржи или в ее филиалах в других городах и странах, тут же фиксируются компьютером. Таких филиалов у нас одиннадцать: в Сан-Франциско, Чикаго, Лондоне, Цюрихе, Милане, Москве, Токио, Гонконге, Рио-де-Жанейро, Адис-Абебе и Сиднее. Так как расположены они в различных часовых поясах, продажу и покупку акций можно вести практически круглосуточно. Нью-Йоркская биржа, однако, по традиции открыта с десяти утра до половины третьего дня. Все сделки, заключенные в «нерабочее время», обрабатываются компьютером, и к утру брокеры получают готовые распечатки. Дневной объем продаж торгового зала биржи составляет примерно триста пятьдесят миллионов акций, примерно в два раза больше акций продается и покупается в наших филиалах. Несколько десятков лет тому назад такие цифры назвали бы фантастическими.
Теперь позвольте объяснить вам, как происходит покупка и продажа акций.
Допустим, что вы, мистер Ворнан, желаете купить сто акций «Икс-игрек-зет спейс транзит корпорейшн». Во вчерашней сводке вы увидели, что текущая рыночная стоимость одной акции — сто долларов, то есть вы должны инвестировать примерно четыре тысячи долларов. Первым делом вы должны связаться с вашим брокером. Для этого достаточно снять телефонную трубку и набрать соответствующий номер. Вы передаете ему свой заказ, а он незамедлительно переадресует его в торговый зал. Там ваш заказ попадает в банк данных, в котором хранятся все сведения об операциях с акциями «Икс-игрек-зет спейс транзит корпорейшн», где он и фиксируется. Компьютер проводит аукцион, как это делается с зарегистрированными на бирже акциями с 1792 года. Предложения о продаже акций «Икс-игрек-зет» сопоставляются с заявками на их покупку. Со скоростью света он определяет, что есть продавец, предлагающий сто акций по сорок долларов за штуку, и покупатель, готовый заплатить такую цену. Сделка совершается, о чем и уведомляет вас брокер. С вас также берутся комиссионные брокеру и небольшая сумма на оплату компьютерных услуг биржи. Часть этих денег идет в пенсионный фонд тех сотрудников биржи, что обеспечивали куплю-продажу акций до наступления компьютерной эры.
Раз все управляется компьютерами, у вас может возникнуть логичный вопрос, а что делают в торговом зале все эти люди. Все, что вы видите, лишь дань традициям Нью-Йоркской фондовой биржи. Хотя нужды в этом более нет, мы сохраняем некоторое число брокеров, которые покупают и продают акции, как это делалось в прежние времена, до появления компьютеров. Позвольте рассказать вам…
Четким, хорошо поставленным голосом она начала объяснять происходящее внизу. И вскоре я понял, что все это не более, чем цирк, ибо в конце дня все сделанные покупки признаются недействительными. Всем заправляет компьютер. А шум, засыпанный бумагами пол, картинные жесты — художественное воспроизведение давно минувших дней, спектакль, который играют люди, потерявшие цель в жизни. Завораживающее и печальное зрелище являли они: ритуал обращения денег, приводной ремень капитализма. Старые брокеры, не ушедшие на пенсию, участвовали в этом забавном ежедневном представлении, которое игралось вокруг компьютера, того самого, что десять лет назад лишил их работы, сверкающего символа их практической ненужности.
Наш гид говорила и говорила, об акциях, включаемых в биржевой список, об индексе Доу-Джонса, расшифровывала символы, проплывающие по экрану, растолковывала нам, кто такие «быки», а кто — «медведи», что такое продажа на срок или предписываемая законом маржа. Мы узнали от нее много интересного и удивительного, а на закуску она включила принтер и подарила нам распечатку текущих операций, зафиксированных компьютером, в ходе которых миллиарды долларов поменяли владельцев.
Рассказ ее произвел должное впечатление. Я, никогда не игравший на бирже, почувствовал непреодолимое желание позвонить своему брокеру, знать бы, где его найти, чтобы внести свою лепту в это фантастическое действо. Продай сто акций «Джи-эф-икс! Купи двести акций „Си-си-си“. На один пункт выше! На два выше! В этом смысл жизни. Вот она — основа существования. Сумасшедший ритм биржи захватил меня. Мне хотелось броситься к компьютеру и, раскинув руки, обнять его блестящую колонну. Я представил себе провода, бегущие по всему миру, проникающие даже в Москву, святая святых обновленного социализма, по которым миллиарды долларов пересылаются из города в город, а может, и на Луну, на наши базы на других планетах… триумф капитализма!
Гид смолкла. Радостно улыбаясь, подошел мистер Нортон, президент фондовой биржи.
— Теперь, если у вас есть еще вопросы…
— Есть, — прервал его Ворнан. — Так для чего, собственно, нужна фондовая биржа?
Нортон побагровел. Столь подробные объяснения… и уважаемый гость спрашивает, а что все это значит? Недоумение отразилось и на наших лицах. Никто из нас и подумать не мог, что Ворнан может не знать основных функций этого учреждения. Как же он согласился посетить биржу, понятия не имея, куда его приведут? Почему не спросил об этом раньше? Вновь у меня возникла мысль, что будь Ворнан пришельцем из будущего, он должен воспринимать нас, как забавных обезьянок, чьи проделки и выдумки интересны сами по себе. И удовольствие ему доставляло не столько само посещение биржи, сколько страстное желание администрации привести его туда.
— Следует ли из ваших слов, мистер Ворнан, — обратился к нему, придя в себя, президент биржи, — что в ваше время, время, из которого вы прибыли к нам, нет такого понятия, как обмен ценными бумагами?
— Никогда об этом не слышал.
— Может, у вас используется иное название?
— Не могу подобрать эквивалента. Долгая пауза.
— Так как же вам удается переход из рук в руки части акционерной собственности?
Никакой реакции. Лишь легкая, возможно, насмешливая, улыбка Ворнана.
— В вашем времени есть акционерная собственность?
— Прошу меня извинить. Я изучал ваш язык непосредственно перед путешествием сюда, но в знаниях моих много провалов. И, если вас не затруднит объяснить мне на элементарном уровне…
Хладнокровия и доброжелательности Самюэля Нортона как не бывало. Щеки его побагровели, глаза засверкали. Нечто подобное произошло и с Уэсли Брутоном, когда тот узнал от Ворнана, что его великолепный особняк, построенный на века, словно Пантеон или Тадж-Махал, затерялся в столетиях и, если и существует, то уж наверняка не используется по назначению, а являет собой забавный пустячок, свидетельство бестолковости древних. Президент биржи и представить себе не мог, что Ворнан абсолютно ничего не знает о его любимом дитяте.
— Акционерное общество… это компания, — начал Нортон. — Группа людей собирается вместе с тем, чтобы получить прибыль. Чтобы производить какой-либо продукт, оказывать некие услуги…
— Прибыль, — Ворнан словно пробовал слово на вкус. — Что такое прибыль?
Нортон прикусил губу и промокнул носовым платком выступивший на лбу пот. Затем, после короткой паузы продолжил.
— Прибыль — это превышение вырученных средств над затратами. Как говорят, добавочная стоимость. Главная цель акционерного общества, или корпорации, — получение прибыли, которую затем можно разделить между ее владельцами. При этом необходимо обеспечить высокую производительность труда, дабы издержки производства оказались ниже цены, которая диктуется условиями рынка. Причина, по которой люди объединяются в акционерные общества вместо того…
— Извините, я за вами не поспеваю, — прервал его Ворнан. — Мне бы попроще. Цель корпорации — получить прибыль, чтобы потом разделить ее между владельцами, так? Но кто такой владелец?
— Я как раз к этому и подхожу. В юридическом смысле…
— И какая польза от этой прибыли, которую хотят получать владельцы?
Я чувствовал, что Ворнан сознательно заводит президента биржи. В тревоге посмотрел на Колффа, Элен, Хеймана. Те вроде бы ничего не замечали. Холидей, приставленный к нам представитель администрации, чуть хмурился, возможно, потому, что вопросы Ворнана Девятнадцатого казались ему очень уж скучными.
Ноздри Нортона зловеще раздулись. С огромным трудом ему удавалось сдерживаться. Один из репортеров, от которого не укрылась перемена в настроении президента биржи, приблизился к нему. Яркая вспышка фотокамеры еще более рассердила Нортона.
— Следует ли из ваших слов, — медленно процедил он, — что в вашей эре акционерное общество неизвестно даже как понятие? А деньги вышли из обращения?
— Боюсь, что должен ответить утвердительно, — с улыбкой проинформировал его Ворнан. — По крайней мере, анализируя ваши объяснения, я не могу подобрать каких-либо эквивалентов.
— И такое случилось в Америке? — недоверчиво спросил Нортон.
— Америки у нас тоже нет. Я прибыл из Централити. Не могу подобрать сообразных понятий. Мне трудно даже приблизительно…
— Америка исчезла? Как могло такое случиться? Что произошло?
— О, полагаю, в эпоху Очищения. Тогда изменилось многое. Давно это было. Америка для меня новое слово.
Эф. Ричард Хейман не замедлил воспользоваться представившейся возможностью выудить из Ворнана интересующие его сведения.
— Кстати, об эпохе Очищения, которую вы только что упомянули. Мне хотелось бы знать…
Но его прервал негодующий голос Самюэля Нортона.
— Америка исчезла? Капитализм приказал долго жить? Такое просто невозможно! Говорю вам…
Один из его помощников торопливо подскочил к нему и что-то зашептал. Президент биржи кивнул. Взял из руки помощника фиолетовую капсулу и коснулся ее ультразвуковой насадкой запястья левой руки. Последовал легкий хлопок, судя по всему, Нортон ввел себе какой-то транквилизатор. Затем глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.
— Не хочу скрывать от вас, что мне трудно поверить в ваши слова, — говорил он уже более спокойно. — Мир без Америки. Мир без денег. Неужели у вас там коммунизм?
Повисла тяжелая тишина. Телекамеры скользили по нашим лицам, отражающим злость, неверие, тревогу. Наконец, Ворнан прервал затянувшееся молчание.
— Это еще один термин, которого я не понимаю. Прошу извинить меня за столь вопиющее невежество. Боюсь, мой мир совсем не похож на ваш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30