Дюрэтр поднимает свою встревоженную физиономию.Он еще бледнее, чем обычно.— Вас просят к телефону.Он идет с недовольным и удивленным видом.— Кто? — спрашивает он меня.Я молча вталкиваю его в кабинет и показываю мое удостоверение.— Полиция! Не пытайтесь понять, просто выполняйте инструкции, которые вам дадут…Совершенно ошеломленный, он берет трубку, не сводя с меня глаз. Не знаю, искренне ли его изумление, но если нет, то он отличный актер.— Алло! Это доктор Дюрэтр… — представляется он.Его собеседник называет свои имя, и оно, кажется, производит на врача сильное впечатление, потому что он перестает глазеть на меня, чтобы почтительно уставиться на трубку.Он внимательно слушает, кивая головой и отвечая односложными словами.— Да, да… — говорит он. — Есть… Отлично… Очень слабый… Да… Ясно, господин профессор.Он кладет трубку и бросается к двери. Я ловлю его за руку.— Молчок насчет меня, понятно?Он быстро кивает и уходит.Отметьте, что мне не приходится надеяться на сохранение моего инкогнито. Сообщение, посланное со вторым голубем, ясно показывает, что шпион в курсе того, кто я на самом деле…В холле, превратившемся в медчасть, продолжаются суета и лихорадочная деятельность. Дюрэтр взял руководство операцией на себя… Надеюсь, я не ошибся, сочтя его невиновным.Я выхожу на эспланаду и внимательно осматриваю дом, пытаясь вычислить, какая комната второго этажа находится над лабораторией.Этот топографический анализ позволяет мне определить сектор. Я возвращаюсь в дом и бегу на второй этаж… После нескольких минут поисков я нахожу окошко… Оно оказывается в сортире!Самое что ни на есть безымянное место, которым пользуются все, верно?Дырка с линзой находится как раз за унитазом. Если не знать о ее существовании, ее совершенно невозможно обнаружить. Я наклоняюсь над ней и замечаю блокнот профессора благодаря свету, поступающему через оставшуюся приоткрытой дверь лаборатории. Этот блокнот как будто в полуметре от меня! Спорю, что отсюда можно читать, что пишет старикан, а ведь фотографии дают увеличение…Я распрямляюсь: фотографии! Значит, у кого-то из персонала есть фотооборудование, а его не так легко спрятать!Я выскакиваю из дома как раз в тот момент, когда папашу Тибодена переносят в его комнату.По дороге я бросаю на Дюрэтра отчаянный взгляд. Он отвечает мне неуверенной гримасой, не говорящей ничего определенного. Только бы ему удалось спасти своего патрона!Очень удобный момент для осмотра комнат этих господ. Я начинаю с ближайшего домика, в котором живут Бертье, Берже и Планшони.Захожу в первую комнату и сразу кидаюсь на чемодан, задвинутый под кровать. В нем только грязное белье… В шкафу тоже ничего достойного моего внимания… Имя жильца комнаты я узнаю по размеру одежды. Тут обретается жирдяй Бертье.Выйдя оттуда, я направляюсь в комнату Планшони. То, что она его, нет никаких сомнений, поскольку на стене над кроватью висит огромная фотография, на которой он изображен вместе с мамочкой. У обоих лошадиные физиономии. Снимок мог бы послужить отличной рекламной вывеской для магазина, торгующего кониной…Копаясь в шкафу, я нахожу фотоаппарат, но не самой лучшей модели. Это старая квадратная штуковина в коробке, какие разыгрывались до войны в лотерею…Ясное дело, что документы фотографировали не этим старьем шесть на девять. Для этой работы нужен усовершенствованный аппарат со вспышкой.Я покидаю комнату и захожу в третью, где живет Берже. Мое внимание сразу же привлекает полный комплект фотоснаряжения в кожаной сумке, висящей на гвозде.Я с наслаждением копаюсь в сумке. Вне всяких сомнений, я вышел на правильный след.Вдруг слышится шум шагов, заставляющий меня вздрогнуть. Я собираюсь спрятаться, но уже слишком поздно. Дверь открывается, и появляется Берже. На его сотрясаемом тиками лице глаза горят так, что запросто могли бы заменить печку.Исходящая от него жара обжигает меня.Вместо того чтобы спросить, что я у него делаю, он набрасывается на меня. Он действует с такой быстротой, что я, не ожидавший нападения, оказываюсь зажатым между кроватью и шкафом и получаю великолепный удар его котелком в пузо. У меня появляется ощущение, что я весь превратился в желудочные колики.Издав жалкое бульканье, я падаю вперед. Тогда он поднимает меня хуком правой в челюсть, от которого я забываю, кто я такой.Я отрубаюсь, даже не успев вспомнить, какого цвета была белая лошадь Генриха Четвертого!Прихожу в себя я очень быстро. Нежная рука моего ангела-хранителя восстановила контакт, и электричество снова поступает в мои мозги. Я с трудом поднимаюсь, массируя челюсть. Брюнет, разъяренный, как крестьянин, заставший на своем клеверном поле стадо муфлонов, следит за мной; ему никак не удается справиться со своими тиками.— Мне сразу не понравилась ваша морда, — говорит он. — Я догадывался, что вы подозрительная личность. Надо бы вызвать полицию.Я размышляю так быстро, как только позволяют мои потрясенные мозги.Не он ли предатель? Может, он отмолотил меня, потому что знал, что я полицейский, и увидел в данной ситуации возможность продемонстрировать свою невиновность, навешав мне тумаков? Или он все-таки действительно чувствует негодование человека, заставшего постороннего в своей комнате?Озабоченный, я иду к нему.— Слушайте, старина, прежде чем начинать военные действия, выполняют обычные формальности!— Чего?!— Я говорю, что, прежде чем бить меня по морде и оскорблять, могли бы задать мне несколько элементарных вопросов, я бы на них ответил, и недоразумение бы рассеялось…Его тики становятся сильнее. Теперь его физия дергается каждые две секунды, как будто его заперли в бочку с лягушками. Пользуясь его растерянностью, я продолжаю:— Если это ваша комната, простите, потому что человеку свойственно ошибаться. Дюрэтр попросил меня найти лекарство для профессора, которое лежит в его чемодане.— Комната Дюрэтра в соседнем бунгало! — выплевывает брюнет.— Откуда я мог знать? Я здесь всего три дня и живу в доме. Неужели нельзя быть полюбезнее?Он начинает расслабляться… Я по-прежнему не знаю, искренен он или притворяется. По этой перекошенной роже ничего не поймешь.— Доктор Дюрэтр мне сказал, что его комната слева…Ну ладно, я пошел налево… Не думаете же вы, что я развлекаюсь, шаря в чужих вещах, как прислуга из отеля? На этот раз он убежден — или притворяется таким. На его губах появляется улыбка, которую я успеваю заметить прежде, чем его морду сотрясает сильный тик.— Ладно, извините меня… Но когда видишь, как плохо знакомый тебе человек роется в твоих вещах…— Да, понимаю. А крепко вы мне двинули… Вы, часом, не были чемпионом Франции в легком весе?Он смеется.— Я немного занимался боксом в университете.— Зря бросили. При таких способностях у вас было бы блестящее спортивное будущее…На этом мы расстаемся. Он мне показывает, где настоящая комната Дюрэтра, и я пользуюсь этим, чтобы провести в ней быстрый обыск. Фотопринадлежностей в ней нет.Видя, что Берже ушел, я рискую заглянуть и в комнату доктора Минивье. В комнате этого тоже нет фотоаппарата… Вывод: наиболее вероятный подозреваемый — Берже.Размышляя над этой загадкой, я возвращаюсь в дом, где узнаю, что Тибодену стало лучше. Дюрэтр, которого я отвожу в сторону, говорит, что надеется его спасти, и начинает задавать мне неудобные вопросы. Конечно, все это кажется ему странным. Он поражен при мысли, что профессор был отравлен, а еще больше от того, что мне известен яд…Выкручиваясь, я наплел ему историю, не уступающую приключениям Тентена. Я ему объясняю, что наша Служба задержала поблизости подозрительного, при котором был пузырек этого яда. Увидев, что старик умирает, я позвонил в Париж… Он поздравляет меня с моими дедуктивными мозгами и принятым решением. Я принимаю цветы без радости. Согласитесь, что все-таки неприятно напичкать известного ученого отравой, а потом получать поздравления с тем, что попытался вытащить его из могилы.Я ему говорю о подозрении, что арестованный нами человек имел в поместье сообщника, и добавляю, что, обыскивая сейчас комнаты ассистентов, был пойман с поличным, но выкрутился. Пришлось рассказать, как мне это удалось. Он обещает не противоречить моим словам, когда Берже заговорит с ним об инциденте.Частично успокоившись — потому что я по-прежнему не знаю, виновен Дюрэтр или нет, — я направляюсь в соседнее поместье нанести визит вежливости второму голубю.Он грустно воркует, пытаясь выбраться из клетки. Жрать ему не приносили, и бедняга выглядит анемичным. Конечно, предателю он больше не нужен.Я связываю лапы птицы куском веревки и иду к своей машине, не проходя через поместье Тибодена…Мне надо съездить в Париж. Я хочу кое-что проверить, потому что люблю убедиться в твердости почвы, прежде чем поставлю на нее ногу.Старик выглядит невеселым. Его лоб исчеркан морщинами, взгляд погасший, как витрина магазина после закрытия.Я сажусь без приглашения.— Как он? — спрашивает Старик.— Немного лучше, — отвечаю я. — Я посвятил в тайну одного из двух докторов; он занимается им и надеется спасти, если сердце профессора окажется на высоте.— Какая катастрофа! — вздыхает босс. Я пользуюсь случаем, чтобы вылить на него частичку моей желчи.— Честно говоря, шеф, я думаю, что решение, принятое в отношении Тибодена, было несколько… поспешным. У нас против него была только та записка… Нас должно было насторожить то, что она подписана… Человек, предающий свою страну и посылающий сообщение с почтовым голубем, зная, что предыдущий голубь не долетел, должен быть осторожнее…Человек с голой черепушкой не отвечает. Он молча скрывает свое разочарование и стыд. Это редкий случай, чтобы Старик так обделался.— А теперь, — говорю, — давайте рассмотрим дело во всех подробностях. Во-первых, голуби. Вы сохранили тех двух, что привез Маньен?— Разумеется…— Вы не могли бы попросить принести их и того, что находится в моем кабинете?Он снимает трубку внутреннего телефона и отдает распоряжения.Через несколько минут нам приносят голубей. Один взгляд на них открывает мне глубину катастрофы. Я не мог выдать моих за тех, что были у шпиона… У моих серые лапки. Разница сразу бросается в глаза! Ночью мы ее не заметили, а тот тип при дневном свете увидел мгновенно…— Моя вина, — говорю я Старику. Это идет ему прямо в сердце, и он ратифицирует мое покаяние осуждающей гримасой.— Этот вопрос донимал меня, — говорю, — но сейчас я с этим разобрался… А теперь покажите мне второе сообщение. Может, мы что-нибудь из него узнаем…Он охотно достает его из своего бездонного ящика.Я строю гримасу, будто позирую для рекламы слабительного. Записка написана печатными буквами. Вы мне скажете, что хороший графолог сумеет установить ее авторство, сличив с образцами почерка сотрудников лаборатории, но я не очень люблю экспертов. Они считают себя волшебниками, а на самом деле простые ремесленники!Я возвращаю записку Старику.— По этому вопросу ничего… Переходим к следующему.— К какому?— К рассуждениям в их чистом виде. Пославший это сообщение думал, что наша служба примет то решение, которое приняла… Верно?Лоб Старика разглаживается, в потухших глазах появляется блеск.— Дальше? — говорит он.— Это значит, что предателю Тибоден больше не нужен, вы понимаете?— Выглядит убедительно, — соглашается босс.— Значит, мы вправе задать себе следующий вопрос, шеф: “А почему ему больше не нужен профессор?"— Потому что он получил все, что ему нужно, — отвечает мой почтенный начальник, у которого ничего нет на голове, зато есть много в ней.— Вот именно!Наступает натянутая тишина.— Скажите, шеф…— Да?— Как этот человек, которого мы пока назовем месье Икс, если вы не возражаете…Он не возражает. Хоть он и занимается самыми громкими шпионскими делами нашего времени, а все равно любит фальшивую таинственность, не развлекающую даже двенадцатилетних пацанов.— Так вот, как этот месье Икс, — продолжаю я, — может иметь полное изобретение, когда его нет у самого Тибодена?Непростая задачка, а, ребята?Но для босса тайн не существует. Массируя черепушку, он предлагает версию:— Сан-Антонио, люди, работающие с профессором Тибоденом, по большей части его ученики… Он их создал как ученых… Руководил их работами… Почему один из них не мог пойти дальше своего учителя?Я подскакиваю:— А верно, патрон, почему бы нет?Полуприкрыв глаза, я думаю. Да, молодой честолюбивый ученый мог бы… Они все помешаны на своей работе. Доказательство: у них под рукой красавица-секретарша, а они едва с ней здороваются!Старик, хорошо знающий своего любимого Сан-Антонио, улыбается.Я продолжаю:— Месье Икс понял, над чем работает папаша Тибоден. Тоже занявшись этим, он уходит вперед… Он опережает своего учителя… Благодаря проделанной в потолке дырке он следит за ходом его работ, что позволяет ему ориентировать свои… Черт возьми… Вот только работы профессора патронируются государством, и с этой стороны ничего не поделаешь… А он хочет продать свое открытие, заработать целое состояние, развернуться по-крупному, стать знаменитостью в научном мире…Шеф встает.— Сан-Антонио, вы должны быть не здесь!— Почему?— Как раз потому, что ваш месье Икс владеет изобретением… Он продаст его тому, кто больше заплатит… Надо найти этого месье Икс и забрать у него документы…Не успел он закончить фразу, как я уже выскочил из кабинета.Рассуждение — оно как лестница. Потайная лестница, ведущая вас к внешне недоступным правдам.Я правильно сделал, что поднялся по ее ступенькам. Спорю, что на этот раз я иду верным путем.Этот самый Икс ошибся, если держит меня за олуха!И как, кстати, он раскрыл, кто я такой? Глава 11 Гоня мою машину на скорости сто тридцать километров в час по Западной автостраде (непонятно, почему она так называется, ведь Восточной автострады во Франции пока нет!), я резюмирую ситуацию. Гениальная идея, как улитка или ажан мотопатруля, никогда не приходит одна. Вот и у меня появляется еще идейка, гораздо более потрясающая, чем первая!С неувядаемой гениальностью, составившей мне популярность, я размышляю следующим образом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12