ей осталось жить считанные минуты!
Склонившись над ней, ловлю ее взгляд, полный ненависти к моей персоне.
— Экзема, вы меня слышите? Похоже, она силится что-то произнести. Я прижимаю ухо к ее губам.
— Что вы сказали?
— Грязный легавый!
Только по-настоящему красивая женщина, отдавая Богу душу, может позволить себе сильное ругательство.
Мне жаль ее. Она большой игрок, поставила на карту все — и проиграла.
— Почему вы хотели меня убить сегодня утром?
— Не вас — Антигону…
— А вечером, значит, Гомера?
— Да…
— Вы хотели отхватить себе весь пирог, так? А затем вы расправились бы с Окакисом?
— Да…
Вынимаю платок и отираю лицо. Он пахнет кровью и соленой водой.
— Ладно, пойду за помощью, — говорю я нерешительно.
— Нет!
Ее голос звучит все слабее, но тем не менее она находит в себе силы показать свою неодолимую волю. И, собравшись с духом, добавляет:
— Уже ни к чему!
Ее глаза закатываются.
— Экзема! — почти кричу я. — Это вы отрезали остров от всего мира?
Она не отвечает. Я беру ее за руку и сжимаю в своих ладонях. Ведь умирающий имеет право на поддержку, не так ли? Тяжело глотать такую пилюлю!
— Вы отрезали остров от всего мира? Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне кажется, она сказала «нет».
— А с ящиками, аквалангистами вы не имели дела?
— Нет..
Второе «нет» сформулировано очень четко.
— Послушайте, Экзема, необходимо, чтобы вы мне сказали…
Но какой смысл насиловать вопросами мертвую?
Экзема умерла! Какая никакая, а душа ее отлетает.
Я закрываю ей глаза, поскольку вижу в этом свой последний долг.
Похоже, Берю был прав. Как с самого начала не задалось, так и продолжается, а если учесть, что мы только сегодня приехали… Вот судьба человеческая, а? Какой накал! Все-таки я из тех писателей, кто умеет концентрировать ваше внимание!
Глава 16
Если есть человек, способный принимать быстрые решения, то это я.
Понимаю, что без толку поднимать на ноги службу безопасности и лучше умолчать о несчастном случае (если можно так назвать произошедшее на моих глазах). Пусть все идет своим чередом. Кстати сказать, когда я поднимаюсь на террасу, до меня доходит, что в самый раз избавиться от прилипшего ко мне шарфа. Одним словом, я просто выбрасываю его в пропасть. Затем отряхиваю свой смокинг.
— Наверное, хорошо бы поправить и узел на галстуке, мой дорогой, слышится в темноте голос агента А.С.116 (эта девочка, несмотря на номер, вероятнее входит в первую десятку, между нами говоря!).
Вы хотите сказать, она мой ангел-хранитель? Скорее тюбик с клеем!
Глядишь, я и в сортир буду ходить под пристальным наблюдением.
— Вы все видели, Глория?
— Все. Очень увлекательный спектакль. Но и неожиданный, следует признать!
— Она была отчаянным игроком, но…
— Конечно, — соглашается моя коллега и заодно невеста. — Я так думаю, между вами и Экземой произошел последний разговор?
— Боитесь, я начну утаивать от вас важную информацию, мисс Фараон?
— С мужчинами нельзя быть ни в чем уверенной, — шутит она. — Они не умеют врать, а единственная ложь, которую они еще как-то умеют применять, так это замалчивание. Так что она вам сказала?
Последнюю фразу Глория произносит резким, почти лающим голосом.
(Раньше я бы написал что-нибудь типа «собачьего гавканья».) — Призналась, что хотела прикончить детей Окакиса. Я подозреваю, наш судовладелец внес в завещание определенные пункты, гарантирующие переход наследства в полной неприкосновенности своим детям. А это не устраивало нашу Экзему, которая надеялась на безбедную жизнь и после смерти своего старого супруга.
— Почему она выбрала именно это время торжественного приема гостей, чтобы провернуть свое гнусное дело?
Я целую Глорию в щеку, чтобы не возбуждать в ней излишних эмоций.
— Да потому что представился идеальный случай. Присутствие именитых особ гарантировало поверхностное расследование. Вы же не посмели бы настаивать, чтобы эквадорская полиция начала обыскивать королей и принцев. Представьте себе хотя бы мамашу королеву Брабанса или сырного короля, проходящих процедуру допроса с пристрастием! Поэтому, скорее всего, подумали бы о нападении анархистов. Может, это слишком сложное умозаключение для женской логики, а?
Она улыбается, как всегда чистосердечно.
— А вы, большой хитрец с недюжинным мужским умом, решили, что такая женщина, как Экзема, будет своими руками бросать начиненные взрывчаткой мячи на корт или втыкать нож в сердце своему родственнику, хоть и по мужу? А ведь у нее были подручные!
Вынужден признать ее аргументы весьма весомыми.
— Ладно, нарисуем еще один вопросительный знак на полях нашего отчета, — заключаю я. — А там посмотрим. Во всяком случае, она подтвердила одно мое предположение, и я готов поверить в ее правдивость: Экзема не имеет абсолютно никакого отношения к своевольному исчезновению с острова кораблей и самолетов Окакиса, а также ничего не знает о спрятанных на дне ящиках. Пойдем потанцуем?
Мы возвращаемся в зал. На этот раз музыканты играют блюз, более томный, чем закат солнца на плакатах туристических компаний. Вполне возможно, он называется «Не двигайся, не то я быстро кончу». Под такую музыку не танцуют, а тихо трутся друг о друга.
Берюрье все еще в трансе со своей возлюбленной Ла Кавале. Классная парочка. Увидев меня, он приближается походкой стопоходящих.
Собственно, это его стиль танца.
— Ты видел, какие па я тут накручивал? — спрашивает он радостно. Моя кошечка меня научила!
— Браво! Снимаю шляпу, Толстяк.
— Да ты бы снял не только шляпу, если бы видел меня только что, Сан-А! Кроме того, я приготовил вам всем сюрприз, но сначала ты должен посвятить меня в последние новости. Кстати, когда будешь все это рассказывать нашему другу Пинюшу, придется тебе клясться головой своей матери, иначе он не поверит!
И, высказавшись, он быстро убегает, будто черт запрыгнул обратно в табакерку. Его слова, однако, оставляют у меня в душе некоторое беспокойство.
— Короче говоря, эта королевская тусовка больше смахивает на конгресс легавых! — громко шепчет моя Глория.
— Общего много!
Малышка Антигона пляшет с профессором В. Кюветтом, который трясется в танце, как тарелка с лазаньей. Он снует маленькими шажками, высоко задирая ноги, будто переходит лужу на базарной площади. Через плечо профессора Антигона передает мне мимикой сигнал, означающий SOS. Я отвечаю немым обещанием. Ах бедняжка, она даже не подозревает, какая страшная участь ее ожидала, ведь коварная мачеха непременно хотела стереть ее с лица земли!
"Да, малышка, — думаю я про себя, — мы обязательно спляшем с тобой.
И если ты не против прогулки под луной, я готов пропеть тебе песни Вертера — при условии некоторой компенсации".
Блюз заканчивается, и я снимаю руки с Глории.
— Если позволите, дорогая невеста, пойду потанцую с сироткой!
— Я знаю, она вам страшно нравится, — шепчет замена мисс Виктис. И очень похоже, что это обоюдно. Примите искренние поздравления, дорогой Тони. Она действительно настоящая наследница! С ее деньгами, когда она их получит, вы сможете купить всю префектуру полиции, чтобы переделать ее в автостоянку.
Глория отклеивается от меня, но, понятное дело, это временно и она будет продолжать слежку за мной. Ух, милая Глория — настоящий партизан!
Я, однако, интеллигентной походкой, которая так нравится дамам, направляюсь прямо к Антигоне. Старый В. Кюветт задыхается, как списанный паровоз на подъеме (черт, куда подевались все мои метафоры?).
— Отдохните, господин профессор, — говорю я вкрадчиво, — иначе ваша коробочка с эмфиземой рискует вылиться в резервуар с астмой.
И я похищаю у него партнершу одним ловким движением. Профессор смотрит нам вслед, отдуваясь.
— Ну наконец! — вздыхает Антигона. Ах, как приятно слышать такой нежный вздох! Оркестр меняет пластинку — начинает наигрывать самбу.
Такой танец мог бы произвести фурор в маленьком кафе на Монмартре люди бы с ума сошли! Называется просто: «Танцуй самбу!» Начинается с ля-ля, ля-ля и кончается примерно тем же, что в принципе разрешено цензурой.
— Послушайте, моя милая Антигона, — стараюсь я пропеть в ритме танца, — расскажите мне о своей мачехе…
Она делает такую паузу, будто фильм оборвался. Удивление читается на ее лице так же четко, как название фильма на фронтоне «Колизея» — Странный вопрос! — выдавливает из себя дорогое во всех отношениях дитя.
— У меня впечатление, будто вы ее совсем не любите! Я прав?
— Действительно, — соглашается она. — Но, думаю, все дети, чей отец женится вторым браком на женщине почти их возраста, испытывают подобную неприязнь, не так ли?
— Покушение на вашего брата, случившееся только что, произвело на вас сильное впечатление?
Она робко бросает взгляд на меня, и тут ее несет.
— Да! Она виновата во всем! Но как предупредить отца? Он от нее без ума. Поскольку она боялась ехать сюда, он дошел до того, что , оплатил ее личных телохранителей, чтоб те не отходили от нее ни на шаг.
На этот раз единственный и любимый сын своей матери Фелиции перестает танцевать.
— Телохранителей? — вскрикиваю я. Бог мой, ну конечно же! Примерно в том же духе восклицает комиссар Коломбо в знаменитом сериале об интеллектуальных возможностях полиции, когда считает, что очередная серия и так достаточно затянулась и пора объявить о развязке.
Ведь Экзема позвала на помощь своих качков, дав им понять, что я ей угрожаю! Ах, бедные ребята!
— Они говорят по-французски?
— Кто?
— Ну эти телохранители?
Антигона прыскает со смеху.
— Да нет же! Они курды.
Надо срочно сообщить новость Глории. Вот у нее вытянется лицо, когда она узнает, что замочила честных людей.
Мы продолжаем отплясывать самбу. Никогда еще не присутствовал на подобных вечерах! Монархов — битком! Все такие манерные, кланяются, делают реверансы, стучат ножкой. И одновременно танцуют. А между танцами идут смотреть, как кто-то умирает. Потрясающе! Античный мир!
Рим времен Цезарей!
— Мы можем увидеться во Франции? — спрашивает меня Антигона.
— С превеликой радостью, милая девочка.
Когда мы в темпе проходим за колонной, я решаю воспользоваться случаем и клею ей поцелуй в стиле экспрессо, как кофе, горячий! Она краснеет, но не манерничает и не сопротивляется. Воспитанная девочка.
Несмотря на огромные деньги, она очень мила.
Все имеет свой конец, даже самба. Наш танец, как я вам говорил выше, заканчивается на двух ля-ля, ля-ля.
Музыканты хотят устроить себе небольшой перекур, но в это время происходит новое событие. Толстяк выходит на середину зала и, привлекая к себе внимание, хлопает в ладоши, так что стекла дрожат. Я немного обеспокоен, как бы Берю опять чего не выкинул.
— Короли и королевы, заместители королев и принцы, президенты и президентши, — атакует он с ходу. — С целью немного разнообразить меню и не обращая внимания на знаки господина профессора В. Кюветта, воображающего, будто он в автобусе и хочет выйти на остановке по требованию, я вам сейчас оглашу одну новость. Присутствующая здесь мадам Ла Кавале, с которой я только что имел честь общаться, нашла красивым мой голос в тембре баритон-бас с субтитрами и решила спеть со мной дуэтом, то есть я и она. Совершенно случайно она также знает мою любимую песню, я бы сказал, гимн о каторжниках. Так вот, она их знает на ихнем, итальянском, но на это наплевать, поскольку, как известно, ноты как свисток паровоза — интернациональны! Если вы не против пения в принципе, мы вам тут сейчас сбацаем быстренько, как на газу. Прошу вас всех вместе подтягивать куплет, значит, хором. Я вам покажу где!
Если не знаете слова, тогда можете петь тра-ля-ля, но музыкально, ясно?
С некоторым недоверием, но тем не менее охотно, ради разнообразия, гости соглашаются. Папаша Окакис даже провозглашает такую мысль вполне достойной. Он отдает распоряжение подтащить рояль в центр зала.
Несчастный вдовец — он еще ни о чем не знает! Я вижу, как он глазами ищет свою супругу. Возможно, он думает, что она пошла проверить состояние Гомера. Ух, что начнется, когда обнаружат сразу три трупа, все начнет бурлить, как в кастрюле, можете поверить мне на слово!
Придется вызывать полицию с дубинками, чтобы погасить панику. А когда коронованные гости узнают, что остров отрезан напрочь от остального мира, тут — о-ля-ля! — придется подносить к их августейшим носам нашатырь, дабы очухались. Но пока все чинно благородно.
Слуги поднимают капот рояля, чтоб двигатель не грелся. Один из них чистит молоточки и клапаны пастой «Сигнал», другой натирает педали газа и сцепления кожей зомби. Словом, инструмент к запуску готов.
Как и после завтрака, королева-маманя Мелания садится за клавиши.
Она не знает гимна каторжников, как и своего собственного, у нее нет партитуры, но Ла Кавале объясняет, что нужно всего лишь вовремя нажимать на клавиши 24,6-бис, 14,11,29,2,8,19-бис, 12,44,39,17, 48 и 30, чтоб не выбиваться из общего звукового потока. Поскольку Мелания мудрая женщина (она недобрала в 1881 году до получения диплома лишь сорок очков, так как не смогла постичь таблицу умножения из-за удаления миндалин и пропустила по слабости здоровья весь год, что часто случается в королевских фамилиях), по причине природного ума и врожденной интеллигентности (по крови) она все быстро схватывает.
Итак, на сцене дуэт Ла Кавале — Берюрье. Отныне человечество делится на две части: первая — та, что присутствует при выступлении эпохального дуэта, и все остальные. Я рекомендую вам примкнуть к остальным!
Стартером служит Ла Кавале. Она испускает сильно-сольное си-бемоль, затем тремоло в той же тональности. И тут, как тракторный двигатель от пускача, вступает Берю. Он изрыгает несколько гласных и умолкает, затем снова дребезжат стекла от надрыва лучшего в мире контральто.
Впечатление сильное — будто спускают воду из старой ванны.
Коронованный народ начинает смеяться, они получают настоящее удовольствие. Но Толстяк плевать на всех хотел. Закрыв глаза, рука об руку с замечательной Ла Кавале, он бурчит, хрипит, срывается на фальцет, выворачивает желудок, вспучивает живот, надрывается, зеленеет, затем таращит глаза, снова закрывает, при этом у него отрываются пуговицы брюк и лопается прекрасная крахмальная манишка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24