Нелегко скрыть улыбку, хоть накидывай на тыкву платок и не дыши. Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Она смотрит на меня с любопытством.— Ограбление?— Какой-то информатор их якобы предупредил, что здесь готовится преступление.— Мой сладкий ребенок, натерпелась же ты страху!— Вот уж ничуть, — убедительно говорит Эстелла, — я никого и ничего не боюсь.Мы заходим в дом. Я клею ей засос, чтобы оставаться в рамках традиций.— Хочешь, я поеду с тобой за малышом? — спрашиваю я нежно.— О нет! — отвечает она энергично. — Никак нельзя! Возможно, хозяйка приедет сюда вместе со мной. — Затем, хитро сощурившись, спрашивает: — Ты не работаешь сегодня утром, дорогой?— Знаешь, у меня полная свобода действий. Практически я сам веду дела в агентстве.Малышка начинает торопиться. Без всякого стеснения она переоблачается прямо у меня на глазах в элегантную парижанку. Бежевый костюм с апликациями из кожи. Просто шик! Потом быстро причесывается.— Я все время задаюсь вопросом, как ты можешь жить одна с этим чертовым ребенком? — говорю я.— Ах! Но это же временно. И потом, есть еще одна женщина, уборщица.— Сам старик Вамдам-Жилье нашел ее для вас?— Да… А ты что, не в курсе? Я быстро соображаю.— Что удивительного, я иногда забываю о мелочах. Увидимся сегодня вечером, дорогая?— Постараюсь. Если мне удастся освободиться, я позвоню тебе в бюро.— Договорились.И она садится за руль «шевроле» с откидывающимся верхом.— Давай довезу тебя до ворот, — предлагает она.— Спасибо.Эстелла доезжает до ворот, испытывает еще один массаж миндалин и говорит мне «пока!».Я же еду в направлении агентства недвижимости. Вамдам-Жилье отец и сын в одном лице уже восседает за своим столом в тени настольной лампы.Поскольку сейчас утро, он по-домашнему одет в вязаную куртку из серой шерсти, а нижняя половина небритого лица скрыта шарфом.— Здравствуйте, — улыбается он любезно, — уже за работой?Благодаря независимым друг от друга глазам продавец земельных наделов может одновременно вести наблюдение за тем, что происходит впереди, а также быть уверенным в своих тылах. Заметьте, в этом как раз его спасение. Невозможно застать врасплох.— Мне кажется, вы подыскивали уборщицу для няни семьи Лавми, когда та въезжала в дом?— Это верно.— Могу я узнать адрес женщины?— Запросто… Она итальянка. Мадам Густапьяна. Живет на Нижней улице.— А где это?— Ниже Верхней улицы. Номер дома… Минуточку…Он листает средневековую тетрадь в тисненой обложке с замочками и радостно каркает:— Дом номер тринадцать!— Постоянно всякие пакости, — бормочу я, вспоминая проститутку в Булонском лесу. — Благодарю. Мои распоряжения остаются в силе, любезный господин Вамдам-Жилье. Если мне позвонят, тут же сообщите!Быстро пожимаю остатки человеческой плоти, служащие ему рукой, и мчусь на Нижнюю улицу. Когда я заворачиваю в этот узкий проезд с односторонним движением, вдруг узнаю на другом конце улицы хромированную тележку моей красавицы швейцарки.Я притормаживаю, чтобы держаться от нее на расстоянии, но, вместо того чтобы остановиться перед чертовым номером, продолжаю следовать за машиной Эстеллы.Однако преследование не занимает много времени. В противоположность тому, что утверждала моя любимая жительница страны Альп, она едет не в Париж, а возвращается опять к дому. Может быть, она заехала отдать распоряжения синьоре Густапьяна, а потом заметила, что забыла какую-то вещь?Но нет. Она выходит из тачки, открывает ворота, въезжает, запирает ворота…Что остается делать любимому всеми дамами Сан-Антонио? Угадали! Он срочно возвращается к уборщице в дом номер 13 на Нижней улице. Вышеназванная персона проживает в небольшой однокомнатной квартире вместе со своим мужем, старым, разбитым параличом дядей, свихнувшейся племянницей, родителями мужа, семью собственными детьми и неаполитанской тетушкой с подножия Везувия. Матрона страсть как похожа на незабвенную мадам Берю: усы торчком, огромный бюст, переходящий в живот, всклокоченные волосы и какой-то непонятный акцент, о котором можно сказать лишь одно: он явно не напоминает просторы Сибири.— Кто это? — спрашивает она, подозрительно оглядывая меня.Я натягиваю на физиономию маску скорби типа размазанного оскала.— Мадам Густапьяна?— Си!— Мадам, я пришел сообщить вам о страшном несчастье…Вся семья присутствует при разговоре и смотрит на меня. Муж, дневной сторож ночного кабаре, собирается свалить на службу — через плечо сумка на ремне. Неподвижный дядя открывает рот, родители мужа защелкивают пасть на ложке с супом, ненормальная племянница разражается хохотом, а шестеро детей, стоящих в очереди на горшок, занятый седьмым, роняют трусы.— Какое несчастье? — с шумом выдыхает мать семейства.— Произошел несчастный случай с малышом у Лавми…Честно говоря, я не люблю такие процедуры, но мне срочно нужно продвинуться в расследовании и некогда рассусоливать.В перегруженной людьми комнате воцаряется стон. Все, кто понимает по-французски, начинают рыдать и выть. Мамаша Густапьяна щиплет себя за ляжки.— О мой Джузеппе! Мой Джузеппе! — вопит она. — Скажите, синьор… Но он не умер?— Нет, только шишка на лбу.Моментально воцаряется тишина. Муж начинает что-то тараторить остальным на языке Боккаччо.Я кладу конец учебной тревоге.В этих случаях мое удостоверение является эффективным тормозом.— Что это? — спрашивает мадам, тряся бюстом.— Полиция!И тут прохватывает отца семейства. Он горланит, жестикулирует, закатывает глаза, стараясь, видимо, показать, кто хозяин в доме. Он орет на жену, призывая других в свидетели и показывая на меня пальцем. Он призывает также Господа вместе с небесным коллективом… Мне приходится гаркнуть еще громче, чтобы призвать всех к порядку. Словом, в конечном итоге нам удается разобраться. Но, клянусь вам, было тяжко!Не буду приводить восклицания, призывы и ругательства, а перейду прямо к сути, которую вы должны понять, если напряжете хоть чуть-чуть свои свалявшиеся от лежания извилины…Вчера в гостинице, куда я поволок бедную жену младшего бригадира, мне на глаза попалась фотография семьи Лавми, опубликованная в журнале о закулисной жизни актеров. Так вот ребенок, так торжественно поднятый на руки красавцем Фредом, был вовсе не тот, которого я видел в колясочке, охраняемой швейцарской нянечкой Эстеллой.Работающий на полных оборотах внутренний голос помог мне заключить, что парень, увиденный мной в доме графа, является кровь от крови, как и плоть от плоти ребенком мадам Густапьяна.В чем она и признается без всякого нажима. Я кладу конец страданиям трансальпийской мамаши, объясняя, что был вынужден пойти на хитрость, а ее сынок чувствует себя хорошо, как его папаня и маманя. В один момент ее безысходность сменяется яростью. Она хватается за бутылку, стоящую на столе, и чуть было не бросает ее мне в голову, что могло бы превратить меня в остывающий кусок мяса, но, к счастью, производитель маленьких Густапьяна вовремя ловит ее руку.Бумажка в десять франков в конце концов гасит пыл несчастной, чуть было не убитой горем женщины.— Почему вы доверили своего бамбино семейству Лавми? — спрашиваю я, возвращаясь к мирному процессу разрядки напряженности. Она колеблется, не зная, что сказать. Я ей доходчиво объясняю, в чем точно заключаются прерогативы полиции. До нее доходит, что я могу доставить кучу неприятностей сегодня с перспективой на последующее существование, и мадам Густапьяна садится за стол переговоров. Вот вкратце услышанное и переваренное мной. Примерно неделю назад она в доме графа сидела с маленьким Джимми (Эстелла, как я полагаю, поехала торговать физиономией в Париж), как вдруг явилась толстая старая американка. Под предлогом того, что является бабушкой, она заявила, что приехала забрать малыша с собой. Подтверждая свои права хрустящей купюрой, женщина потребовала от итальянки, чтобы та отбросила свое недоверие и срочно одела ребенка во все необходимое. Но когда возвратилась няня Эстелла, начался страшный скандал! Эстелла обезумела и бросилась звонить миссис Лавми… Женский совет проходил в горячей обстановке по телефону и по-английски, то есть милая мадам Густапьяна ни черта не поняла. В конце беседы миссис Лавми через Эстеллу попросила итальянку на время дать напрокат своего сына, чтобы сохранить видимость благополучия в семье, на тот случай если вдруг кто-нибудь неожиданно свалится на голову с визитом.И действительно, нет ничего более похожего, чем два грудных младенца, особенно если запаковать одинаково и сунуть в ту же коляску. Пятьсот франков ускорили принятие решения. Это в общем-то сумасшедшее предложение не очень взволновало маму Спагетти, поскольку она каждый день могла видеть своего малыша, более того, освобождалось немного места в переполненной комнате…На следующий день Эстелла привезла ребенка на ночь домой. Я полагаю, что мой первый визит напугал Эстеллу, которая захотела узнать побольше о моей персоне и решила сблизиться со мной. Надо сказать, это ей удалось на славу.Я начинаю соображать, суммируя имеющиеся у меня сведения. Теперь не стоит ступать на натянутую проволоку, тем более что я забыл китайский зонтик. Для канатоходца это рискованно, правда? Глава 15 Свернуть сигарету из разорванного во многих местах газетного листка — поистине героический поступок, на который способен в настоящее время один лишь человек, сидящий передо мной, — господин по имени Пино.У меня спирает дыхание, когда я наблюдаю за его скрюченными от ревматизма пальцами, старающимися удержать высыпающийся из бумажной трубочки табак. Здоровые, как бревна, сучки падают ему на штаны.— Это военный табак, — объясняет Пинюш тихим голосом увлеченного человека, — он толсто порезан, поэтому его тяжело скручивать. Мой племянник Пикрат привез из Алжира… Он сам не курит, спортом занимается… Играет на левом краю в команде своего полка. Знаешь, я никак не могу найти объяснение: если он левый край в первой половине матча, то после смены ворот становится правым краем, нет?Не ожидая или в ожидании моего ответа, старый краб вытаскивает изо рта здоровое табачное бревно. Он тщательно облизывает края бумаги и склеивает их вместе, будто запечатывает конверт. Последняя фаза приготовления заканчивается разрывом бумаги посередине, поэтому когда Пинюш пытается раскурить полученный результат, то поджигает лишь свои грустные висячие усы.— Ты разыскал то, о чем я тебя просил вчера?— Черт знает что! — вздыхает Пино, с сожалением глядя на обрывки обслюнявленной бумаги с прилипшим табаком.— А все-таки?Похожий на усатую Сару Бернар, он делает паузу, как актер, знающий, как лучше использовать свои эффекты.— Не торопись, — советую я, — если тебя устроит, я зайду через недельку.Старший инспектор Пино комкает лицо в гримасе и бормочет:— Подожди, у меня что-то сегодня разыгрался гастроэнтерит.Перед лицом таких форс-мажорных (форс-моторных, как говорит Берю) обстоятельств я решаю сохранить минуту молчания. Пино нежно массирует выпуклую часть своего туловища.— Я был в генеральном консульстве Соединенных Штатов с переводчиком, бегло говорящим на американском, — начинает он торжественно.Из моей груди вырывается вздох. Всякий раз, разговаривая с Пинюшем, необходимо выслушать его преамбулу и другие отвлеченные тексты, без которых он может потерять нить повествования.— Я составил подробный список всех выходцев из Штатов, имеющих хоть какой-нибудь бизнес во Франции, будь то реклама или…Черт бы его побрал! Вопросительно смотрю на часы. Они тут же отвечают, что уже десять. Семья Густапьяна клялась мне на склепах своих предков ни в коем случае не говорить никому о моем визите, но мне тем не менее хотелось бы перехватить «нечаянно вылетевшее лишнее слово» болтливых итальянцев.— Короче? — не выдерживаю я.Пино открывает блокнот. По грифу поверху страниц я вижу, что он происходит от проводимых в прошлом году в Нанте соревнований по переноске бревна. Пинюш совершенно спокойно (а чего, собственно, дергаться?) находит нужную страницу. Она вся исписана невообразимыми каракулями.— Я справлялся в восемнадцати компаниях, — произносит он поучительным тоном, — никакого результата. Уже было потерял интерес, но на девятнадцатой…Выхватив у него блокнот, вырываю страницу. Быстро нахожу имя, незачеркнутое неверной рукой: Тед Харрисон, улица Галилея, дом 118.— Ты очень невыдержан! — протестует Пино. — Готов спорить, что твоя нервная система разболтана. Кстати, мой шурин, начальник производства на фабрике туалетной бумаги, тоже, как ты. Все время на ушах, будто есть куда торопиться!— Плевать мне на твоего шурина. Я вытираю задницу чем хочу, идиот несчастный. Говори быстро о Харрисоне…— С ним действительно была в контакте мадам Один Таккой.— По какому вопросу? Доходяга трясет головой.— Но ты же не просил меня об этом спрашивать…— О, черт возьми, старая затянувшаяся катастрофа! — взрываюсь я. — Ты бы помог мне выиграть время…Я прыгаю к двери.— Установишь слежку в «Карлтоне». Мне нужен подробный отчет о всех передвижениях и контактах мадам Лавми…— Жена этого…— Этого! Возьми людей и не высовывайтесь!Не знаю, сделает ли Пино все так, как я сказал, и быстро, но во всяком случае он не сможет из меня дальше тянуть жилы. Я уже на улице. * * * Тед Харрисон — крупный парень в очках с золоченой оправой, с натренированной от постоянного жевания жвачки челюстью и рыжими веснушками, спускающимися за галстук. Он говорит по-французски с алжирским акцентом, что должно нравиться дамам, любящим экзотику.— Опять полиция! — восклицает он, улыбаясь. — Решительно я подумаю, что у меня на совести нечисто!Вы меня знаете, я действую по системе наполеоновского маршала Нея — прямо на барабан и не корчить рожи!— Господин Харрисон, один из моих сотрудников сообщил мне, что вы были в контакте с миссис Таккой.— Точно!— Она связывалась с вами из Штатов до того, как приехала во Францию, так?— Абсолютно не так. Она приходила ко мне…— Вот как? Мне сказали, что она хотела снять замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17