-
Мы увезем эти штуковины и сдадим их властям.
- Да вы все с ума посходили! - взревел я. - Сколько лет, сколько сил
мы убили, охотясь за кушами. А теперь, когда он уже у нас в кармане, когда
мы можем ходить босиком по горе тысячедолларовых бумажек, вы тут передо
мной строите из себя святую невинность. Какого...
- Если бы мы это сделали, мы поступили бы нечестно, сэр.
И это "сэр" испугало меня больше всего. До сох пор Блин не величал
меня так ни разу.
Я переводил взгляд с одного на другого, и от выражения их лиц у меня
мороз по коже пошел. Они все до единого были согласны с Блином.
- Это все курс ориентации! - крикнул я.
Хэч кивнул.
- В нем говорится о честности и чести.
- А что вы, мерзавцы, понимаете в честности и чести? - взвился я. -
Вы сроду не знали, что такое честность.
- Прежде не знали, - сказал Блин, - а теперь знаем.
- Это же пропаганда! Просто профессора подложили нам свинью!
Подложили свинью, как пить дать. Но надо признаться, эти профессора -
великие доки. Не знаю уж, то ли они считали человечество бандой подлецов,
то ли курс ориентации был у них для всех одни. Не удивительно, что они не
задавали мне вопросов. Не удивительно, что они не провели расследования до
того, как вручить нам свои знания. Мы и шагу не ступили, как нас
стреножили.
- Узнав, что такое честность, - сказал Фрост, - мы решили, что
поступим правильно, познакомив с курсом ориентации остальных членов
команды. Прежде мы вели отвратительную жизнь, капитан.
- И вот, - продолжал Хэч, - мы стали приводить сюда одного за другим
и ориентировать их. Мы считали, что должны сделать хоть это. Сейчас этим
делом занят один из последних.
- Миссионеры, - сказал я Хэчу. - Вот вы кто. Помнишь, что ты мне
говорил однажды вечером? Ты сказал, что не станешь миссионером, хоть
озолоти.
- Напрасно стараетесь, - холодно возразил Фрост. - Вам не пристыдить
нас и не запугать. Мы знаем, что мы правы.
- А деньги! А как же с компанией? Мы же все продумали!
- Забудьте и об этом, капитан. Когда вы пройдете курс...
- Никакого курса я проходить не буду! - Наверно, голос у меня был
громкий, но я уже понял, что ни один из них не бросится на меня. - Эй, вы,
ханжи, миссионеришки несчастные, если вам не терпится заставить меня,
попробуйте, давайте...
Они по-прежнему не двигались с места. Я запугал их. Но спорить с ними
не было никакого толку. Я не мог пробиться сквозь каменную стену честности
и чести.
Я повернулся к ним спиной и пошел к двери. На пороге я остановился и
сказал Фросту:
- Советую выпустить Дока и тоже накачать его честностью. Скажи, что
на меня это подействовало. Это то, что ему надо. Туда ему и дорога.
Хлопнув дверью, я поднялся по аппарели в свою каюту. Я запер дверь,
чего прежде никогда не делал.
Я сел на край койки и, уставившись на стену, задумался.
Они забыли одно: корабль был мой, а не их. Они были всего-навсего
командой, срок контракта с ними давно истек и ни разу не возобновлялся.
Я стал на четвереньки и полез за жестяным ящиком, в котором хранил
бумаги. Внимательно просмотрев их, я отложил те, которые мне были нужны, -
документ, подтверждающий мое право собственности на корабль, выписку из
регистра и последние контракты, подписанные командой.
Я положил документы на койку, отпихнул ящик с дороги и снова сел.
Взяв бумаги, я стал тасовать их.
Команду можно было бы вышвырнуть из корабля хоть сейчас. Я мог
взлететь без них, и они ничего, совершенно ничего не могли бы поделать.
Более того, я мог улететь совсем. Это был бы, разумеется, законный,
но подлый поступок. Теперь, когда они стали честными и благородными
людьми, они бы склонились перед законом и дали бы мне возможность улететь.
И винить им было бы некого, кроме самих себя.
Я долго сидел и думал, но мысли мои снова и снова возвращались к
прошлому; я вспоминал, как Блин попал в переделку на одной планете в
системе Енотовая Шкура, как Док влюбился в... трехполое существо на Сиро и
как Хэч скупил по дешевке все спиртное на Мунко, а потом проиграл его,
увлекшись чем-то вроде нашей игры в кости - только вместо костяшек там
были странные крохотные живые существа, с которыми нельзя было мухлевать,
и Хэчу пришлось туго.
В дверь постучали.
Это был Док.
- Тебя тоже распирает от честности? - спросил я его.
Он содрогнулся.
- Только не меня. Я отказался.
- Это та же бодяга, которую ты тянул всего дня два назад.
- Неужели ты не понимаешь, - спросил Док, - что теперь станет с
человечеством?
- Конечно, понимаю. Оно станет честным и благородным. Никто никогда
не будет ни обманывать, ни красть, и станет не жизнь, а малина...
- Все подохнут от тяжелой формы скуки, - сказал Док. - Жизнь станет
чем-то средним между бойскаутским слетом и дамскими курсами кройки и
шитья. Не станет шумных перебранок, все будут вести себя до тошноты
вежливо и прилично.
- Значит, твои убеждения переменились?
- Не совсем, капитан. Но ведь так же нельзя. Все, чего достигло
человечество, было добыто в процессе социальной эволюции. Мошенники и
негодяи необходимы для прогресса не меньше, чем дальновидные идеалисты.
Они как человеческая совесть, без них не проживешь.
- На твоем месте, Док, я бы не слишком беспокоился о человечестве.
Это великое дело, и не нашего оно ума. Даже слишком большая доза честности
не искалечит человечества навеки.
А вообще-то мне было все равно. Меня одолевали совсем другие заботы.
Док подошел ко мне и сел рядом на койку. Он наклонился и постучал
пальцем по документам, которые я все еще держал в руках.
- Я вижу, ты уже решил, - сказал он.
Я уныло кивнул.
- Да.
- Я так и знал.
- Все предусмотрел. Вот почему ты переметнулся.
Док энергично покачал головой.
- Нет. Поверь мне, капитан, я страдаю не меньше тебя.
- Куда ни кинь, все клин, - сказал я, тасуя документы. - Они летали
со мной по доброй воле. Разумеется, контракта они не возобновили. Но это и
не нужно было. Все было понятно само собой. Мы все делили поровну. Не
менять же теперь наших отношений. И по-старому быть не может. Если бы мы
даже согласились выкинуть груз, взлететь и никогда больше не вспоминать о
нем, все равно так просто не отделаешься. Это засело в нас навсегда.
Прошлого не вернешь, Док. Его похоронили. Разбили на куски, которые нам
теперь уже не склеить.
У меня было такое чувство, будто я истошно кричу. Давно уж мне не
было так больно.
- Теперь они совсем другие люди, - продолжал я. - Они взяли да
переменились, и прежними они больше никогда не будут. Даже если они снова
станут, какими были, все пойдет не так, как прежде.
Док подпустил шпильку:
- Человечество поставит тебе памятник, За то, что ты привезешь
машины, тебе поставят памятник. Может, даже на самой Земле, где стоят
памятники всем великим людям. У человечества глупости им это хватит.
Я вскочил и стал бегать из угла в угол.
- Не хочу я никаких памятников. И машины я не привезу. Мне нет до них
больше никакого дела.
Я жалел, что мы вообще нашли эту силосную башню. Что она мне дала?
Из-за нее только лучшую команду потерял и лучших на свете друзей!
- Корабль мой, - сказал я. - Больше мне ничего не надо. Я довезу груз
до ближайшего пункта и выброшу там. Хэч и все прочие могут катиться ко
всем чертям. Пусть наслаждаются своей честностью и честью. А я наберу
другую команду.
Может быть, подумал я, когда-нибудь все будет почти как прежде. Почти
как прежде, да не совсем.
- Мы будем продолжать охотиться, - сказал я. - Мы будем мечтать о
куше. Мы сделаем все, чтобы найти его. Все силы положим. Ради этого мы
будем нарушать все законы - и божьи, и человеческие. И знаешь что, Док?
- Не знаю.
- Я надеюсь, куш нам больше не попадется. Я не хочу его находить. Я
хочу просто охотиться.
Мы помолчали, припоминая те дни, когда охотились за кушем.
- Капитан, - сказал Док, - меня ты возьмешь с собой?
Я кивнул. Какая разница? Пусть его.
- Капитан, помнишь те холмы, в которых живут насекомые на Сууде?
- Конечно. Разве их забудешь?
- Видишь ли, я придумал, как в них проникнуть. Может, попробуем? Там
на миллиард...
Я чуть было не проломил ему голову.
Теперь я рад, что этого не сделал.
Мы летим именно на Сууд.
Если план Дока сработает, мы еще, может быть, сорвем куш!

1 2 3 4 5 6