- Аграфена Федосеевна совсем одна! - рявкнула Натка, и ложка жалко звякнула о края.
Ноги в зеленых тапочках робко подпрыгивали и скучали.
- А я вот как раз собиралась ей звонить! - сладко жмурясь, призналась моя мама.
- Когда? - грозно спросила Натка, сжимая чашечку в кулаке.
Моя мама захлопала завитыми ресницами и тихо ответила:
- Вчера...
- И что же вам помешало? - наступала Натка.
- Английский... - пролепетала моя мама. Тапочки весело заплясали. Моя мама строго посмотрела на них, и они ненадолго притихли. - Мы с Лелечкой занимались английским.
- Лелька способная! - смягчилась Натка и загрустила. - Пусть учится! Но неужели вы не нашли времени, чтобы навестить Аграфену Федосеевну? Только не подумайте, что она меня к вам подослала. Напро-тив, она умоляла меня: "Наточка, не беспокой их!"
- О, - булькнула моя мама. - У нас с Лелей такое плотное распи-сание...
- Не беспокой... - тихо повторила Натка и вдруг крикнула: - А вот я беспокою! - и с размаху ударила кулаком по столу. - Или, может быть, ты забыла, Нюрка, кто всю жизнь помогал тебе? Забыла?
Зеленые тапочки взвизгнули, поскользнувшись на зеркальном полу.
А я так обрадовалась Натке с Аленкой! Я так обрадовалась им!
Позавчера, когда мы с моей мамой шли к учительнице английского и на ней были бордовые ботинки с желтыми каблуками, в просвет между домами я увидела, как Натка с Аленкой садятся в троллейбус. Я хотела вырваться и подбежать к ним, но двери троллейбуса закрылись, и он поехал в сторону тети Груши прямо, все время прямо - и вдруг исчез.
- А я тебя видела, - сказала я Аленке.
- Ну и что? - таинственно улыбнулась Аленка. - Я теперь здесь очень часто бываю...
- А пойдем ко мне! - позвала я Аленку.
Аленка усмехнулась и взяла меня под руку:
- А пойдем!
Мы побежали по коридору.
Мы пробежали мимо стеклянной двери.
- Вот это называется кабинет, - сказала я.
- Ка-ни-бет! - повторила за мной Аленка, и мы захохотали.
За дверью виден был длинный письменный стол с креслом и круглой табуреткой. Над столом висел портрет черноволосого юноши. Юноша держал папироску в тонких пальцах. У него были длинные глаза, но из-за папи-росного дыма невозможно было понять их цвет.
- Это молодой дядя Кирша, - сказала я на бегу.
- Похоже! - испуганно вскрикнула Аленка, остановилась и опустила длинные глаза.
- Пойдем, - позвала я.
Но она стояла, окаменев.
Я открыла дверь в детскую: голубые стены в розовых сполохах, столик с зеркалом, сразу же за столиком - моя кроватка в кружевах, аквариум с золотыми рыбками. Они плавали по кругу, длинно прогибая хвосты, и длинно отталкивались от воды плавниками. В углу, в кресле-качалке, сидел плюшевый мишка в вязаных тапочках и кукла в цветной накидке. Перед креслом стоял столик с красными чашечками на белых блюдцах, под столиком проходила железная дорога. На рельсах неподвижно застыли вагончики. Из одного вагона выглядывал контролер в черной куртке с сумкой через плечо. Рядом с железной дорогой стоял грузовик. Раскинув руки и вытянув ноги, в кузове лежал пупс. Его глаза были широко раскрыты и смотрели в потолок.
- Подумаешь, - сказала Аленка, робко входя в комнату, - а я зато в новой школе лучше всех учусь читать.
Я завела железную дорогу. Состав вздрогнул и тронулся. Аленка вскрикнула и отскочила. Контролер с сумкой через плечо выпал из ваго-на...
Но тут в дверях показались зеленые тапочки и черные расхлябан-ные сапоги.
- Пойдем! - рявкнули сапоги и притопнули на месте.
Зеленые тапочки суетливо пританцовывали.
Аленка с Наткой одевались в прихожей. Моя мама услужливо пода-вала пальто Натке. Натка ворчала и скрипела сапогами. Аленка одевалась с трудом. Сжав кулаки, она просовывала руки в рукава и пыхтела.
- Что у тебя в руке? - строго спросила Натка.
- Ничего, - ответила Аленка и, моргая, посмотрела на ее плечо.
- Что у тебя в руке? - грозно повторила Натка и потребовала: - Ну-ка смотри мне в глаза.
- Ни-че-го... - тихо повторила Аленка и посмотрела на ее кара-кулевый воротник.
- Все понятно! - сказала Натка и разжала ее кулак.
- Ах! - подпрыгнули зеленые тапочки.
На ладони у Аленки лежал контролер, выпавший из вагона.
- Это мое! - сказала я.
- Где взяла? - грозно крикнула Натка и тряхнула черной гривой волос.
Аленка молчала.
- Где взяла? Я тебя спрашиваю!
Зеленые тапочки торопливо прибежали на помощь.
- Леля эту куколку подарила! - сказала моя мама.
- Да что ты! - удивилась я.
- Подарила! - повторила моя мама и наступила мне на ногу зеле-ной тапочкой.
- Да не дарила я! - возмутилась я. - Зачем ты наступаешь мне на ногу?
Моя мама больно шлепнула меня:
- Так подари!
- Нам чужого не надо! - сухо сказала Натка, выдернула куколку из рук Аленки и засунула в карман моего платья.
Натка направилась к двери и потянула за собой Аленку.
- Приходите еще! - захихикали зеленые тапочки.
- Непременно, - сухо сказала Натка. - Не забывайте Аграфену Федосеевну!
- Увидимся - нет ли? - окликнула я Аленку.
Аленка обмерила меня взглядом и таинственно улыбнулась:
- Кто знает? - и пожала плечами.
Когда мы закрыли за ними дверь, в подъезде раздался грубый голос Натки: "Ах ты дрянь!" - и сухой хлопок. Аленка громко заревела.
Каждое утро я поджидала Натку и Аленку, но они больше не при-ходили. Я грустила и занималась с учительницей английского языка. Она близко жила, поэтому я ходила к ней одна, а моя мама каждый раз смо-трела в окно, как я пересекаю двор и исчезаю в ее подъезде. Я мечтала приехать к тете Груше, войти в ее комнату и поздороваться с ней по--английски. А потом из угловой квартиры тридцать вышла бы Вовкина ба-бушка и спросила бы меня: "Haw old are you?", и я бы ответила: "Fourth!"
Однажды я вышла из дому, а моя мама не смотрела мне вслед. Зазвонил телефон, и ее ноги, обутые в зеленые тапочки, вынесли ее в коридор снять трубку. "Алле-алле! - закричала она. - Что вы сказали? Нет, ничего не слышно!" Я шла через двор и, дойдя до угла нашего дома, взглянула в просвет улицы. Узко синело небо, деревья качались от ветра и хлестали его острыми ветками. На остановке, спиной ко мне, стояла Аленка с черным ранцем на плечах. Ранец застегивался на две металлические пряжки. На крышке ранца между застежками краснел гриб--мухомор. Я отвернулась и увидела угол соседнего дома, в котором женщина с квадратным лицом нетерпеливо поджидала три рубля.
Я зажмурилась и шагнула в просвет между домами.
- Привет! - обрадовалась Аленка и побежала мне навстречу.
В ранце что-то глухо постукивало.
- Какая встреча! - крикнула я и расставила руки, чтобы ее обнять.
- Какое у тебя пальтишко! - ахнула Аленка.
- Да, - кивнула я и повернулась к ней спиной.
Пальтишко у меня было голубым с черным воротником и красными снегирями, вышитыми на груди и на спине. На груди снегири сидели на ветках, а на спине, расправив крылья, взлетали.
- А я хожу здесь в новую школу, - сказала Аленка и показала на Оперный театр. - Видишь, тропинка? Идешь все время прямо, прямо, потом поворачиваешь за дом, а там снова проходишь дворами мимо кот-лована, мимо забора, через дорогу, и там будет такая ограда из белых досок. Так вот, одну доску отодвинешь, пролезешь в щелочку - и ты уже в школе.
Я пристально всматривалась в дорогу. Издалека медленно приблизи-лся синий квадрат троллейбуса с усами кузнечика. К стеклу были при-клеены цифры - тридцать один.
- Тридцать один, - прочитала я и с надеждой посмотрела на Аленку.
- Ну я сейчас поеду, - улыбнулась она.
- Аленушка, - ласково начала я и погладила ее по черной перчатке. Аленка убрала руку в карман. - Не знаешь ли ты, как до-ехать до тети Груши?
- Может быть, - засмеялась она, отходя к краю остановки.
Я шагнула за ней. Троллейбус подошел совсем близко.
- А не скажешь ли ты номер троллейбуса?
Троллейбус остановился и, уронив искры, пошевелил усами.
- Может быть, - ответила Аленка, взбегая по ступенькам.
Я поднялась следом и повисла на поручне.
- Прошу тебя, научи! - прошептала я.
- Поехали! - отрывисто крикнула Аленка.
Двери троллейбуса закрылись.
Мы посмотрели друг на друга и захохотали.
Я закрыла рукой один глаз и сказала:
- Я - это ты!
И Аленка тоже зажмурила глаз и ответила:
- А я - Домна Чмелева!
Мы снова захохотали и сели на свободное место. Я у окошка, Аленка с краю. Мы болтали ногами.
- Запоминай, - сказала Аленка.
Я прислушалась.
- И вот сейчас осень, - начала Аленка ласковым голосом. - Мы приходим на первый урок, и нам выдают грабли. Мы переодеваемся во что попроще, в резиновые сапоги до колен и теплые куртки, и выходим во двор - разгребать листья. Есть листья сухие - те, что упали недавно. Они желтые, зеленые и красные, как ладонь. А есть мокрые, с прелым запахом, они самыми первыми упали на землю и побурели от сырости. А нам все равно, что верхние листья, почти живые, что нижние. Мы их все мешаем граблями и сгребаем в кучи. А потом те кучи горят, и запах от них мокрый и едкий, как будто бы все время плачешь. Да только мы не плачем никто, мы сидим в классе за партами и смотрим, как внизу дым тонко тянется к окнам нашего класса, а учительница на доске рисует крупную букву "А"...
Я смотрела в окно троллейбуса: мы проезжали голую рощицу берез. Они стояли тонкие, с белыми стволами в черных заедах. Я повернулась к Аленке. У нее был длинный рот. В углах губ краснели заеды, из носу текло.
- Наша учительница нарисует букву "А" на доске и жалуется, что ей душно. Распахнет в классе все окна. Нам дует, но мы молчим. Срисовываем букву "А" в тетради, у многих не получается, а мне легко. Мне всегда ставят пять. Наша учительница молодая. У нее есть духи и стеклянная брошь - букетик желтых гвоздик. Гвоздики она прикалывает на грудь, а духами капает на воротничок. Она смотрит после уроков наши тетради и плачет, что у нее нет мужа... А со мной сидит девочка Люся. Ей скоро пятнадцать. Она долго смотрит на доску на букву "А", а потом рисует в тетради палочку или квадрат. Моло-дая учительница на нее кричит и сразу ставит ей двойку, а Люся пе-реживает. Иногда после уроков Люся остается переписывать, но у нее ничего не выходит, и тогда учительница обнимает Люсю, и они вместе плачут каждая о своем. У Люси есть младший брат Иван. Ему скоро восемь. Он приходит к нам после уроков и забирает Люсю домой. Ее не выгоняют из школы, она лучше всех убирает листья в нашем дворе.
Я смотрела в окно: мне навстречу проезжали желтые пятиэтажки, и вдруг над стеклянной витриной блеснуло слово "Сирень". Здесь мы с тетей Грушей покупали ей синюю брошечку из "как бы сапфира". Я обрадовалась: значит, тетя Груша уже совсем близко...
Но тут сверху на наши с Аленкой плечи опустились две белых руки. Я думала, эти руки хотят пощупать материю на пальто, но они плотно сжимали пальцы, пока мы с Аленкой не вскрикнули:
- Ой!
И голос над нами вскрикнул в ответ:
- Ваши билеты!
У нас не было билетов, и мы признались, что едем просто так.
- Ваши билеты! - повторил голос.
Мы обернулись и снова признались, что их у нас нет.
На нас смотрело удивленное лицо контролера.
- Тогда платите штраф и освобождайте троллейбус!
Аленка заревела, потому что у нее не было штрафа, а я разжала кулак и показала всем, что у меня на ладони лежат три рубля, кото-рые сегодня я должна была уронить под батарею рядом с кошачьей миской учительницы английского языка.
Контролер снял сумку с плеча и положил туда три рубля.
Троллейбус остановился на остановке "Зоопарк".
- А нам здесь и нужно было выходить! - крикнули мы контролеру.
Контролер показал нам кулак и поправил сумку на плече.
Мы с Аленкой обнялись и, танцуя танго, пошли по улице Гоголя к дому тети Груши. Иногда по дороге я выкидывала вперед ногу и откидывалась назад, пытаясь сделать "мостик", точно так же как Натка, когда она под Новый год танцевала с тетей Грушей, а дядя Кирша играл им на гитаре.
Мы с Аленкой протанцевали мимо качелей. Качели были пусты, только на сиденье по-прежнему лежал листик.
И вот показался знакомый подъезд. Мы взбежали по ступенькам и застыли перед дверью квартиры тридцать один. Дверь была открыта.
- Нет, - говорил печальный голос тети Груши. - Даже не проси-те!
- Почему? - спрашивал бархатный баритон.
- Потому что нет!
И вдруг из бархатного баритон сделался суровым и злым.
- Послушай, Аграфена, - хрипло сказал он. - Ровно двадцать лет назад ты отказала мне, потому что ты была замужем за этим шутом. Хорошо, я понял! Но почему ты отказываешь мне сейчас, когда твой шут...
- Да оставьте, Харитон Климович! - строго оборвала его тетя Груша. - Не вам его судить. Шут он был или кто повыше!
- Ну хорошо, - закричал Харитон Климович. - Пусть повыше! Пусть он был князь или герцог, да хоть король! Но сейчас, Аграфена, ты осталась одна, совсем одна в пустой квартире, и даже твою ко-зявку и ту увезли от тебя! Почему сейчас ты отказываешь мне?
- Да потому, - устало ответила тетя Груша, - потому что жизнь уже прошла и больше ничего не будет! Да мне и не нужно уже ничего, разве только чтобы Леля...
- Ее увезли! - засмеялся Харитон Климович. - И ты больше никогда ее не увидишь. Один только я помню о тебе...
- Я здесь! - крикнула я и вбежала в квартиру.
Тетя Груша перебирала баночки с пудрой на столике перед зеркалом, а Харитон Климович большими шагами ходил по комнате. Увидев меня, Харитон Климович сплюнул на пол, растер плевок ботинком и вышел вон.
- Леля! - обрадовалась тетя Груша. - Ты приехала!
- Я сама! Я сама! - кричала я. - Села в троллейбус три
дцать один и вышла на остановке "Зоопарк". Меня оштрафовали. А за ком-панию, чтобы мне не было скучно, я еще прихватила с собой Аленку. Она там, за дверью, не решается войти...
Тетя Груша выглянула в подъезд, но в подъезде не было никого.
Тогда я спросила у тети Груши:
- How do you do?
Но она промолчала.
Тогда я ответила за нее:
- I am fine!
На зеленом столе стоял заварочный чайник и недопитая чашка чая.
- Cup of tea! - указала я на чашку, а потом посмотрела на тетю Грушу и спросила: - Ну как?
Тетя Груша заплакала. Я подошла к ней и ладонями погладила ее большие щеки.
- Утешение мое! - вздохнула тетя Груша.
- Поехали жить к нам! - кричала я, задыхаясь. - У нас зна-ешь какая квартира? У нас комнат вот столько, - и я показала ей все пять пальцев на правой руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14