А теперь этот известный революционер, однажды даже занимавший в Собрании кресло председателя, крадется по улицам Кобленца, явно опасаясь быть узнанным. Вот уж кого Андре-Луи не ожидал здесь встретить.
Наконец он оправился от изумления, и его разобрал смех.
— Нет, право слово, Исак, что за странная манера приветствовать старых друзей? Взять и проткнуть кишки! — Его осенила еще одна мысль. — А ты, вообще-то, к кому приехал? Не ко мне ли?
Ле Шапелье презрительно скривился.
— Бог мой, к тебе! Ты слишком много о себе возомнил, если думаешь, что с поручением к тебе направят депутата Собрания.
— А я не думал, что ты с поручением. Я решил, что, может быть, ты приехал под влиянием симпатии ко мне или к кому-нибудь другому. Но, раз это не так, то что же привело тебя в Кобленц? И почему ты боишься открывать лицо? Уж не шпион ли ты?
— Поразительная проницательность, — фыркнул депутат. — Твои мозги, мой милый, с тех пор, как мы виделись последний раз, изрядно заржавели. Скажу одно: я здесь, и любое неосторожное слово может меня погубить. Как ты намерен поступить?
— Ты мне отвратителен, — сказал Андре-Луи. — Вот. Возьми свою железку. Ты считаешь, дружба не накладывает никаких обязательств? Возьми шпагу, тебе говорят. Сюда идут. Мы привлечем внимание.
Ле Шапелье взял шпагу и вложил ее в ножны.
— Чертова политика научила меня не доверять даже друзьям.
— Только не мне. Разве я когда-нибудь давал тебе повод к недоверию?
— Увидев тебя здесь, я был вынужден предположить, что ты вновь переменил убеждения и вернулся в лагерь сторонников привилегий. А значит, у тебя есть и определенные обязательства перед ними. Поэтому я предпочел избежать встречи.
— Политика для меня дело второстепенное. Ладно, давай пройдемся, — предложил Андре-Луи, беря друга под руку.
Ле Шапелье сначала отказывался, но он его уговорил, и они двинулись в ту сторону, куда депутат направлялся до столкновения с Моро. Убедившись, что ему не грозит предательство со стороны человека, с которым его на протяжении нескольких лет связывали близкие отношения, Ле Шапелье позволил себе разоткровенничаться. Он прибыл в Кобленц по поручению Национального собрания на переговоры с курфюрстом Тревесским. Собрание с тревогой наблюдало за концентрацией войск эмигрантов. События, толкнувшие народ выйти 10 августа на улицы, вывели из оцепенения и депутатов, которые уполномочили Ле Шапелье довести до сведения курфюрста, что Франция рассматривает присутствие контрреволюционных заговорщиков в приграничных германских провинциях как свидетельство открытой враждебности к ней. Если ситуация не изменится, поручено было передать, Национальное собрание будет вынуждено предпринять решительные действия, направленные на изменения этого нетерпимого положения.
— Но я опоздал, — сказал Ле Шапелье. — Поскольку армия уже выступила и эмигранты, можно сказать, покинули Кобленц. Правда, я еще могу попробовать добиться, чтобы им отрезали путь к отступлению. Тогда они не смогут вернуться сюда и начать все сначала. Я так откровенен с тобой, Андре, потому что позиция Собрания не секрет и мне все равно, если она будет предана огласке. Единственное, что я прошу тебя сохранить в тайне, это факт моего присутствия здесь. Твои друзья из партии привилегий чертовски мстительны. А я должен задержаться еще на день-другой, поскольку предстоит последняя встреча с курфюрстом. Он пока обдумывает свое положение, а наша знать способна на любую подлость.
— Твоя просьба почти оскорбительна, — ответил Андре-Луи и, переменив тему, поинтересовался, что в Париже говорят о его побеге и как к нему отнеслось Собрание.
Ле Шапелье пожал плечами.
— Там еще не уразумели, что ты бежал. Но когда поймут, отреагируют немедленно, можешь не сомневаться. Вероятно, ты пошел на это ради мадмуазель де Керкадью?
— Ради нескольких человек.
— Кантен де Керкадью объявлен эмигрантом, его поместье конфисковано. То же самое относится к де Плугастелю. И зачем тебе понадобилось брать под крыло его жену? Бог знает. Тебя, по крайней мере, приняли при здешнем дворе?
Андре-Луи усмехнулся.
— Не очень тепло.
— А! И что ты теперь намерен делать? Вступишь в армию?
— Мне дали понять, что мои конституционно-монархические взгляды исключают службу в армии, которая будет сражаться за неограниченную королевскую власть.
— Тогда почему ты здесь остался?
— Мое счастье связано с ее победой.
— Вздор, Андре! Твое счастье связано с нами. Возвращайся со мной, пока не поздно. Собрание слишком уважает тебя за прежние заслуги, чтобы не оказать снисхождение. Депутаты примут любое объяснение твоей отлучки, какое мы состряпаем. Можешь рассчитывать на мою поддержку, она тоже кое-чего стоит.
Это действительно было так. Ле Шапелье в те дни обладал большим влиянием на Национальное собрание. Он был автором закона, вошедшего в историю под его именем и отражавшего чистоту помыслов и взглядов поборников конституции. В ходе борьбы с привилегиями, в тяжелые для революционеров дни Мирабо призвал на помощь рабочих, открыв силу такого оружия борьбы, как забастовка. «Чтобы стать грозной силой, — говорил он им, — вам нужно всего лишь стоять на своем.» Когда же привилегии были сметены, Ле Шапелье первым понял, как опасна для государства недавно обретенная мощь одного из классов. Национальное собрание приняло предложенный депутатом закон, запретивший любое объединение рабочих с целью вымогательства. В самом деле, могла ли нация, покончившая с деспотизмом дворцов, терпеть нарождавшийся деспотизм лачуг?
Да, покровительство и защита этого человека стоили многого, но Андре-Луи покачал головой.
— Исак, у тебя какое-то пристрастие появляться передо мной в кризисную минуту и указывать мне путь. Но на сей раз я пойду своей дорогой. Я связан словом.
Они шли по узкой улочке сзади Либфраукирхе. Сумерки сгустились, наступила ночь. Перед одним из домов Ле Шапелье остановился. Из открытой двери на блестящий от влаги булыжник мостовой падала косая полоса света.
— Что ж, тогда ave atque valenote 6. Мы встретились, но теперь должны снова разойтись. Мне сюда.
В дверном проеме показалась неряшливо одетая толстуха. Женщина вышла на порог и молча оглядела приятелей, стоявших на свету.
— Рад был тебя увидеть, Исак, тем более, что и кишки не пострадали. Теперь я за них спокоен. До следующей, разумеется, встречи.
Друзья обменялись рукопожатием. Ле Шапелье вошел в дом, хозяйка пробурчала что-то, приветствуя постояльца, и Андре-Луи отправился к себе, в «Три короны».
Глава V. Спасение
Полдень следующего дня застал Андре-Луи в Шенборнлусте, куда его тянуло, словно магнитом, присутствие там Алины. Когда он вошел, господин у двери, дважды провожавшие его на прием к его высочеству, сделал вид, что его не узнал. Он спросил имя посетителя, долго искал в списке приглашенных и наконец объявил, что это имя там не значится. Чем он может служить господину Моро? Кого конкретно господин Моро хочет увидеть? Скрытое оскорбление больно задело Андре-Луи. Впрочем, он давно понял, что у таких людей, равно как и у всех придворных, лакейские душонки.
Подавив досаду, Андре-Луи притворился, будто не замечает, как другие ожидающие подталкивают друг друга локтями, переглядываются и улыбаются. Этих посетителей, как отныне и его, не допускали в святая святых дальше вестибюля, и они откровенно злорадствовали.
После секундного раздумья Андре-Луи заявил, что желает переговорить с госпожой де Плугастель. Господин привратник подозвал пажа, развязного малого в атласном белом костюме, и поручил ему передать просьбу господина Моро — Моро, правильно? — госпоже графине де Плугастель. Паж смерил Андре-Луи таким взглядом, словно тот был торговцем, пришедшим получить деньги по счетам, и исчез за заветной дверью, охраняемой двумя офицерами в шитых золотом алых мундирах.
Андре-Луи остался ждать графиню. Просторный вестибюль был заполнен мелкопоместными дворянами и младшими армейскими офицерами. Последние представляли собой довольно пестрое сборище: многие щеголяли в мундирах, пошив которых сделал их банкротами; наряды прочих находились в разных стадиях изношенности — от еще модных и чистых до протертых и заляпанных, потерявших всякий вид. Но все, кто их носил, держались с высокомерием и заносчивостью самых надменных аристократов.
Андре-Луи равнодушно сносил холодные взгляды и монокли, нацеленные на его ненапудренные волосы, простой костюм и высокие сапоги для верховой езды. Правда, терпеть пришлось недолго. Госпожа де Плугастель не заставила себя ждать. Дружеская улыбка и теплое приветствие знатной дамы заставили менее знатную публику подавить презрение к ее незадачливому гостю.
— Мой дорогой Андре! — Она положила узкую ладонь ему на предплечье. — Наверное, вы прнесли мне новости о Кантене?
— Ему сегодня лучше, сударыня. И настроение, по всем признакам, поднялось. Сударыня, я приехал… Откровенно говоря, я приехал в надежде повидать Алину.
— Значит, не меня, Андре? — спросила она с ласковым упреком.
— О, сударыня! — Его негромкий возглас выражал одновременно и протест, и смущение.
Графиня все поняла и вздохнула.
— Ну-ну, мой дорогой. А тебя не пропускают. Ты впал в немилость. Господин д'Артуа недоволен твоими политическими взглядами и относится к тебе не слишком дружелюбно. Но скоро это станет неважно. Ты вернешься в Гаврийяк и, возможно, я когда-нибудь приеду с тобой повидаться… — Она оборвала себя. Ее глаза задержались на его узком умном лице, и в них появилось выражение печали и нежности. — Подожди здесь. Я приведу тебе Алину.
Приход Алины вызвал среди толпящихся в вестибюле новый всплеск интереса. Вокруг зашептались, и чуткое ухо Андре уловило обрывки фраз: »…Керкадью… Госпоже де Бальби придется получше следить… Придется поработать мозгами, которых у нее не так уж… Увядающая красотка…»
Намеки на мадмуазель де Керкадью были неявными, но Андре-Луи при мысли, что ее имя уже на устах дворцовых сплетников, внутренне задрожал от гнева.
В своем платье из коралловой тафты, с богатой вышивкой вокруг декольте Алина была ослепительна. Она немного запыхалась, словно бежала сюда бегом.
— Я только на минутку. Я ускользнула тайком, только, чтобы перемолвиться с тобой словечком. Мадам будет недовольна, если я пропаду надолго. — И она мягко упрекнула Андре-Луи за неблагоразумие, лишившее его расположения их высочеств. Но он может положиться на нее. Она приложит все усилия, чтобы помирить его с принцем.
Андре-Луи отнесся к этому предложению прохладно.
— Алина, я не хочу, чтобы ради меня вы оказались в долгу у кого бы то ни было.
Она рассмеялась.
— Право слово, сударь, вам следует научиться обуздывать свою гордыню. Я уже говорила с монсеньором, хотя пока и не слишком успешно. Я выбрала не очень подходяший момент. Это из-за… — Она вдруг запнулась. — О нет. Я не должна вам об этом говорить.
Губы Моро изогнулись в насмешливую улыбку, которую она так хорошо знала, но взгляд оставался серьезным.
— Ну вот, у вас уже появились от меня секреты.
— Нет-нет. В конце концов, так ли это важно? Их высочества более скрытны, чем обычно, потому что сейчас в Кобленц приехал тайный эмиссар Национального собрания.
На лице Андре-Луи ничего не отразилось.
— Тайный эмиссар? — переспросил он. — По-моему, это секрет Полишинеля.
— Ну, едва ли это так. Во всяком случае, эмиссар полагает, что о его пребывании здесь никому не известно, кроме курфюрста, к которому он приехал.
— И курфюрст его выдал?
Алина, как оказалось, была неплохо осведомлена.
— Курфюрст попал в щекотливое положение. Он конфиденциально сообщил о визите господину д'Антрагу, а господин д'Антраг, разумеется, рассказал обо всем принцу.
— Я не понимаю, какая необходимость в сохранении тайны. Вам известно, кто этот эмиссар?
— Думаю, он какая-нибудь важная особа, не последняя в Собрании.
— Это естественно, раз он приехал в качестве посла, — сказал Андре-Луи и спросил с притворной ленцой: — Полагаю, ему никто не намерен причинить вред? Я имею в виду господ эмигрантов.
— Как бы не так! Неужто вы воображаете, что ему дадут просто так уехать? Один нашелся щепетильный, полковник де Бац — он высказался в пользу того, чтобы отпустить эмиссара, но у полковника какие-то свои на то причины.
— И они знают, где искать этого человека?
— Разумеется. Его выследили.
Андре-Луи продолжал вяло любопытствовать:
— Но что они могут предпринять? В конце концов, этот эмиссар — посол к здешнему государю, следовательно, персона неприкосновенная.
— Да, Андре, с точки зрения обычных законов, но не с точки зрения господ эмигрантов.
— Но они ведь гости курфюрста, правда? Значит, придется считаться с законом.
Милое лицо девушки помрачнело.
— Они разделаются с ним так же, как его приятели разделались нашими.
— Что показывает отсутствие существенных различий между теми и другими.
— Андре-Луи засмеялся, чтобы скрыть глубину своей заинтересованности и тревоги. — Ну-ну! Вот пример бессмысленной глупости, за которую они могут горько поплатиться. Им и в голову не приходит, что они злоупотребляют гостеприимством курфюрста, что их выходка может обернуться для него серьезными неприятностями… Алина, вы сказали, что в этом затеваемом покушении замешаны принцы?
Алина встревожились. Хотя Андре-Луи говорил тихо, его голос дрожал от негодования.
— Я была слишком откровенна с вами, Андре. Забудьте о том, что я рассказала.
Он пожал плечами.
— Что изменится, если я буду помнить?
Тема была закрыта.
Алина могла бы сообразить, что изменится, если захотела и смогла проследить за своим возлюбленным после того, как они распрощались. Лишь только она вернулась к своим обязанностям, как Андре-Луи немедленно покинул дворец и галопом поскакал назад, в город. Оставив лошадь в конюшне «Трех корон», он поспешил на маленькую улочку, огибавшую Либфраукирхе, моля Бога, чтобы успеть вовремя.
Примчавшись на нужную улицу, он убедился, что его молитва услышана. Он не опоздал, правда, этим и исчерпывалось небесное благорасположение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9