Опустив голову, он ковылял за священниками, скорбящими, мертвыми по благоговейно затихшим улицам. Дорога до кладбища заняла у Феликса больше часа и отняла у него все силы. К тому времени, когда Гринфилд увидел три братские могилы под высокими вязами, вокруг которых стояли мальчики-хористы с курильницами, ему пришлось тяжело опереться на Мэг.При виде маленьких детских гробиков его веки обожгли слезы.Феликс слушал тихий плач и негромкие слова заупокойной службы, но это его не трогало. Он все еще слышал и думал, что всегда будет слышать то, как тонущие люди взывали к господу. Но господь не слушал и позволил им умереть ужасной смертью.Затем он поднял голову и вдруг увидел женщину и мальчика с парохода. Слезы хлынули вновь, потекли по щекам как дождь, и он стал протискиваться сквозь толпу. Феликс добрался до нее, когда в воздух вознеслись первые аккорды «Пребудь со мной», и опустился на колени перед креслом на колесиках.– Я боялась, что вы умерли. – Она протянула руку и коснулась его лица. Вторая рука лежала в лубке. – Я не знала вашего имени и не могла навести о вас справки.– Вы живы… – Он увидел порез на ее лице, покрытом лихорадочным румянцем. – И мальчик тоже.Малыш спал на руках другой женщины. Как ангел, снова подумал Феликс. Мирно и безмятежно.Кулак страха, сжимавший его сердце, разжался. По крайней мере, одна молитва была услышана.– Он так и не отпустил меня. – Женщина беззвучно заплакала. – Во время падения я сломала руку. Если бы вы не отдали мне свой спасательный жилет, мы утонули бы. Мой муж… – Женщина посмотрела на могилы, и ее голос дрогнул. – Его так и не нашли.– Мне очень жаль.– Он бы тоже сказал вам спасибо. – Она снова подняла руку и коснулась ноги мальчика. – Он очень любил сына. – Женщина глубоко вдохнула. – От его имени благодарю вас за то, что спасли меня и нашего сына. Пожалуйста, скажите, как вас зовут.– Феликс Гринфилд, мэм.– Мистер Гринфилд. – Она наклонилась и поцеловала Феликса в щеку. – Я никогда не забуду вас. И мой сын тоже.Когда ее кресло увозили, женщина широко расправила плечи и держалась со спокойным достоинством, заставившим Феликса устыдиться своей слабости.– Вы герой, – сказала ему Мэг.Он покачал головой и стал пробиваться сквозь толпу, пытаясь оказаться как можно дальше от могил.– Нет. Это все она. Я – ничто.– Как вы можете так говорить? Я слышала ее слова. Вы спасли жизнь ей и маленькому мальчику. – Мэг устремилась за ним и заботливо поддержала.Феликс хотел стряхнуть ее руку, но у него не хватило сил. Поэтому он просто опустился на высокую кладбищенскую траву и закрьл лицо руками.– Ну, тише, тише… – Жалость заставила Мэг сесть рядом и обнять его. – Успокойтесь, Феликс.Он не мог думать ни о чем, кроме силы, читавшейся на лице молодой вдовы, и невинности ее сына.– Она была ранена и попросила меня взять мальчика. Спасти его.– Вы спасли их обоих.– Не знаю, почему я это сделал. Я думал только о себе. Я вор. Помните вещи, которые лежали у меня в кармане? Я украл их. Украл тогда, когда в пароход попала торпеда. Когда это случилось, я думал только о том, чтобы выбраться из этой истории живым.Мэг отодвинулась и сложила руки.– Вы отдали ей свой спасательный жилет?– Жилет был не мой. Я нашел его. Не знаю, почему я его отдал. Она была зажата между шезлонгами и цеплялась за мальчика. Цеплялась за остатки рассудка в самом центре ада.– Вы могли отвернуться от нее и спастись.– Я хотел. – Он вытер глаза.– Но вы этого не сделали.– Я никогда не пойму, почему. – Гринфилд знал только одно: спасение женщины и мальчика что-то круто изменило в нем самом. – Дело в том, что я второразрядный вор, оказавшийся на этом пароходе, потому что убегал от копов. Я обокрал человека за несколько минут до его смерти. Погибла тысяча людей. Я видел, как умирали многие. А я жив. Что это за мир, который позволяет спастись вору, а губит ни в чем не повинных детей?– Кто знает? Но сегодня какой-то ребенок выжил, потому что вы были рядом. Едва ли вы оказались бы там, где оказались, если бы не воровали.Феликс насмешливо фыркнул:– Что делать таким людям, как я, на палубе первого класса? Только воровать.– Послушайте меня. – Мэг вынула из кармана платок и вытерла ему слезы, как маленькому. – Воровать нехорошо. Это грех, и спорить тут не о чем. Но если бы вы думали о себе, эта женщина и ее сын погибли бы. Если грех позволяет спасти чьи-то невинные души, я считаю, это не такой уж большой грех. Кстати сказать, не так уж много вы и украли. Пару сережек, серебряную фигурку и несколько долларов.Почему-то это заставило его улыбнуться:– Честно говоря, я только приступал к делу. Ее улыбка была снисходительной и уверенной.– Да уж. Могу поклясться, что вы только приступаете к делу. ГЛАВА 2 Хельсинки, 2002 год Она оказалась совсем не такой, как он ожидал. Он изучил портрет на обратной стороне обложки книги и на программе Лекции, – кончится она когда-нибудь или нет? – но во плоти эта женщина была совсем другой.Во-первых, она была небольшого роста. Строгий серый костюм делал ее почти худенькой. Правда, на его вкус, юбка могла бы быть на дюйм короче. Судя по тому, что он видел, ноги у нее были неплохие.Вблизи она казалась совсем не такой пугающе уверенной в себе, как на суперобложке, хотя маленькие очки в проволочной оправе придавали ей вид заправской интеллектуалки. Голос у нее тоже был приятный. Может быть, даже слишком, потому что от него чертовски клонило в сон. Но в этом была виновата главным образом тема лекции. Он интересовался греческими мифами – точнее, одним-единственным греческим мифом. Но выдержать часовую лекцию, посвященную им всем, было выше егосил.Он выпрямился на стуле и постарался сосредоточиться. Плевать ему было на Артемиду, превратившую какого-то беднягу в оленя, потому что тот увидел ее обнаженной. Это лишний раз доказывало, что женщины – и богини, и простые смертные – создания странные.По его мнению, доктор Тайя Марш была чертовски странной. Она родилась в богатой семье. Денег там была уйма, а она, вместо того чтобы наслаждаться своим богатством, посвящала свое время изучению давно почивших греческих богов. Писала о них, читала о них лекции.За ее плечами было несколько поколений аристократов. С кровью, голубой, как озера ирландского графства Керри. Но она приехала в Финляндию и колесила по ней с лекциями, уже проделав то же самое в Швеции и Норвегии. Рекламировала свою книгу в Европе и Скандинавии.«Видимо, деньги тут ни при чем, – думал он. – Может быть, ей нравится слышать звук собственного голоса. Сотни раз повторяющего одно и то же в разных аудиториях».Согласно его сведениям Тайе было двадцать девять лет. Она не замужем, единственная дочь нью-йоркских Маршей и, что самое главное, праправнучка Генри У. Уайли. «Уайли Антикс» уже около ста лет считалась одной из самых престижных аукционных фирм Нью-Йорка, торговавших антиквариатом.То, что отпрыск Уайли проявлял такой жгучий интерес к греческим богам, было вовсе не совпадением. Поэтому он и решил выяснить, что она знает о Трех Судьбах. Во что бы то ни стало.Если бы она была чуть… гм-м… помягче, можно было бы попытаться ее соблазнить. Просто удивительно, как много люди могут рассказать друг другу, когда их связывает секс. Она была достаточно привлекательна для ученой дамы, но он не знал, на какие кнопки следует нажимать, общаясь с интеллектуалками.Он слегка нахмурился, перевернул лежавшую на коленях книгу и еще раз посмотрел на фотографию. Там ее светлые волосы были собраны в пучок. Она улыбалась скорее заученно, чем весело. Как будто кто-то велел сказать ей чиз Chееsе – сыр (англ.). – Здесь и далее прим. перев.

!». Эта улыбка не касалась глаз – строгих и серьезных голубых глаз, которым соответствовали строгие и серьезные губы.Ее лицо слегка сужалось к низу. В нем было что-то от эльфа, разительно противоречившее классической прическе и степенной внешности. У нее был вид женщины, нуждавшейся в здоровом смехе… или в здоровом сексе. Если бы он сказал об этом вслух, мать и сестра выдрали бы его. Но эти мужские мысли – его личное дело.Он как следует подумал и решил, что с этой чопорной мисс Марш следует обращаться очень деликатно и исключительно по-деловому.Когда раздались аплодисменты, на его взгляд более шумные, чем следовало, он чуть не завопил от радости. Но едва он сделал попытку встать, как в воздух взметнулось множество рук. Он с досадой посмотрел на часы, сел на место и стал ждать окончания ответов на вопросы. Поскольку Тайя отвечала через переводчицу, он подумал, что конца этому не будет.Он заметил, что мисс Марш сняла очки, заморгала, как сова при дневном свете, и сделала глубокий вдох. Так поступил бы прыгун с вышки перед полетом в глубокий бассейн.Ощутив вдохновение, он поднял руку. Прежде чем ломиться в дверь, следует вежливо постучать в нее.Когда она сделала жест в его сторону, он поднялся и подарил ей чарующую улыбку.– Доктор Марш, сначала позвольте поблагодарить вас за захватывающий рассказ.Тайя заморгала, и он понял, что ее удивил его ирландский акцент. Что ж, еще один козырь, которым можно воспользоваться. По каким-то неясным причинам все янки были без ума от этого акцента.– Спасибо, – ответила она. – Буду рада ответить вам.– Меня всегда интересовали Судьбы. Как по-вашему, власть над людьми присуща каждой из них или только всем трем сразу?– Мойры, или Судьбы, – начала она, – представляют собой триаду. Каждая из Мойр выполняет свою функцию. Клото прядет нить жизни, Лахесис измеряет ее, а Атропос перерезает, I, кладя ей конец. Никто из них не может работать в одиночку. – Нить можно прясть бесконечно и бесцельно. А если не прясть, до нечего будет измерять и перерезать. Три части, – добавила она, сплетя пальцы. – Одна цель. – А затем сжала пальцы в кулак. – Поодиночке они всего лишь простые и не слишком интересные женщины. А вместе – самые могущественные и почитаемые, из богов.«Именно так, – подумал он, снова садясь на место. – Именно».Она ужасно устала. Когда лекция кончилась, Тайя чувствовала себя так, что боялась не добраться до стола, где ей предстояло надписывать свою книгу. Ее внутреннее представление о времени сбилось. Несмотря на прием мелатонина, диету, ароматерапию и специальные упражнения.«Сейчас я в Хельсинки, – напомнила себе Тайя. – А это кое-чего стоит. Здесь все так добры, так заинтересованы. Впрочем, как и во всех других городах, где я побывала после вылета из Нью-Йорка. Сколько дней прошло с тех пор?» – подумала она, сев на стул, взяв ручку и нацепив на лицо неизменную вежливую улыбку. Двадцать два. Дни следовало помнить. Больше трех четвертей добровольно принятой ею на себя пытки осталось позади.«Что делать, чтобы победить фобию? – говорил ей доктор Левенстейн. – Как быть, если хроническая застенчивость сочетается у вас с припадками паранойи? Очень просто. Уехать отсюда и как можно чаще быть на людях». Если бы к Левенстейну пришел пациент и пожаловался на страх высоты, тот посоветовал бы больному спрыгнуть с Бруклинского моста.Слышал ли он ее жалобы на синдром боязни общения? На то, что у нее агорафобия в сочетании с клаустрофобией? Видимо, нет. Левенстейн был уверен, что это всего лишь застенчивость и что оценка ее психического состояния и диагноз – исключительно его прерогатива.Когда первые слушатели подошли к ней, чтобы поговорить и получить автограф на книге, у Тайи свело живот. Жаль, что в эту минуту рядом с ней не было доктора Левенстейна. Она бы его ударила.И все же Тайя была вынуждена признать, что ей стало лучше. Явно лучше. Потому что эту лекцию она прочитала без ксанакса. И даже без предварительного глотка виски, после которого неизменно испытывала чувство вины.Однако лекция – это одно, а общение с глазу на глаз – совсем другое. Во время чтения лекции ты бесстрастен и находишься на расстоянии от публики. У нее был конспект лекции, заранее составленный путеводитель от Ананке до Зевса. Но когда люди подходили к столу за подписями, им требовались непринужденность, умение болтать и – о господи! – личное обаяние…Когда она раздавала автографы, ее рука не дрожала. Когда говорила, голос не срывался. Это был большой прогресс. Во время первой остановки в Лондоне к концу программы она едва не впала в ступор. Когда Тайя добралась до гостиницы, она тряслась, заикалась и вышла из этого состояния лишь тогда, когда приняла пару таблеток и окутала себя коконом искусственного сна.О боже, как ей хотелось вернуться домой! Хотелось сбежать в Нью-Йорк и спрятаться в своей уютной квартире. Как кролику, которому до дрожи хочется забиться в нору. Но она подписала договор. Дала слово. А Марши никогда не изменяют своему слову.Сейчас она была рада и даже гордилась тем, что первую неделю прожила стиснув руки, вторую неделю дрожала, а третью скрежетала зубами. Сейчас она была слишком измучена постоянными разъездами, чтобы нервничать из-за необходимости разговаривать с незнакомыми людьми.К концу встречи от натужной улыбки у нее болело лицо. Она подняла взгляд и увидела зеленые глаза ирландца, спрашивавшего ее о Судьбах.– Замечательная лекция, доктор Марш, – сказал он с очаровательным певучим акцентом.– Спасибо. Рада, что вам понравилось. – Она хотела взять его книгу, но увидела, что ирландец протянул руку. Чуть замешкавшись, Тайя переложила ручку в левую руку и обменялась с ним рукопожатием.«Зачем люди жмут друг другу руки? – подумала она. – Неужели они не знают, каким количеством микробов обмениваются при этом?»Его рука была твердой, теплой, а пожатие длилось до тех пор, пока у Тайи не покраснела шея.– Кстати, о судьбе, – сказал он и ослепительно улыбнулся. – Я очень обрадовался, увидев, что вы оказались в Хельсинки как раз тогда, когда я прилетел сюда по делам. Я уже давно восхищаюсь вашей работой, – не моргнув глазом, солгал он.– Спасибо. – О боже, беседа… Первое правило: заставьте их заговорить. – Вы из Ирландии?– Да. Из Корка Город-графство на юге Ирландии.

. Но сейчас путешествую, как и вы. Путешествия очень украшают жизнь, верно? Украшают?!– Да, очень. – Настала ее очередь лгать.
1 2 3 4 5 6 7 8