https://wodolei.ru/catalog/unitazy/bez-bachka/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Всего ты бодрствовала около двух лет. Так что тебе сейчас двадцать восемь.
Известие застало ее неожиданно, она никогда не задумывалась над тем, что могла оказаться на два года старше, чем считала всегда. Два года в невыносимо одиночном заключении. Чем же ее вознаградят за такую жертву? Что предоставят взамен? Она снова подняла лицо к Йядайе.
Его щупальца словно бы застыли, превратившись во вторую кожу – темные пятна на лице и шее, темная, гладкая на вид масса на голове.
– Если не случится ничего непредвиденного, – сказал он, – то ты скорее всего проживешь гораздо больше ста тридцати лет. Кроме того, в течение всей своей жизни биологически ты будешь оставаться очень молодой, почти юной. Твои дети проживут значительно дольше тебя.
Говоря это, он был очень похож на человека. Наверно именно щупальца придавали ему такой странный, отпугивающий вид морского животного, спрута. Цвет окраса его кожи не менялся. То, что у него не было ни глаз, ни носа, ни ушей, по-прежнему беспокоило ее, но уже совсем чуть-чуть.
– Йядайя, – попросила она его, – если тебе нетрудно, то оставайся пожалуйста, таким, какой ты есть сейчас. – Я хочу подойти к тебе и посмотреть поближе… не знаю, получится ли это у меня.
Щупальца снова вздрогнули, – словно бы рябь прошла по странноватой коже, – но тут же снова замерли и отвердели.
– Хорошо, – ответил он. – Подойди ко мне.
Медленно, но неуклонно она приблизилась к нему. Но щупальца продолжали казаться второй кожей даже на расстоянии двух футов.
– Как ты отнесешься к тому… – сдавленным голосом спросила она, замолчала и продолжила снова. – К тому, если я потрогаю тебя?
– Хорошо.
На поверку это оказалось сделать гораздо легче, чем она предполагала. Кожа Йядайи была прохладной и почти такой же мягкой и гладкой на ощупь, как обычная кожа – гладкой, как ее ногти и, может быть, почти такой же плотной.
– Тебе нетрудно вот так сидеть? – поинтересовалась она.
– Нет, это нетрудно. Просто немного необычно. Мои органы чувств притуплены.
– Почему ты вдруг стал таким – я имею в виду, почему стал таким сам по себе, ведь я тебя об этом не просила?
– Эта поза выражает удовольствие или удивление.
– Значит минуту назад тебе было приятно? От чего?
– Мне было приятно находится в твоем обществе. Ты была расстроена тем, что потеряла два года, и хотела, чтобы мы вернули тебе их обратно. Ты не хотела умирать.
Она уставилась на него, потрясенная тем, с какой легкостью он прочитал ее мысли. Должно быть ему довелось повидать немало людей, выбравших смерть после обещания долгой жизни, здоровья, почти бесконечной молодости. Почему они выбрали уход? Быть может она, сама того не замечая, говорила свои мысли вслух: для чего им было нужно все это? Чего они потребуют от нее взамен?
– До сих пор только скука и одиночество наводили меня на мысли о смерти.
– Все это в прошлом. Но ты все-таки не пыталась убить себя, даже в таких условиях.
– … Да, не пыталась.
– Твое желание жить гораздо сильнее, чем ты можешь представить.
Она вздохнула.
– И вы решили меня проверить, верно? И именно поэтому ты до сих пор не сказал мне, что вы хотите от нас, людей?
– Да, – согласился он, и она почувствовала тревогу.
– Тогда скажи мне, сейчас же!
В ответ – молчание.
– Если ты действительно так хорошо знаешь нас, то должен был слышать кое-что о такой штуке, как воображение. Ты хочешь мне хорошего, но на самом деле добиваешься как раз обратного, – сказала она.
– Как только ты будешь готова выйти из этой комнаты вместе со мной, я отвечу на все твои вопросы, – заверил он ее.
Несколько секунд она рассматривала его лицо.
– Тогда давай работать над собой, – сказала наконец она мрачно. – Расслабься и прими свой естественный вид, и посмотрим, что из этого выйдет.
Он помедлил, а потом его щупальца поникли. На столе снова оказался гротескный морской спрут, и, сама не зная, что с ней происходит, Лилит отшатнулась, охваченная паникой и отвращением. Она ничего не могла с собой поделать. Только огромным усилием воли ей удалось заставить себя остановиться.
– Господи, я так устала от всего этого, – пробормотала она. – Ну почему у меня ничего не выходит?
– Когда врач, о которой я тебе уже несколько раз говорил, впервые увидела одного из нас, – сказал он, – она пришла в такое беспокойство, что все сочли за лучшее немедленно оставить ее одну. Нам показалось это очень странным.
– И вы оставили ее одну?
Он продолжил, но уже более мягким тоном:
– В ту пору я еще не родился. К тому времени, когда я появился на свет, отношения с вашим врачом были уже улажены. По правде сказать, мои сородичи тоже испугались, может быть не меньше, чем эта женщина-врач. Так вот, их страх, по-моему, был гораздо сильнее твоего сейчас. Никогда раньше мы не видели столько жизни и смерти одновременно в одном живом существе. Прикасаясь к ней, некоторые из моих сородичей испытывали боль.
– Потому что она была… больна?
– Нет. Им было больно даже тогда, когда она чувствовала себя хорошо. Все дело было в ее генетической структуре – это сбивало их с толку. Сейчас я пока не могу объяснить это тебе. Позже, быть может, ты поймешь, хотя никогда не сможешь чувствовать так же, как мы.
Спрыгнув со стола, он сделал шаг в ее сторону и протянул свою руку к ее руке. Когда его конечность находилась на полпути к ее руке, она автоматически протянула ему ладонь для пожатия, замешкавшись лишь на миг. Когда ее ладонь оказалась в его многопалой руке, она отвела глаза в сторону и вся напряглась и замерла. Тонкие пальцы едва сжимали ее ладонь.
– Хорошо, – наконец сказал он, отпуская ее. – Скоро эта комната останется лишь в твоих воспоминаниях.
4
Одиннадцать циклов приемов пищи спустя он вывел ее наружу.
Она не имела никакого представления о том, сколько длились эти периоды одиннадцати пищевых циклов, регулярно ли ей хотелось есть или нет, потому что иногда она просила еду сама, иногда ей предлагал перекусить Йядайя. Он не торопил ее, а она редко сама проявляла инициативу. Только раз или два она пыталась упрашивать его выпустить ее наружу, но он отказывал ей без объяснений причин с полным спокойствием и без следов раздражения. Он просто молчал. Он просто выключал себя, и все, стоило только ей начать просить его о чем-нибудь или выдвигать требования или начинать задавать вопросы, на которые он пока не мог дать ответов. В своей семье перед войной она слыла завидной упрямицей, но он без труда сумел заткнуть ее за пояс.
По прошествии некоторого времени он начал передвигаться по комнате. Довольно долго он находился в неподвижности – настолько долго, что стал казаться ей частью обстановки – и когда он неожиданно поднялся и отправился в ванную, она снова испытала шок. Все то время пока он оставался в ванной, она сидела на кровати, пытаясь представить себе, чем он может там заниматься – тем же, что и она, или чем-то другим. Она не стала спрашивать его об этом. Когда несколько позже он наконец вернулся в комнату, она почувствовала, что почти совсем не боится его. Он принес ей нечто такое, что приятно поразило ее, настолько, что она взяла «это» из его рук без колебаний – банан, совершенно зрелый, крупный, желтый, твердый и очень сладкий.
Она съела банан медленно, хотя ей очень хотелось проглотить его в два приема, но она сдержала себя. По сути, это была лучшая еда, которую ей довелось отведать за две с половиной сотни лет. Кто знает, когда ей удастся попробовать подобное яство снова – может быть вообще никогда. Она съела банан почти целиком – даже белую внутреннюю кожицу.
О том, где он сумел раздобыть этот банан и почему он вдруг решил угостить ее им, Йядайя не сказал ей ни слова. И больше бананов ей не приносил. Вместо этого он на некоторое время вдруг занял ее место на кровати. Растянувшись на ее ложе, он долго лежал там неподвижно, словно мертвый. Не находя себе места, она занялась своей обычной гимнастикой и выполнила два комплекса обычных упражнений подряд, намеренно, чтобы довести себя до изнеможения, потом забралась на стол и просидела там до тех пор, пока он не поднялся с кровати и не позволил ей занять свое место.
Когда она проснулась, он снял куртку и продемонстрировал ей островки зарослей сенсорных щупалец, расположенных у него на спине и на всем теле. К своему удивлению, она довольно быстро привыкла к виду его обнаженного торса. Теперь он был для нее просто уродом, и все. Со своими щупальцами по всему телу он казался ей морским животным, случайно очутившимся не в своей среде обитания.
– Ты можешь дышать под водой? – спросила она у него.
– Да.
– Я так и думала – наверняка эти вздутия вокруг твоего ротового отверстия могут служить и жабрами. Где ты чувствуешь себя лучше – под водой или на воздухе?
– Мне приятно побыть под водой, но на воздухе я провожу большую часть своей жизни. Впрочем, могу жить и там и тут.
– Воздух… тебе тоже необходим кислород?
– Мне нужен кислород, хотя и не в такой степени, как тебе.
Она начала думать о жабрах и щупальцах, всех этих его принадлежностях настоящего морского обитателя.
– А твои щупальца, они ядовитые?.. можешь ты стрекать, как это делают медузы?
– Могу, с помощью любого щупальца.
Она подалась назад, хотя и стояла в приличном отдалении от него.
– Почему ты не сказал мне об этом сразу?
– Я все равно не причинил бы тебе вреда. Ни за что.
За исключением того случая, если бы она решила напасть на него.
– Тогда что случилось с теми людьми, которые пытались убить тебя?
– Нет, Лилит, ты ошибаешься. Я совсем не заинтересован в том, чтобы люди умирали. И не стану их убивать. Всю свою жизнь я учился только одному – всеми средствами стараться сохранять людям жизнь.
– Тогда что же с ними происходило?
– Я остановил их, ведь я довольно силен – сильнее, чем ты, наверное, думаешь.
– Но ты… ты все-таки жалил их?
– Нет, потому что если бы я их ужалил, они умерли немедленно. Жалить так, чтобы человек остался жив, умеют только одни оолойи. В далекой древности мои предки охотились, умерщвляя свои жертвы укусом. Их яд был настолько силен, что процесс пищеварения начинался еще до того, как они принимались за еду. Яд переваривал плоть. Кроме того, яд помогал им защищаться от врагов. Не слишком приятное было у них существование.
– На самом деле, звучит как вполне обычное явление…
– Мои предки жили крайне мало. У некоторых животных был иммунитет к их яду.
– Может быть у людей тоже есть иммунитет.
Его ответ звучал особенно мягко.
– Нет, Лилит, это не так.
А еще через некоторое время он принес ей апельсин. Просто любопытства ради, она разломила плод и предложила половину ему. Приняв из ее руки предложенное, он присел рядом с ней на кровать и принялся есть. Когда с апельсином было покончено, он повернулся к ней лицом – что было не более чем жест вежливости по отношению к ней, как к человеку, поскольку лица у него в привычном смысле слова не было – и словно бы внимательно и пристально всю ее рассмотрел. Его щупальца протянулись к ней совсем близко, почти коснувшись ее кожи. Когда же одно из щупалец и вправду коснулось ее, он вскочила на ноги. Потом, сообразив, что с ней ничего не случилось и она по-прежнему жива и здорова, она устыдилась. Ей не стала приятной близость Йядайи, но он больше не пугал ее. Теперь, по прошествию стольких (скольких?) дней, она больше не испытывала прежней паники; только радость от того, что наконец-то ей стало легче.
– Сегодня мы выйдем отсюда, – объявил он ей. – Моя семья будет рада познакомится с тобой. А ты… тебе придется немалому научиться.
5
Она попросила его подождать, пока она смоет в ванной с рук апельсиновый сок. Когда она вернулась, он подошел к одной из стен и прикоснулся к ней парой своих удлиненных головных щупалец.
Тотчас же в том месте стены, которое отметили его щупальца, образовался темный проем. Проем быстро расширился, превратившись в дверь, сквозь которую в комнату Лилит хлынули потоки звуков и света, зеленого, оранжевого, желтого…
Со времени ее первого Пробуждения ее мир был практически лишен красок. Цвет своей кожи собственной крови – и все это внутри бледных стен камеры, – вот все, на чем мог остановиться ее глаз. Прочее было чередой переходных полутонов от белого к серому. Даже ее еда – и та была бесцветной, за исключением недавних банана и апельсина. Теперь впереди ее ждали настоящие цвета и солнечный свет. И там было много места. Огромное, непривычное пустое пространство.
Увеличиваясь в размерах, проход в стене казался расходящимися складками морщинистой плоти, растворяющейся словно под напором невидимой руки. Впечатление было одновременно и удивительным и внушающим отвращение.
– Она живая? – спросила она.
– Да, – ответил он.
А она била стену кулаками, пыталась кусать ее, рвала ногтями, била ногами. Стена продолжала оставаться гладкой, чуть податливой, как стол и кровать, но не более того, и совершенно непроницаемой. На ощупь стена казалась пластиковой, под пальцами давала ощущение прохлады.
– Что это такое?
– Плоть. Больше похожая на мою, чем на твою, но и от моей тоже отличается. Это… корабль.
– Ты шутишь! Разве корабль… живой?
– Да, живой. Пошли, теперь можно выходить.
Проем в стене увеличился настолько, что они уже могли пройти в него вдвоем. Пригнувшись, он шагнул вперед. Тоже пригнувшись, она последовала было за ним, но, шагнув, остановилась. Там, снаружи, было так много пустоты. Предметы, которые испускали свет и сверкали всеми цветами, были тонкой, как волос, разноцветной листвой и круглыми плодами, напоминающими кокосовые орехи, находящимися, очевидно, на разной степени созревания. И то и другое свисало со всех сторон открывшегося прохода в чужой мир. Сразу вслед за странной растительностью открывалось широкое поле с несколькими одиноко стоящими деревьями – невероятно высокими – и отдаленными холмами под сияющими светло-желтыми небесами. Одного только вида растений и неба ей хватило для того, чтобы мгновенно убедиться, что она находится не на Земле; об обратном не стоило даже мечтать, обманыв?
1 2 3 4 5 6 7


А-П

П-Я