Дела у него шли отлично, каждый караван рабов приносил немалую прибыль.
Шунди руководствовался двумя правилами: рабов надо хорошо кормить (на невольничьих рынках в Занзибаре и Момбасе за дистрофиков много не давали) и сбежавшего раба должно убить (чтобы другие не последовали его примеру).
Поэтому, когда Бутамо удрал, Шунди поручил руководство караваном своему помощнику, а сам в сопровождении трех следопытов-вандеробо бросился следом за беглецом, чтобы привести его назад и убить в назидание остальным.
Воздух становился прохладнее, боль в моем животе поутихла, я смог осторожно опуститься на мягкую землю и втереть грязь в потрескавшуюся, зудящую кожу. Появился молодой слон, который хотел напиться, но, увидев меня, подождал, пока я не закончу и уйду от болотца.
На склоне горы, у самого подножия, Бутамо увидел деревню и направился к ней. Путь занял у него три часа, а при входе в деревню его окружили воины, наставившие на него копья.
— Помогите мне! — взмолился Бутамо. — Я сбежал от работорговцев и два дня ничего не ел.
— Ты не из нашего племени, — ответил один из старейшин. — С чего нам помогать тебе?
— Если вы не дадите мне еды, я умру.
— Если мы дадим тебе еды и работорговцы об этом узнают, мы все умрем, — ответил старейшина — Ты должен покинуть нашу деревню.
— Я безоружен. Дайте мне копье, чтобы я смог убить какое-нибудь животное и съесть его.
Старейшины посовещались. Работорговцы наверняка гонятся за беглым рабом, могут прийти в деревню и найти древнее, заряжаемое со ствола ружье, которое много лет назад досталось им от немца-охотника. Они могут начать задавать вопросы о немце и арестовать старейшин за убийство.
Если же отдать ружье беглому рабу, никто не узнает, откуда оно у него взялось, а если его казнят за убийство, так и жизнь раба — не сахар.
— Ты знаешь, как пользоваться ружьем белого человека? — спросил Бутамо все тот же старейшина.
— Я видел, как ими пользуются белые люди.
— Ты сбежал от работорговцев, рабство мы ненавидим, а потому поможем тебе, — продолжал старейшина. — Копья мы тебе дать не можем, потому что по нему работорговцы найдут нашу деревню, а враждовать с ними мы не хотим. Но мы дадим тебе ружье, если ты поклянешься, что никому не скажешь, где ты его взял.
— Никому не скажу.
Старейшина послал одного из воинов за ружьем.
— Дайте ему воды, — распорядился другой старейшина, и Бутамо напоили.
Воин вернулся, протянул Бутамо старинное ружье и мешок.
— В мешке порошок, который заставляет ружье стрелять, — объяснил старейшина.
— Я знаю, — кивнул Бутамо. — Я видел, как Шунди управлялся с таким ружьем.
— Кто такой Шунди?
— Работорговец, от которого я сбежал.
— Странное имя для белого человека.
— Он черный, — ответил Бутамо.
— Почему черный человек продает других черных? — спросил старейшина.
— Ради денег.
— А что он делает с этими деньгами?
— Покупает много коров, коз и жен.
— Как много? — заинтересовался старейшина.
— Я благодарю вас за помощь. — Бутамо попятился. — Надо уйти, чтобы не привести Шунди в вашу деревню.
Бутамо заметил двух воинов, ушедших по тропе, ведущей к подножию, и решил, что безопаснее идти к вершине.
Когда я поднялся до середины горы, у меня вновь разболелись ноги и живот. Я в ярости протрубил, негодуя, что плоть слаба, но силы оставили меня, и впервые за семьдесят лет я опустился на землю, чтобы поспать.
Бутамо три часа поднимался в гору, прежде чем убедился в том, что племя, давшее ему ружье, его не преследует. Он увидел бородавочника, косящего на него глазом, хотел убить, но побоялся выдать свое местонахождение. Вместо этого сорвал с ветки какой-то фрукт, съел, обогнул большую скалу, нашел за ней съедобные ягоды и продолжил подъем, стараясь не оставлять следов.
Я проснулся от жуткой боли в боку, таких мучений испытывать мне еще не доводилось, с превеликим трудом поднялся на ноги. Спал я не больше трех часов, но мое тяжелое тело практически раздавило мое правое легкое, и теперь я стоял на дрожащих ногах, жадно ловя воздух. Боль сводила меня с ума, и я в ярости начал выдирать деревья и швырять их вниз по склону. Птицы бросились врассыпную, и прошло немало времени, прежде чем боль и ярость утихли и я смог продолжать подъем.
Бутамо провел ночь на горе, дрожа от холода. Утром нашел речку, вошел в воду, попытался поймать руками рыбу. Когда ноги совсем заледенели, вылез на берег, нашел какие-то ягоды, съел, залез на скалу, огляделся. Ни Шунди, ни трех его следопытов-вандеробо.
Хотя преследователи еще не показались, Бутамо знал, что рано или поздно вандеробо найдут его след, который приведет их на склон горы. А нападут они без предупреждения, в этом Бутамо не сомневался. Поэтому он развязал мешок с порохом и зарядил ружье.
А потом, голодный, замерзший, не решающийся спуститься вниз, двинулся дальше, изо всех сил стараясь скрыть свои следы от тех, кто будет его искать.
Холодный, голодный, с урчащим животом, с режущей болью в правом легком, я поднял голову, чтобы посмотреть, далеко ли до вершины, но треть горы скрывали облака. Я воздел к небу хобот и принюхался в надежде, что уловлю запах Бога.
Но обнаружил лишь запах человека.
Бутамо поднялся на сотню ярдов, чтобы убедиться, что тропа перегорожена громадными валунами, снесенными сюда селевым потоком. Он взял влево, пытаясь обойти их.
Остановился, чтобы смахнуть пыль и пот со лба, и внезапно увидел в шестидесяти ярдах огромного слона, такого большого, что он возвышался над деревьями, с невероятно длинными и тяжелыми бивнями.
Я сумел пересилить боль, застилавшую мне глаза. Он стоял в шестидесяти ярдах от меня, с ржавым ружьем в руках, в одной набедренной повязке.
— Ты — Бог? — спросил я, протянув к нему хобот. — Ты тот, кого я ищу?
Бутамо огляделся: нет ли рядом других слонов, но никого не увидел. Он с восторгом смотрел на бивни слона, понимая, что не решится выстрелить: Шунди и три его вандеробо ловили каждый звук, который мог выдать его присутствие.
С сожалением он видел, как Шунди торговал слоновой костью, и знал, сколько она стоит. Бутамо попятился.
Он не ответил, не подал мне никакого знака. Я понял, что он не Бог, обычный человек.
Боль вернулась, и я уже знал, что живым мне до вершины не дойти. Я мог встретиться с Богом только в одном случае: если Он прямо передо мной, но этот человек стоит между нами.
Бутамо оглядел прогалину. Открытое пространство, спрятаться негде, только среди деревьев на другой стороне. Но он не знал, что ждет его впереди. Вдруг там логово леопарда и его встретит разъяренная самка, решившая, что он хочет убить ее детенышей? Но он не мог просто стоять и смотреть, как на него надвигается слон. Расстояние между ними сократилось на сорок ярдов, и слон не собирался поворачивать. Бутамо закричал и замахал руками в надежде отпугнуть слона.
Человек что-то кричал мне. Я поднял хобот и протрубил ответ Это моя гора, гремел мой голос, и я не остановлюсь, пока не увижу Бога.
Когда их разделяло лишь тридцать ярдов, Бутамо поднял древнее ружье и прицелился. С двадцати ярдов он выстрелил.
Я почувствовал боль в левом плече, кровь хлынула из раны. Я знал, что через несколько секунд мое сердце остановится, но использовал эти секунды сполна: рванулся вперед, обхватил человека хоботом и швырнул его в дерево, росшее в двадцати футах.
Затем, со вздохом, я завалился на бок. Последний раз взглянул на вершину Килиманджаро, все еще надеясь увидеть Бога и спросить, почему Он так поступил со мной, но вершину по-прежнему закрывали тучи, и я закрыл глаза, внезапно умиротворенный, ибо осознал, что именно этого Он от меня и хотел и через мгновение я с Ним встречусь.
Пять часов спустя Раканья случайно наткнулся на мертвого слона. На прошлой неделе он пас коров на юго-восточном склоне, а когда они спустились вниз, оказалось, что две коровы пропали. Оставив стадо сыновьям, Раканья вернулся на Килиманджаро, чтобы найти коров.
И наткнулся на тушу самого большого в мире слона и тело Бутамо, в котором еще теплилась жизнь.
— Кто ты? — спросил Раканья.
— Воды, — едва шевельнулись губы Бутамо в запекшейся крови.
Раканья дал умирающему воды.
— Кто ты? — вновь спросил он.
— Я тебя не понимаю.
Раканья в третий раз повторил вопрос, перейдя с языка масаи на суахили.
— Я — Бутамо.
— Что ты делаешь на нашей горе?
— Вашей горе? — прошептал Бутамо, явно не понимая, что это означает.
— Бог отдал масаи землю между Кириниягой и Килиманджаро, — объяснил Раканья.
— Я убежал от работорговцев, — выдохнул Бутамо, — но слон, которого я застрелил, убил меня. Пожалуйста, спрячь от них мое тело.
— С какой стати?
— Они отнесут меня в мою деревню, чтобы мои собратья знали, что убежать от Шунди невозможно. Птицы выклюют мои глаза, муравьи обглодают плоть, а гиены сожрут кости. Не дозволяй им сделать все это. Закопай меня или сбрось в глубокое ущелье.
— Какая разница, что произойдет с тобой после смерти, — пожал плечами Раканья. — Мне надо искать пропавших коров. — И он встал, чтобы уйти.
— Подожди! — изо всех оставшихся сил выкрикнул Бутамо.
— Что еще, раб?
— Если ты спрячешь мое тело, я скажу тебе, как разбогатеть.
— Я уже богат, — ответил Раканья. — У меня много коров и коз и уже есть три жены.
— В один день ты сможешь удвоить свое богатство. Раканья присел на корточки рядом с Бутамо.
— Как? — спросил он.
— Человек, который охотится за мной, торгует не только рабами, но и слоновой костью. Если ты продашь ему бивни слона, которого я убил, он заплатит тебе так много серебряных монет, что ты сможешь купить целое стадо.
— Масаи не торгуют слоновой костью, мы не пользуемся монетами белого человека.
— На деньги, которые он заплатит тебе, ты сможешь купить пятьдесят коров.
Раканья подумал о том, что шансы найти двух коров практически нулевые, прикинул, сколько коров потребуют за девушку, на которую он недавно положил глаз, задумчиво посмотрел на слоновью тушу.
— Как зовут работорговца? — спросил он.
— Ты спрячешь мое тело?
Раканья кивнул.
— Спрячу.
— Его зовут Шунди, из племени кавирондо. С ним три следопыта-вандеробо.
— Как мне отделить бивни? Раньше я никогда этим не занимался.
— Если ты подождешь три или четыре дня, то сможешь просто выдернуть их.
— Я не могу сидеть здесь столько времени.
— Тогда ты можешь… — Бутамо зашелся в кашле и, больше не произнеся ни слова, умер.
Раканья огляделся, нашел большой заостренный камень, какой мог бы использовать вместо топора, если б камень попался ему около дома. Подошел к туше, ощупал челюсть, нашел то место, где крепился бивень, и начал вырубать его из кожи и мышц.
Работа эта заняла много времени, и когда он отделил оба бивня, уже стемнело. Не обращая внимания на холод, он по одному отнес их на полмили и спрятал под кустами. Потом вернулся к Бутамо, взвалил тело на плечо, подошел к краю ближайшей пропасти и сбросил тело вниз, подождал, пока до него донесся глухой удар (тело упало на землю, пролетев тысячу футов), и вернулся к лишенной бивней туше слона.
Разжег костер, дожидаясь гостей.
Вандеробо нашли его утром, но сам Шунди прибыл уже к полудню. Работорговец обошел тушу слона, отметил, что бивней нет, улыбнулся, посмотрел наконец на Раканью.
— Ты — масаи, не так ли? — спросил Шунди. Раканья кивнул.
— Я преследовал раба. След привел сюда.
— Он здесь, — подтвердил Раканья.
— Где?
— Он мертв.
— Мне нужно его тело.
— Тело ты не получишь. — Раканья пренебрежительно глянул на трех вандеробо.
— Мне нужно тело.
— Ты уйдешь без него, если не хочешь кровавой мести масаи, — ответил Раканья. Шунди всмотрелся в него:
— Ты — единственный масаи, которого я вижу.
— Одного достаточно.
— Не нравится мне наглость масаи. Я думаю, им просто необходимо пожить в рабстве.
Прежде чем кто-то двинулся с места, Раканья пробил копьем грудь одного вандеробо, поднял другое копье, деревянное, которое изготовил вечером.
— У тебя тоже одна жизнь, — заметил он.
— Ты прав. — Шунди вытащил из-за пояса револьвер, взвел курок, прицелился в Раканью. Тот без страха смотрел на револьвер.
— Если ты меня убьешь, то не сможешь найти бивни слона, — Ага! — Шунди улыбнулся. — Вот это уже деловой разговор!
— Нам не о чем говорить, пока ты не выбросишь револьвер.
Шунди сунул револьвер за пояс.
— Ты должен его выбросить, — повторил Раканья — Иначе ты убьешь меня после того, как я отдам тебе бивни.
— Даю тебе слово, что не убью.
— Много ли стоит слово работорговца? — усмехнулся Раканья.
Шунди достал револьвер, печально посмотрел на него, вздохнул и швырнул в пропасть.
— Пошли. — Раканья двинулся вверх по склону. — Я покажу тебе, где бивни.
Они взбирались на гору минут пятнадцать. Потом Раканья подошел к кустам, под которыми спрятал бивни, вытащил их на открытое место.
— Клянусь Аллахом! — воскликнул работорговец. — Никогда не видел таких бивней. — Он опустился на корточки, внимательно осмотрел их. — Ты напортачил, масаи. Отрубил не меньше пяти фунтов от основания бивней.
— Они все равно самые большие бивни на свете.
— Это точно.
— Сколько серебряных монет белого человека ты мне заплатишь?
— Я дам тебе сорок серебряных шиллингов, — ответил Шунди.
— За каждый.
— Это большие деньги, — покачал головой работорговец.
— Бивни того стоят.
— Слишком дорого.
— Тогда они останутся здесь, пока не сгниют. Тебя на Килиманджаро больше не пустят.
Шунди еще раз оглядел бивни, пожал плечами:
— Хорошо. Восемьдесят шиллингов.
— Отсчитай их и положи на землю. Я их подберу Шунди кивнул, достал туго набитый кошель, начал отсчитывать шиллинги.
— Я хочу и это. — Раканья указал на большую золотую монету.
— Это доллар Марии-Терезы. Он стоит много шиллингов.
— Отдай его мне.
— Хорошо. — Шунди положил доллар на землю. — Он твой, если ты отведешь нас вниз, чтобы мы не заблудились.
Раканья собрал монеты, ссыпал их в бурдюк для воды. Подождал, пока каждый из вандеробо взвалил на плечо по бивню, начал спускаться к прогалине, на которой убили слона.
Прогремел выстрел, Раканья упал лицом вниз;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38