Ранним утром мне приходилось выгонять их на луг, где они
питались соками полевых цветов, а к вечеру вновь загонять их в ульи. И вот
однажды, когда начало темнеть, к ужасу своему я заметил, что в стаде моем
недостает одной пчелы. Бросившись на поиски ее, я набрел на такую сцену:
два медведя, повстречав мою пчелу, напали на нее и собирались,
по-видимому, растерзать ее, чтобы воспользоваться ее запасом меда. При мне
не было, разумеется, никакого оружия, кроме маленького серебряного топора,
являющегося отличием султанских сторожей.
С перепугу, запустив моим топориком в медведей, я прицелился слишком
высоко, и топорик, взлетев вверх, зацепился за краешек серповидной Луны и
повис на нем. Хорошо, что я вспомнил тотчас же о турецких бобах, которые в
своем росте достигают поразительной высоты. Взобравшись по стеблю такого
растущего боба, я без труда достиг края Луны, но найти мой топорик среди
этого лоснящегося отблеска пространства, признаюсь, мне было нелегко. Все
же, в конце концов, я разыскал его в куче золотистой соломы и хотел было
спуститься тем же путем вниз, когда, к ужасу своему, убедился, что стебель
боба засох и для спуска уже не годился.
Выручила, как всегда, изобретательность, не покидающая меня в
несчастьях. Я сплел веревку из соломы, прикрепил к рогу Луны и начал
спускаться. Когда веревка кончилась, я топором отрубил верхний конец ее и
привязал его к нижнему. Таким образом, то и дело обрубая и подвязывая
веревку, я оказался уже в нескольких милях от земли, когда подпорченная
этими махинациями веревка не выдержала, и я полетел на землю.
Удар был настолько силен, что я своим телом вырыл яму саженей десять в
глубину, и, чтобы выкарабкаться из нее, мне пришлось ногтями выдолбить в
земле ступени. Но все же я благополучно снял с Луны свой серебряный
топорик и вернулся к своим обязанностям без всякого урона.
Гораздо больше интереса для вас, друзья мои, представит, вероятно, мое
второе путешествие на Луну, во время которого мною сделано было много в
высшей степени любопытных научных наблюдений. Некоторые из них я
постараюсь изложить вам, так как память моя, за исключением, быть может,
самых ничтожных мелочей, сохранила их в должной неприкосновенности.
Один дальний мой родственник, назначивший меня своим наследником,
захотел проверить россказни Гулливера о людях необычайной величины и, зная
мою точность в изысканиях и записях, наметил именно меня для выполнения
этой миссии. Я лично не поклонник Гулливера, так как не люблю никаких
преувеличений, но, не имея возможности отказать почтенному моему
родственнику в его просьбе, я сел на корабль, отправляющийся в Южный
океан.
Как это часто бывает в океане, на нас налетел страшный ураган и поднял
наш корабль на чудовищную высоту над обычным уровнем воды. На этой высоте
мы и оставались до тех пор, пока новый шторм не раздул наших парусов и не
погнал нас вперед среди туманов и облаков небесного свода. Несясь таким
образом, мы увидели вдали огромное круглое и блестящее пространство и
спустя некоторое время, найдя удобную гавань, пристали к нему. Это была
Луна. Под нами расстилалась территория с городами, реками, горами и пр., в
которой мы без труда признали покинутую нами Землю.
Начну с обитателей Луны. Прежде всего - они не рождаются, а вырастают
на деревьях. Это очень красивые деревья, с листьями телесного цвета и с
большими стручками, в которых и таится будущее человечество Луны. Когда
стручки созревают, их собирают и складывают про запас. Желающий иметь
детей бросает эти стручки в кипящий котел, после чего твердая оболочка
раскрывается и на свет выходят маленькие живые существа. Надо вам
заметить, что деревья, дающие человеческое потомство, бывают разных пород:
из одних выходят адвокаты, из других - солдаты, из третьих - священники,
из четвертых - клоуны, и так далее. Каждый ребенок, вылупившись, тотчас же
начинает упражняться в своем занятии и - к радости того, кто бросил в
котел стручок, - вскоре достигает значительного совершенства.
Средний рост жителя Луны можно считать саженей в пять. Для еды ему
необходимо тратить меньше усилий, чем нам, так как у него нет надобности в
жевании: пониже груди, с левой стороны, у него имеется отверстие, открыв
которое, он вкладывает пищу прямо в желудок. Затем отверстие закрывается,
и до следующего месяца обитатель Луны сыт. Таким образом, прием пищи
производится им только 12 раз в год. Нашим гастрономам и лакомкам я не
посоветовал бы переселяться на Луну!
На Луне все имеет громадные размеры. Взамен лошадей местные жители
пользуются коршунами о трех головах, причем каждое крыло этой птицы
величиной превышало в несколько раз главный парус нашего корабля. Мы
встретили как-то скачущее насекомое, по размерам гораздо большее, чем наша
овца. Оказалось, что у них это обыкновенная блоха. Нам сообщили, что царь
Луны находится в состоянии войны с царем Солнца, и показали образцы
оружия, которым пользуются на войне. Это были редиски: жители Луны их
мечут, как дротики, прикрываясь щитами, сделанными из шляпок грибов.
Раненый редиской умирает мгновенно; когда же для редисок проходит сезон,
их вполне заменяет спаржа.
Самое оригинальное, что отличает людей, населяющих Луну, от нас, это
то, что голову они носят не на плечах, а под мышкою правой руки. Когда они
отправляются в опасное путешествие, то, чтобы не рисковать головою, они
оставляют ее дома. Вас может удивить, друзья мои, каким образом эти люди
обходятся некоторое время без головы, хотя и в нашем земном быту
попадаются порою люди, о которых можно подумать, что они обходятся без
этого украшения. Но, в отличие от наших, жители Луны обладают способностью
совещаться со своей головой на расстоянии, что считается у них даже как бы
признаком хорошего тона. Когда кто-либо из власть имущих на Луне желает
знать, что говорится и делается среди простого народа, то он посылает свою
голову побродить в толпе, после чего она возвращается к своему владельцу с
подробным докладом обо всем виденном. Отличаются от нас жители Луны также
и способом своей смерти. Достигнув глубокой старости, они поднимаются
ввысь и среди облаков расплываются, как дым.
Чуть не позабыл вам еще рассказать, что у обитателей Луны нет ни кишок,
ни печени, ни других внутренностей: лунные люди имеют возможность
пользоваться своими телами как сундуками или ящиками, отпирающимися, когда
нужно; естественно, что там они и хранят свой скарб или ценные для них
вещи.
Любопытно еще вот какое обстоятельство у этих людей: как головы их
легко отделяются от туловища, так и глаза их очень просто отделяются от
головы. По желанию их можно вынимать из орбит и даже в руках видеть ими не
хуже, чем в обычном их состоянии. Испортив себе глаз или потеряв его,
житель Луны покупает себе другой, почему на базарах и в магазинах идет
бойкая торговля глазами. Торговцы ловко пользуются этим обстоятельством и
постоянно устанавливают новую моду: то на зеленые глаза, то на серые, то
на голубые.
Кстати, там же мне удалось повидать и обитателей Сириуса, которые
иногда приезжают на Луну по торговым делам. Они пониже ростом и, кроме
того, отличаются тем, что глаза у них помещаются под носом и лишены век.
Когда они ложатся спать, то закрывают глаза кончиком высунутого языка.
Вот, пожалуй, и все наиболее поучительное, что я вынес из своего
путешествия на Луну. Если бы среди вас, милые мои друзья, нашелся
какой-нибудь скептик, который усомнился бы в каких-нибудь подробностях
моего описания, то стоит ему повторить мое путешествие, и он без труда
убедится, что память моя не изменила мне ни в чем. А теперь чокнемся еще
раз и - спокойной ночи.

ВЕЧЕР ЧЕТВЕРТЫЙ
Я расскажу вам сегодня о моем литовском коне, которого я получил от
графа Пржобоского в подарок. Он сделался моим боевым товарищем, и,
поистине, с этим конем я должен разделить свою славу. Как вы знаете, я не
принадлежу к тем людям, которые любят рассказывать чудеса о своей
храбрости и о своих победах. Мне всегда чрезвычайно странной казалась
манера какого-либо короля или королевы говорить о своих военных лаврах, в
то время как его или ее величество никогда, конечно, и не нюхали пороху и
видели своих солдат только на торжественных парадах.
Ничуть не претендуя на какие-либо особые заслуги на поле брани, я
всегда честно выполнял свой долг солдата. В одной из таких экспедиций и
принял деятельное участие мой литовский конь. Дело было под Очаковом, куда
мы загнали турок. Во время горячей схватки с врагом я заметил, что на меня
надвигается облако пыли, скрывающее новые полчища турок. Я велел своим
гусарам поднять такие же облака пыли с обоих флангов, а сам бросился на
врагов, обратив их в беспорядочное бегство. Разбитые наголову, они не
только были загнаны в крепость, но даже были выгнаны из нее, чего мы вовсе
не ожидали. Преследуя турок на своем литовском коне, я остановился среди
базарной площади и с изумлением оглянулся: вокруг меня не было больше
никого - ни врагов, ни своих. Куда же они все подевались?
Раздумывая над этим, я подъехал к колодцу, чтобы напоить своего
запыхавшегося коня. Он начал пить. Пил, пил, и, наконец, мне стало
казаться, что этому питью не будет конца. Прошло пять минут, десять,
полчаса... Но вот я оглянулся, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь
моих гусаров. И что же я увидел? Задняя половина моего великолепного коня
была отрезана, как ножом, и все, что животное так жадно впивало в себя,
било фонтаном, выливаясь через отверстие, пересекавшее туловище коня на
середине. Вот чем и объясняется его неутолимая жажда!
Повернув оставшуюся половину коня обратно, я поскакал на двух передних
ногах его к тем самым воротам, через которые ворвался в крепость,
преследуя турок. И тогда все сделалось ясным. В пылу преследования я не
заметил, как кто-то, когда я въезжал в крепость, опустил шлагбаум,
перерезавший пополам моего коня. Тут же, у ворот, возле шлагбаума, и
лежала недостающая задняя часть славного животного, еще вздрагивающая от
боли. К счастью, наш эскадронный коновал оказался настоящим мастером в
таких делах: он тотчас же собрал молодые побеги лаврового дерева и сшил им
обе половинки моего коня. Разрастаясь, эти побеги переплелись с
внутренностями животного и вернули ему былую крепость и силу.
Мало того, пробиваясь наружу, лавровые ветви и листья образовали над
седлом нечто вроде маленькой беседки, нередко охранявшей меня в походах от
действия знойного солнца. После этого не одно сражение выиграли мы еще
вместе с моим благородным литовцем под сенью общих наших лавров!
К сожалению, во время моего турецкого плена (я уже упоминал об этой
грустной поре, когда мне приходилось нести обязанности пчелиного пастуха)
я вынужден был расстаться с моим красавцем-конем, и после заключения мира,
будучи отпущен на волю, я вернулся в Россию, а оттуда на родину уже в
карете.
Во время этого путешествия и приключилась история, получившая
впоследствии широкую огласку, но удивительно искажаемая многими
рассказчиками, почему я охотно сообщу вам сейчас, друзья мои, ту именно
версию, которая наиболее соответствует действительности. Получать сведения
из первоисточника - лучшее средство для того, чтобы не сделаться жертвой
различных обманщиков и хвастунишек.
В ту зиму не только в России, но и по всей Европе стояли такие холода,
что даже солнце отморозило себе нос. Однажды пришлось нашей почтовой
карете проезжать узкой проселочной дорогой, и, чтобы не столкнуться с
другими каретами, я приказал почтальону дуть в свой рожок. Он дул долго и
что было силы, но ни один звук не выходил из его сигнального рожка.
Грустные последствия этого странного обстоятельства не преминули
сказаться. Очень скоро мы заметили, что нам навстречу бешено мчится другая
карета, и остановить ее было поздно. Что оставалось делать? Я мгновенно
выскочил из своей кареты и, обладая изрядной физической силой, поднял ее и
перескочил через забор (принимая во внимание значительный наш багаж, надо
признать, что это было делом нелегким). Не теряя ни мгновения, я вернулся
за лошадьми, взяв одну под мышку, а другую напялив на голову, и перенес их
таким же манером к карете. Вспоминаю, что лошадь под мышкой очень
брыкалась, и мне пришлось засунуть ее задние ноги в карман. Встречная
карета проехала, и я снова перенес нашу карету и лошадей на дорогу, после
чего мы уже беспрепятственно добрались до ближайшей гостиницы и в ней
заночевали.
Вот тут-то и приключилась нашумевшая история. Почтальон повесил свою
шляпу и рожок на гвоздь возле печки, затем мы разделись и готовы были уже
уснуть, как вдруг раздались чрезвычайно мелодичные звуки, и, к изумлению
нашему, мы убедились, что они исходят... из отверстия рожка!
После короткого раздумья мы поняли, впрочем, что ничего чудесного тут
нет. Когда почтальон многократно дул в свой рожок, звуки в нем замерзали
(я уже упоминал о страшных холодах той зимой), чем и объяснялась тщетность
его усилий в пути. Теперь же звуки эти оттаяли и изливались перед нами в
тех самых мотивах, какие выдувал своими губами почтальон. Песни,
услышанные нами, несомненно, делали честь его музыкальному дарованию! Тут
были и "Ой вы, сени мои, сени", и "Ах, мой милый Августин", и несколько
кавалерийских маршей, и многие народные песни, далеко за полночь
услаждавшие нас. Вот как в точности было дело со звуками, замерзшими и
оттаявшими в почтовом рожке.
1 2 3 4 5