..
Вот уж поистине: ищи место, где происходят странные вещи.
Мир невозможен без прошлого, он стоит на прошлом. Мир невозможен без
книг, написанных в прошлом, какими бы наивными они нам ни казались.
Будущее невозможно без этих книг, потому что они существуют... Правда,
сами писатели, как правило, относятся друг к другу без трепета.
Позволю себе цитату (Эмиль Золя, "Парижские письма", 1878), тем
более, что и впредь собираюсь обращаться к цитатам.
"Жюль Верн - писатель остроумный, с большим успехом популяризирующий
науку для невежд, драматизируя ее, в маленьких романах... Жюль Верн не
пишет, собственно говоря, романов, он драматизирует науку, он пускается в
фантастические бредни, опираясь на новые научные данные... Я не стану
разбирать этого рода произведения, долженствующие, по-моему, исказить все
познания детей, но я вынужден засвидетельствовать их невероятный успех.
Произведения Жюля Верна, несомненно, все более покупаются во Франции...
Впрочем, они не имеют никакого значения в современном литературном
движении. Азбуки и требники продаются в таком же громадном числе..."
Меня в этой цитате больше всего восхищает ссылка на азбуки и
требники. Они ведь не имеют никакого значения в современном литературном
движении...

Было время, когда мне казалось, что все фантастические книги мира
написаны Жюлем Верном. Было время, когда мне казалось, что все лучшие
книги в этом жанре написаны Гербертом Уэллсом и Станиславом Лемом. Немалое
число фэнов и сегодня убеждено, что все стоящие внимания сюжеты в
фантастике разработаны братьями Стругацкими...
Безумный сон: все фантастические книги мира написаны В.Немцовым или
А.Столяровым...

Разумеется, Антология должна была открываться 1917 годом. Не потому,
что 24 октября все россияне рассуждали вот так-то, а с 25 октября сразу
начали рассуждать иначе, нет. Просто, как ни раскладывай карты, от фактов
никуда не деться - октябрь 1917 года прозрачной страшной стеной отгородил
Россию от мира.
Начался невиданный и неслыханный, поистине фантастический эксперимент
по созданию Нового человека.
Это ведь вообще главное дело любого режима - создание Нового
человека. Человека угодливого или запуганного, работящего или пьющего,
агрессивного или смирного, ленивого или динамичного, духовного или
ограниченного, бессловесного или болтливого... - какой человек на данный
момент нужнее режиму для решения его насущных задач, такой и создается, и
ничего с этим не поделаешь. Скажем, кухарка, умеющая управлять
государством.
Понятно, к такому важному делу нельзя не подключить писателей, -
инженеры человеческих душ! Вот наша Антология и должна прояснить вопрос -
какого именно Нового человека хотели создать неистовые большевики в нашей
неистовой, на все способной стране?
Открыть Антологию, конечно, поручалось Максиму Горькому, писателю
мною, кстати, любимому. Но не "Песня о Буревестнике" должна была открыть
Антологию, и не итальянские сказки, а небольшой малоизвестный рассказ, так
и называющийся - "Рассказ об одном романе".
Героиня рассказа - женщина, из тех, что "...всю жизнь чего-то ждут, в
девушках требовательно ждут, когда их полюбит мужчина, когда же он говорит
им о любви, они слушают его очень серьезно, но не обнаруживая заметного
волнения, и глаза их, в такой час, как бы говорят: "Все это вполне
естественно, а - дальше?"
Проводив гостей, героиня садится на террасе дачи и вдруг замечает,
что кто-то еще не ушел, упрямо сидит на скамье под деревом, достаточно
нелепый в летнем белом костюме (осень), и странный: героиня замечает - он
не отбрасывает тени (прием, понятно, не новый). Наверное это писатель
Фомин, решает героиня. Назойливый тип, все время лезет и лезет к ней...
Этот писатель действительно ей неприятен, он постоянно на глазах и "...в
то же время его как будто не было, а была толпа разнообразных мужчин,
женщин, стариков и детей, крестьян и чиновников, все они говорили его
голосом, противоречиво и смешно, глупо и страшно, скучно и до бесстыдства
умно."
Короче, писатель.
Но на скамье оказался не писатель, а его герой, некто Павел Волков -
более или менее материализовавшийся в меру убедительности описаний.
Воспринимая мир, как и следует воспринимать мир литературному персонажу,
он и саму героиню, живую, подвижную, думающую, принимает за такой же
литературный персонаж. "Я думаю, - говорит он, - что с этого, - вот с этой
встречи - и начинается роман. Должно быть, так и предназначено автором:
сперва вы относитесь ко мне недоверчиво, даже неприязненно, а затем..."
По-настоящему, затем - не случается. Но героиня понимает тоску
персонажа, который, кстати, жалуется весьма занудливо, очень
по-горьковски:
"Мимо меня изредка проходят люди, они говорят о чем-то неинтересном,
ненужном; какой-то рябой человек в чесучевой паре соблазнил толстенькую
даму тем, что у него в парниках великолепно вызревают ананасные дыни и,
между словами, кусал ей ухо, совершенно как лошадь, а она - взвизгивала
тихонько. Страшно глупо все, надоело, бессмысленно! Сидишь и думаешь: как
невероятно скучны, глупы и расплывчаты реальные люди, и до какой степени
мы, выдуманные, интереснее их! Мы всегда и все гораздо более
концентрированы духовно, в нас больше поэзии, лирики, романтизма. И как
подумаешь, что мы, в сущности, бытийствуем только для развлечения этих
тупых, реальных людей..."
И добавляет: "Вы ведь сами такая же...", на что героиня возмущенно
отвечает: "Нет!"

Как невероятно скучны, глупы и расплывчаты реальные люди...
Однажды покойный Дима Биленкин спросил меня: а кто, в сущности,
реальнее - Робинзон Крузо, Гулливер, капитан Немо или реальный сосед по
лестничной площадке?..
Не слабый вопрос.

Герой Фомина-Горького - это нечто нематериальное, нечто вроде
флатландца, он и тени-то не отбрасывает, в некоторых положениях он
фактически не виден, и все же реален, реален, действительно во много раз
реальнее соседа по площадке, о котором ты только то и знаешь, что он в
одно время с тобой выносит к машине мусор. Откуда-то издалека, из давних
лет доносится до нас его жалующийся голос: "Разве не кажется вам, что
жизнь была бы проще, удобнее, менее противоречива, если бы в ней не было
всех этих Дон-Кихотов, Фаустов, Гамлетов, а?"
Рассказ очень горьковский.
"...Где-то далеко поют девки и, как всегда, собаки лают на луну,
очень благообразную и яркую, почти как солнце, лучи которого кто-то гладко
причесал".
И отступления очень горьковские:
"Она села к столу, поправила отстегнувшийся чулок и долго сидела,
играя ножницами для ногтей. Потом стала полировать ногти замшей, - лучше
всего думается, когда полируешь ногти. Очень жаль, что Иммануил Кант не
знал этого".
Действительно...
Размышления героини приводят ее к тому, что на самом деле этот
привязчивый тип - писатель Фомин - не так уж и глуп. Он, конечно,
некрасив, неуклюж, но все же он самый интересный человек среди ее
знакомых. И она пишет письмо - писателю - укоряя его в несовершенстве, в
лени, в нежелании дописывать начатое. "Он даже не особенно умен, этот
Волков, - пишет она о литературном персонаже, с которым только что
столкнулась. - Он не удался Вам, и Вы должны как-то переделать, переписать
его. Во всяком случае Вам необходимо сделать так, чтобы это существо не
шлялось по земле каким-то полупризраком, - я не знаю чем! - и не
компрометировало Вас. Подумайте: сегодня он у меня, завтра у другой
женщины, - он ищет женщину, как Диоген искал человека..."

Призраки...
Что-то смутно угадывалось в тумане, но лишь угадывалось.
"Лицо, измятое, как бумажный рубль" (Александр Грин)... "Улыбка,
неопределенная, как теория относительности" (Александр Абрамов)...
Все равно это много лучше, чем у Н.Чернышевского - "Долго они щупали
бока одному из себя", хотя уступает в простоте М.Салтыкову-Щедрину -
"Летел рой мужиков...". Я уж не говорю о блистательной живописи Алексея
Толстого: "В Тамани остановились на берегу моря у казачки и здесь в первый
раз купались в соленой воде среди живых медуз в виде зонтика с пышным
хвостом, плавающих посредством вздохов..."

В какой-то чайхане мы задержались.
Хорошо бы Антологию снабдить портретами...
Мы пили чай, обливаясь горячим счастливым потом.
Многие знают в лицо Михаила Афанасьевича или Ивана Антоновича, а
многие ли могут представить себе Н.Н.Плавильщикова или хотя бы Евгения
Замятина?..
Два цыгана зазывно напевали что-то под неумолчный ропот Алайского
рынка.
"Что им история? Эпохи? Сполохи? Переполохи?.. Я видел тех самых
бродяг с магическими глазами, каких увидит этот же город в 2021 году,
когда наш потомок, одетый в каучук и искусственный шелк, выйдет из кабины
воздушного электромотора на площадку алюминиевой воздушной улицы..."
(Александр Грин).
Портреты!
Мы уже не представляли Антологию без портретов.
Расстрелянный Сергей Буданцев, счастливчик Лев Никулин, столетний
А.Палей, интеллигентный Александр Беляев, седобородый академик
В.А.Обручев, загадочная Наталья Бромлей... А может и В.Эфф, некий Владимир
Эфф, якобы радист с какого-то там несуществующего корабля...

На это имя - В.Эфф - меня вывел библиограф и собиратель фантастики
Георгий Кузнецов. Говорят, его квартира напоминает сундук с книгами.
Понятно, с книгами фантастическими. Говорят, у него можно отыскать любую
книгу любого года издания, и, наверное, это так, потому что издания
Натальи Бромлей, Валерия Язвицкого, редкостные журналы с рассказами и
повестями Владимира Орловского, Бориса Анибала, Андрея Зарина я получал
именно от Георгия. Для него это не было проблемой. И тяжелую годовую
подшивку журнала "Радио всем" принес он. Вот писатель, сказал Георгий, от
которого остался только роман, ничего кроме романа. Ни биографии, ни
портрета, ни даже даты рождения.
Журнал "Радио всем" выходил дважды в месяц, печатался в два цвета,
помещал недурные иллюстрации и, кроме основной своей цели - подробно
знакомить подписчиков с успехами радио у нас и за рубежом, время от
времени печатал фантастику.
"Элементы типа Лаланда", "Двухламповый усилитель с полным питанием от
сети переменного тока", "Стабилизированный приемник с двумя каскадами
усиления высокой частоты"... Профессиональные статьи перемежались
"Хроникой радиорынка" и заметками типа - "Рабочие Америки слушают
радиопередачи из СССР"... Бросались в глаза четкие, бьющие в цель
заголовки: "В Смоленске убивают радиообщественность", или - "Как не
следует преподносить радиообщественности ублюдочные идеи"... Что же
касается программы радиопередач, печатавшейся в журнале на каждый день,
без всякого преувеличения, она, как в зеркале, отражала жизнь страны. Вот,
скажем, что могли услышать советские радиослушатели в среду 18 апреля 1928
года:
"Через станцию им. Коминтерна. 12.10 - Центральный рабочий полдень.
4.00 - Радиопионер. 5.20 - Доклад: "Кружок военных знаний по радио". 5.45
- беседа: "Первомайские дни в кооперации". 6.17 - Рабочая радиогазета.
7.10 - Доклад т.Бухарина: "Алкоголизм и культурная революция".
В тот же день транслировалась по радио опера "Богема", краткая
медицинская лекция (по сангигиене), урок немецкого языка и, разумеется,
как всегда, по станции им. Коминтерна на волне 1450 м и по станции им.
Попова на волне 675 м в 11.55 - бой часов с кремлевской башни.
Вот в этом журнале и был напечатан в 1928 году фантастический, а
точнее, радиофантастический (именно так определил свое творение автор)
роман В.Эффа "По ту сторону".
С таинственного взрыва на Божедомке начинались невероятные, возможно,
все еще длящиеся в эфире приключения героев В.Эффа.
"В эпоху мирного строительства социализма такое приключение, как
наше, даже занятно", - замечал один из героев, совершенно не подозревая
того, как далеко, как поистине далеко может завести человека невинное
увлечение радиолюбительством...
Старая Москва - одни трамвайные стрелки на площади Дзержинского чего
стоят! - приметы времени, схваченные человеком именно двадцатых годов -
"Тов. Бухарин определенно заявляет, что при развитии фабрично-заводского
производства в капиталистическом государстве людоедство возможно лишь как
эксплуатация труда..." - своеобразные характеры героев - "Громов когда-то
знал английский язык. Конечно, он не мог бегло говорить по-английски,
потому что, как он сам говорил, язык не поворачивался в глотке для
идиотского произношения. Кроме того, английский язык был тем самым языком,
на котором Чемберлен писал свой ультиматум, и это обстоятельство в
значительной степени расхолаживало филологические порывы Ивана
Александровича Громова, считавшего себя честным комсомольцем...", - сама
научно-фантастическая часть романа (хотя автор малость поднапутал с
эффектами тяготения в летящей ракете и достаточно вольно истолковывал
некоторые положения теории относительности) - нет сомнений, роман В.Эффа
был просто необходим в Антологии. Рядом с героями М.Горького - все еще из
того, старого мира! - ведь они не случайно даже не отбрасывали тени, -
появлялись, наконец, комсомольцы - модель Нового человека, пусть и в
первом приближении.
Понятно, мы постарались выяснить, кто такой В.Эфф.
В краткой заметке, предваряющей роман и, несомненно, выдуманной от
начала до конца, говорилось, что В.Эфф - это будто бы радист с судна
"Красное знамя", безвременно умерший от чахотки.
Может быть, может быть...
Ни Георгий Кузнецов, ни Игорь Халымбаджа, ни даже такой знаток
советской фантастики, как Виталий Бугров, так и не докопались до настоящей
биографии В.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3