здесь будет стипендиальный фонд! Участвовать в игре могут только нехудожники. Исключение я делаю для господина Люса, который, я слышала, живет не на средства от своего искусства.
С этими словами она вынула тяжелый кошелек и положила его перед собой на стол. Потом смешала карты и воскликнула:
— Милостивые государи и государыни, делайте вашу игру! Красное или черное?
Удивленное общество помедлило несколько секунд. Затем Люс по-рыцарски поставил золотой и выиграл. Розалия выплатила ему половину, а другую бросила в пустую сахарницу, стоявшую под рукой.
— Очень благодарна, господин Люс! Кто еще ставит? — весело и благосклонно произнесла она.
Пожилой человек, к которому она обратилась со словами: «Смелее, дядя!»—поставил монету в два гульдена и тоже выиграл. Она положила в вазочку один гульден, а другой дала ему вместе с его ставкой. Три или четыре дамы, приободренные этим, все разом рискнули поставить по гульдену и проиграли. Розалия со смехом бросила в сахарницу по полгульдена на каждую. Желая, как он сказал, «отомстить за дам», Люс снова поставил луидор, после чего несколько мужчин выступили с двухталеровыми монетами, а за ними дамы опять отважились ставить кто полгульдена, а кто и целый гульден. Выигрыши и проигрыши сменялись довольно равномерно, но каждый раз что-нибудь падало в сахарницу, и «стипендиальный фонд», как его называла Розалия, рос хотя и постепенно, но все-таки заметно для глаза.
— Это подвигается слишком медленно! — крикнул вдруг Люс и поставил четыре золотых — остаток денег, бывших у него в кошельке.
— Благодарю еще раз! — сказала Розалия, выиграв ставку и бросив половину в фонд.
Трудно было понять, радуется ли Люс вместе с нею. Но он схватил стул и сел напротив красавицы, воскликнув:
— Должно пойти еще лучше!
Следуя многолетней привычке путешественника, он обычно не выходил из дому, не имея при себе более или менее значительной суммы в банкнотах. Так и теперь где-то в его одеяниях был запрятан бумажник. Люс извлек его и положил перед собой банкнот в сто рейнских гульденов. Потеряв эти деньги, он поставил на карту второй банкнот, третий и так до десятого, который был последним. Все эти ставки были сделаны в течение двух минут, не более. Поэтому Розалии хватило одной улыбки и одного сияющего взгляда, который, почти не дыша, она обратила на Люса. Его банкноты от первого до последнего она, не сняв половины, бросала в сахарницу. Молниеносная быстрота, с какой играл случай, сообщала этой сцене своеобразную прелесть и производила такое впечатление, будто розовощекая банкометша была не простой смертной, а обладала колдовской силой.
— Теперь довольно! — воскликнула она.-—Тысяча гульденов, не считая звонкой монеты. Больше пятисот гульденов в год такому юнцу не требуется. Значит, мы можем поддерживать его два года и для этого внесем деньги банкиру. Но раньше мальчик должен побывать дома. Пусть завтра же выезжает!
После этого она стала описывать нам сцену предстоящей встречи между матерью, разоренной пожаром, и сыном, так неожиданно подоспевшим с помощью, рассказала еще раз, как этот цветущий юноша, который вдали от родного гнезда, среди веселья маскарада, был настигнут ужасной вестью, стоял, объятый отчаянием, борясь с горькими слезами. В радости своей она была так хороша, что, казалось, достигла вершины женского очарования. Отблеск ее красоты упал и на лицо Люса, когда она через стол сердечно пожала ему руку и сказала:
— Неужели и вы не радуетесь лучу солнца, которым мы вам обязаны? Без такого проявления вашего великодушия не удалось бы так скоро оказать мальчику помощь! Зато вы будете председателем нашего комитета, а сегодня поведете меня к ужину!
При этих словах ее мысли как будто приняли иное направление, она встала, попросила извинить ее и удалилась. Вслед за ней через те же двери быстро вышел и Люс, словно вспомнив, что хотел ей что-то сказать. Прошло полчаса, и Розалия вернулась под руку с Эриксоном, чтобы во главе своего веселого гарнизона идти к столу. Люс больше не появлялся; говорили, что он отправился в лесной лагерь, который хотел еще как следует осмотреть, пока там кипело веселье.
О том, что произошло за эти полчаса, впоследствии стало довольно подробно известно тем, кто так или иначе был прича-стен к событиям. Люс с внезапной решительностью стремительно пошел следом за исчезнувшей Розалией и настиг ее в уединенной комнате, где она намеревалась обменяться несколькими словами вовсе не с ним. Схватив ее за обе руки, он объявил ей о своей глубокой и благоговейной любви и потребовал, чтобы она дала ему счастье и успокоение, ибо дать их может только она одна. Он твердил, что она — самая женственная из женщин, божественная жена, какая лишь один раз приходит в мир, прекрасная, светлая и веселая, как звезда Венеры, умная и добрая, не имеющая себе равных. Теперь он знает, почему до сих пор жил в заблуждениях и колебаниях, предчувствуя и разыскивая самое лучшее, но не обретая его. А ныне перед ним неумолимый долг и неотъемлемое право завоевать это лучшее. Никакие соображения не помешают ему в этот решающий час перейти по шаткому, узкому мостику, отделяющему его от истинного бытия, и предложить ей цельную, не нарушаемую никакими случайностями жизнь, такую жизнь, которая сама есть необходимость, но не железная необходимость, а золотая. Ибо невозможно, чтобы какой-либо другой смертный мог так знать и чтить ее, как он. Он чувствует это как непреложную истину, она бурным пламенем пылает в его душе, и жар этот — одновременно и свет: свет понимания, который должен быть обоюдным.
Много наговорил он таких громких фраз, вовсе не свойственных ему. Но при этом он был так хорош собой и полон такого искреннего увлечения, что Розалия никак не могла отразить этот натиск просто шуткой или обидным словом, хотя даже тот костюм, в котором он нынче появился и ее доме, неприятно поразил ее.
Она в испуге отняла у него руки, отступила на шаг и воскликнула:
— Милейший господин Л юс! Из ваших таинственных речей я поняла только одно: что свет и взаимное понимание, о котором вы говорили, у нас полностью отсутствуют. Я вовсе не самая женственная из женщин, избави меня боже,— иначе я была бы олицетворением слабости! Я простое и ограниченное создание и пока не ощущаю ни малейших признаков склонности к вам, да и вы так же мало можете меня знать,— ведь не прошло и суток с тех пор, как вы впервые увидели меня!
Но он прервал ее, вновь попытался завладеть ее руками и продолжал в том же духе.
О нет, заявил Люс, уж он-то хорошо ее знает, со всем ее прошлым и будущим. Именно ее прежняя жизнь в смирении и безвестности — знак того, что ей определено победоносно достигнуть яркого блеска своих прав! Ведь в том и заключен глубокий смысл стольких сказаний о богах и людях, что небесная доброта и красота нисходят во мрак для служения человеку, что они ил трогательного неведения о самих себе призываются к осознанию себя, что существенное должно освобождаться из пыли несущественного.
Тут она вдруг всплеснула руками и заговорила жалобным тоном:
— Боже, какое несчастье! Если бы только я знала это неделей раньше! А теперь уже поздно! Я обручена, угадайте — с кем?
— С Эриксоном! —не без озлобления произнес он.— Я догадывался! Но это ничего не значит! Истинные решения судеб проходят над подобными препятствиями, как утренний ветер над травой! Перед сегодняшним решением должно померкнуть вчерашнее намерение — оно устарело.
— Нет,— возразила она, качая головой, словно была объята печальным сомнением.— Я принадлежу к роду, члены которого держат слово. Ничего не могу поделать; я ведь самая обыкновенная травинка!
Розалия помолчала, как будто собираясь с мыслями, он же снова начал свои настойчивые речи. Но она опять перебила его, будто ей пришла в голову удачная мысль:
— Я слышала или читала об удивительных женщинах, которые мирно жили с ничем не замечательными мужьями и при этом поддерживали с самыми выдающимися умами нежную дружбу, основанную на сродстве душ. Но для этого прежде всего необходимо расстояние; нужно, чтобы успокаивающий страсти возраст освятил подобные отношения. Говорят, что такие женщипы, народив достаточное число детей и хорошо воспитав их, нередко возвышаются до полного понимания этих умов и могут жить высокими материями. Теперь вы видите, как хорошо все еще может устроиться, стоит нам только захотеть. Если во мне действительно есть что-то необыкновенное, а я уже почти готова вам поверить, то я могу пока выйти за своего ничем не замечательного Эриксона, вы же удалитесь, скажем, лет на двадцать...
Она умолкла не без тревоги, увидев, что Люс с мучительным вздохом опустился на стул и потупил взор. Он лишь теперь догадался, что обворожительная женщина им играет, и, заметив еще на себе свой наряд, вероятно, понял, в какое скверное положение он попал по вине своей слабости. Возможно и то, что он, такая богатая и сложная натура, впервые ощутил в душе своей зияющую пустоту.
Мягкий ковер маленькой комнаты заглушил шаги Эриксона, который уже несколько минут стоял позади своего друга. Розалия вела свои лукавые речи в присутствии жениха, ничем его не выдав и даже глазом не моргнув.
— Ах ты, чудак! — сказал Эриксон, кладя руку на плечо Л юса.-— Разве можно выхватывать у товарища невесту?
мгновенно обернулся и вскочил. Справа он увидел женщину, слева — северянина, они улыбались друг другу.
— Вот! — печально и смущенно произнес Люс с горечью, смешанной с раскаянием.— Дождался я! Вот что выходит, когда мужчина отдает всю свою душу. Теперь я знаю, каково людям, отправляющимся в изгнание! Желаю вам счастья!
Он быстро повернулся и ушел.
Когда позднее все уже сидели за столом, накрытым скорее для дружеской трапезы, нежели для парадного приема, а Люс все не появлялся, я снова с беспокойством подумал о бедной Агнесе. Перед этим она безмолвно стояла возле меня и следила за карточной игрой. Во время более продолжительных пауз она сжимала мою руку и ходила со мной, не произнося ни слова. Я не отваживался заговорить с ней о ее делах, да и не ощущал в себе такой потребности и умения утешать. Но я не мог не заметить, как взволнованно дышала ее грудь, как боролись в ней гнев и тоска и как она ежеминутно подавляла рвавшийся наружу вздох.
Я сопровождал ее к столу и сел рядом с ней. Когда Эрик-сон произнес теперь краткую речь, объявил о своей помолвке и закончил просьбой, чтобы собравшееся веселое общество воспользовалось случаем и помогло ему отпраздновать его счастье, я услышал, как Агнеса, среди шума всеобщего радостного удивления, звона бокалов и поздравительных возгласов, испустила глубокий вздох облегчения. Словно сбросив тяжкое бремя, она несколько минут сидела углубленная в себя. Но так как Люс все не показывался, ничто не могло ее утешить. В ходе событий, о которых онд догадывалась, измена его выступала в еще более ярком свете, а ее простая душа была неспособна строить новые планы на его несчастье. Но она подавила свое горе и держалась мужественно, не выказывая желания отправиться домой. И даже когда все поднялись с мест, чтобы пожелать счастья молодой хозяйке, она, по моему приглашению, присоединилась к длинной веренице гостей.
Розалию вначале окружили ее родные, которые, по-видимому, были не слишком обрадованы неожиданной помолвкой и строили довольно мрачные физиономии. Умная женщина воспользовалась этим днем, чтобы заманить их в ловушку и принудить к достойному участию в торжестве ее помолвки. При таком множестве гостей они были лишены возможности оказать даже самое слабое сопротивление в виде ненужных ей предостережений и советов. Тем очаровательней казалась счастливая невеста среди раздосадованных кузенов и кузин.
Теперь наступила трогательная минута, когда в пестром ряду поздравителей самого разнообразного вида подошла и Агнеса,— покинутая женщина принесла свое приветствие победоносной. Она поклонилась и поцеловала невесте руку, как смиренное горе — счастью. Розалия смущенно взглянула на нее и затем сочувственно пожала ей руку. Она совсем забыла о молодой девушке, как уже не помнила в эту минуту о коварном Люсе, и можно было заметить, что она приняла какое-то решение. Однако уже в следующую секунду печальная Агнеса отошла от нее, а сама она вернулась к своим счастливым мыслям и радостным забавам.
После того как все гости вновь заняли свои места, воцарилось общее веселье, и его наконец разделили кузены, которые тоже были не прочь развлечься; но вскоре произошел новый перерыв. Весть о счастливом событии в судьбе одного из товарищей быстро достигла большого лагеря в лесу, где все еще шумела неутомимая молодежь. И вот, чеканя шаг, в зал вошел отряд ландскнехтов с барабанами, флейтами и развевающимся знаменем, а через другую дверь — орава веселых членов цехов и молодых ремесленников со своим оркестром. Обе группы обошли вокруг стола, размахивая шляпами и выкрикивая приветствия, после чет о с достоинством согласились осушить бокалы в честь молодой нары. Прежний порядок был нарушен, и на долю Эриксона вместе со слугами досталось немало хлопот, прежде чем разместились вновь прибывшие, которые заполнили все комнаты. Но все сопровождалось таким искренним весельем, что, казалось, только возрастала торжественность эюго дня.
Я спросил у Агнесы, чего она хочет: вернуться домой или остаться. Первое представлялось мне, пожалуй, более желательным, ибо, хотя затянувшаяся опека над таким невинным и прелестным созданием и казалась мне задачей приятной и почетной, меня влекло к молодым немцам, и я хотел наверстать упущенное, проведя последние часы среди себе подобных, свободным среди свободных.
Агнеса медлила со своим решением. Она тайно содрогалась перед мыслью очутиться одной дома, где никто не мог бы как следует утешить ее, а может быть, ей также не хотелось покинуть место, где еще столь недавно находился ее любимый и где она предавалась новой надежде. Поэтому я пока повел ее по различным комнатам дома, между живописных групп пирующих — повсюду, где было что-либо интересное, а неистощимая изобретательность гостей непрерывно порождала необычайные сцены, на которые стоило посмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119