Говорил в основном Панкрац, и то, что он предлагал вчера вечером, повторил и сегодня: учитывая, что действовать нужно быстро, не исключено, что может нагрянуть толпа (во что он, правда, и сам не верил), необходимо было, чтобы он и бабушка тотчас с первым поездом уехали в город и остались там у Васо до послезавтра, а затем,— поскольку завтра воскресенье и учреждения не работают,— пошли в суд и сделали заявление. Конечно же,— он повернулся к Йошко,— все зависит от него! На всякий случай, преградив ему путь к отступлению, он показал на часы, из чего стало ясно, что до отхода поезда осталось меньше часа.
Йошко, мрачный, с увлажненными глазами, словно и сам недавно плакал, смотрел в окно на дорогу, на которой автомобиль итальянца оставил широкие, рубчатые следы. При напоминании Панкраца он вздрогнул и взгляд его задержался на отце. Ему показалось, он понял, отчего тот плакал, продав свой кларнет. И ему вспомнилось его славное прошлое, когда он, как настоящий господин, владел тремя автомобилями. Но то, что отец плакал и вчера вечером, когда о кларнете не было и речи, и советовал во всем признаться — не могло ли это означать, что он разгадал коварный замысел Панкраца и хотел на будущее оградить его от нежелательных последствий! Но как, принеся себя в жертву? Нет, только не это! — отогнал от себя эту мысль Йошко и, поскольку, во-первых, не хотел волновать отца, а, во- вторых, в этот критический момент у него не было другого выхода, и, наконец, в будущем все еще могло измениться, он едва слышно согласился и с планом Панкраца, и с его требованиями. Согласившись, он только предложил, чтобы в город с Панкрацем вместо матери поехал отец.
И вправду, опасаясь за него (особенно сейчас, когда старик не написал еще более или менее приемлемого для него завещания), Йошко сослался на плохое
самочувствие отца. Здесь ему,— сказал он,— пришлось бы слишком много волноваться (не исключено, что он в чем-то и признается!), поэтому будет лучше, если он останется в городе, предположим, у Васо. А бабушка, чтобы не бросился в глаза их внезапный отъезд, может отправиться в город завтра.
И бабка и Панкрац не возражали. И все тут же принялись за дело: Йошко пошел выдать Панкрацу деньги, затем вместе с ним стал запрягать коней, бабка собирала старого Смуджа в дорогу. Сделать это было нелегко и из-за того, что он капризничал, не желая никуда ехать, и вообще из-за его неповоротливости. Госпожа Резика помогла ему одеться, продолжая при этом наставлять, давая старые и новые советы, подбадривая его, говоря, что завтра приедет и сама. Наконец, забыв в спешке сменить жилет, в кармане которого остались деньги, полученные за кларнет, сунула туда конфеты для сына Васо. К этому времени бричка была готова, там уже сидел Панкрац, бабка с помощью Йошко впихнула в нее и деда. Так все они двинулись в путь: трое в бричке — Йошко правил,— она же шла рядом, провожая их до дороги. Когда они выехали на главную дорогу, госпожа Резика на минуту остановила бричку.
Вдалеке показались жандармы, но поскольку они шли с противоположной стороны села, то наверняка направлялись сюда не из-за них. Все же госпожа Резика вовремя спохватилась и, велев им остановиться, подошла к Панкрацу. Тихо, с опаской поглядывая на людей, которые вместе с женой Йошко за ними с любопытством наблюдали, стоя в дверях лавки, она спросила, что ей в случае необходимости говорить жандармам?
Панкрац усмехнулся, а затем совершенно серьезно посоветовал ответить, мол, она ничего не знает, кроме того, что он и старик поехали в город, чтобы сделать в суде заявление обо всем, что им известно о смерти Ценека.
Бабка, недовольная, злая, плотно сжала губы и разомкнула их только для того, чтобы прикрикнуть на мужа, который попытался выйти из брички. Затем Йошко, окончательно потеряв терпение, ударил кнутом, крикнул жене, что скоро вернется, и бричка оставила перекресток позади.
Пыль поднялась такая, что вмиг поглотила и коней, и бричку с людьми, как некая мифическая туча — окаянных грешников.
Ехали они очень быстро, молча, и прибыли на станцию в последнюю минуту. Поезд уже подходил, это был тот самый несчастный немецкий! Чух-чух, чух-туу! — действительно вдоль колеи по лугам полз какой-то хриплый, глухой шум. Услышав его, Панкрац усмехнулся и побежал за билетами, вернулся как раз к поезду. Вместе со старым Смуджем они вошли в вагон; Йошко снова помог отцу подняться, затем поцеловал ему руку и пожелал доброго пути. Не попрощавшись с Панкрацем, возвратился к бричке, развернулся и, не желая общаться с начальником станции, пытавшимся с ним заговорить, двинулся обратно.
Он поехал назад, а они вдвоем — дальше и, за всю дорогу не проронив ни слова, прибыли в город. Там сели в трамвай — старый Смудж не хотел платить за фиакр — и скоро были у Васо.
Они застали его дома, когда он отчитывал жену, которая,— вероятно нервничая из-за отчаянно оравшего в другой комнате ребенка,— гладя его выходные брюки, немного их подпалила. Увидев Панкраца с тестем, которые вошли в комнату, удивительно безвкусно обставленную, он от удивления вытаращил глаза и раскрыл рот.
— В чем дело? Зачем ты приехал? Что все это значит,— не отрывая взгляда от тестя, спрашивал он у Панкраца.
Панкрац, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно развалился на диване, предоставив тетке Йованке попытаться, увы, безуспешно, что-то выведать у отца. Только позднее, по настоянию Васо, он объяснил, что случилось, к какому решению они пришли, почему приехали сегодня, а бабка прибудет завтра.
— Именно у меня? — пришел в ужас Васо, услышав, что старик должен остаться у него несколько дней.— Но позволь, ты забываешь, что я полицейский чиновник! Как это тебе могло прийти в голову!
Панкрац догадывался, какой прием им может оказать Васо, но был даже рад, потому что мог хоть в малой степени отомстить за то, что тот выдал его Йошко. Васо дал ему честное слово, что о его секретной службе никому из родственников не обмолвится ни единым словом! Теперь же он лишь рассмеялся.
— Не мне, а Йошко! Да и как могло быть иначе?
К кому я его должен был привезти, у кого завтра остановится и старая? Не могу же я их взять к себе...
— У тебя довольно большая квартира, есть и диван.
— Это так, но сейчас хозяйка делает ремонт, ей
не до гостей,— снова солгал Панкрац, та навела в квартире порядок еще во время его пребывания на море. У него была иная причина не приводить никого к себе. Хозяйка на днях должна была уехать, а возможно, уже уехала к кому-то из родственников, этим обстоятельством он намеревался в полной мере воспользоваться, чтобы от души насладиться с молодой служанкой, оставшейся дома, с которой у него давно была тайная связь!
— Ну и что из того? — все больше возмущался Васо.— Здесь тоже завтра не будет никакого порядка! — Васо окинул взглядом комнату, точно сейчас в ней все было убрано! — Завтра я иду в гости, целый день нас не будет дома! Мой коллега делопроизводитель (он назвал его имя) отмечает свое повышение по службе! Кто вас будет кормить?
— Это только завтра, и то, наверное, не целый день! Впрочем, утром приезжает старая, она сможет ему что-нибудь приготовить, да и служанка могла бы это сделать, надеюсь, ее ты не берешь с собой? Чего ты так боишься? — Панкрац встал, скрестив на груди руки.
— Боюсь? — помрачнел Васо.— Дело не в страхе! Просто это не очень удобно! Вы решили, хотя я был против, во всем признаться, и если узнают о вашем пребывании у меня, скажут, что я с вами заодно! Кроме того, уехали вы внезапно, жандармы об этом могут сообщить в полицию, хорошая же каша заварится! Гм, очень умно, так же, впрочем, как и ваше решение во всем признаться!
Панкрац промолчал, в его плане защиты отводилось место и Васо. Вместо ответа он сказал:
— Умно признаться — всегда лучше, чем глупо все отрицать! Впрочем,— ехидно добавил он,— бывают и глупые признания, ты, к примеру, не сдержал своего честного слова!
— Что ты имеешь в виду? — оскорбился Васо.
Панкрац взглянул на деда, сидевшего на стуле,
куда его посадила дочь, сама направившись в другую комнату, к ребенку. И подумал: стоит ли говорить при нем? Но дед был так подавлен, что среди окружавших
его предметов нельзя было сыскать вещь более безучастную, чем он. Поэтому Панкрац продолжил, несколько смягчив тон:
— Ты знаешь, о чем я говорю! Ты разболтал обо мне Йошко! О той секр... Не понимаю, зачем это тебе было нужно?
Впрочем, Панкрац понимал, для чего Васо это сделал. В душе Васо считал, что превращение, случившееся с Панкрацем, произошло не без его влияния, поэтому не преминул похвастаться своим успехом перед Йошко! В этом, естественно, он не хотел признаваться; впрочем, то, что для Панкраца было главным, он Йошко не рассказал, поэтому сейчас и возмутился:
— Извини, я ему сказал, что ты так поступаешь исключительно по убеждению! Да и этого бы он не узнал, если бы не вывел меня из равновесия неожиданной приверженностью ко всему хорватскому — и ею он хвастает именно тогда, когда ему необходима протекция в суде! Вот я и поставил тебя в пример.
Панкрац еще откровеннее усмехнулся. Ставить его в пример, да еще говорить, что действует он исключительно по убеждению! И Васо полагает, что Йошко ему поверил! Ему стало смешно, но, вспомнив, что практически ничего не потерял, у него пропало всякое желание продолжать, и, зевнув, он только сказал:
— Он делает на это ставку.— И стал оглядываться вокруг, ища свою шляпу, все ему уже наскучило, да и оставаться не имело смысла! Он еще надеялся встретиться в кафане с друзьями и договориться о какой-нибудь попойке. Поэтому, взяв шляпу, торопливо добавил: — Ну, мне пора! Я должен у одного коллеги взять лекции! Приду завтра в полдень: если тебя не застану, будет бабка.
Васо насупился и замолчал. Какое-то время он колебался, не зная, стоит ли продолжать, затем раздраженно заговорил: разве в самом деле Панкрац не мог бы взять к себе деда, а завтра и бабку? Если они останутся у него, то и он будет вовлечен в аферу, а к чему это? Йошко так захотел? Тот самый Йошко,— он обрушился на него, хотя уже стал подумывать, не подложил ли ему Панкрац из вполне понятного чувства мести свинью,— тот самый, который до сих пор не выплатил ему остаток обещанной платы за квартиру, и кто единственный виноват в том, что он скитается по чужим квартирам, когда мог бы иметь свой дом!
Нет, Панкрацу следовало быть умнее и понять это! — он поджал губы, опустил голову, глядя на него исподлобья.
На самом деле, что касается несполна выданных денег, то Йошко при их последней встрече договорился с ним возместить их, предоставив возможность собрать весь урожай с той земли, которую Васо пока не мог у него выкупить, но которую Йошко этим летом все же позволил ему обработать, часть урожая уже лежала у Васо в амбаре. Об этом Панкрац не знал, впрочем, это его и не интересовало, его сейчас занимало нечто совсем иное.
— Послушай, Васо! — сказал он, на минуту отложив в сторону шляпу.— Если ты боишься даже принять у себя стариков, чего вообще от тебя можно ожидать? Конечно, ты отнюдь не второй человек после короля, теперь ты, несомненно, в этом убедился и сам! Тем не менее твоя помощь, замолвленное тобой словечко, твои показания, я уже не говорю о твоих политических связях, могли бы принести пользу, в конце концов, ты же служишь в полиции! Мы никогда, правда, не говорили об этом, но делу уже послезавтра — если не раньше! — будет дан ход, так скажи, что ты намереваешься делать? Не думаешь же ты, что это дело может миновать тебя, как река Сава гору Слеме, независимо от того, будут старики жить у тебя или нет? В лучшем случае, можешь быть приглашенным свидетелем!
Поначалу Васо несколько растерялся, а затем выпалил:
— Я ничего не знаю и не хочу знать! Достаточно того, что со мной не считались там! Чего ты хочешь? Наверное, чтобы я пошел вместо них, тем самым выдал себя и шефу полиции, и самому королевскому наместнику?
— Нет, только не ему! — улыбнулся Панкрац и всерьез пояснил: — Речь идет не только о них, но и обо мне! Твоем политическом единомышленнике! Но сейчас не время об этом рассуждать,— Панкрац вспомнил, что его приятели могут разойтись из кафаны на свидания,— на сегодня достаточно! Вот только еще что! Думаю, это мы можем друг другу доверить, в этом ты со мной согласишься: вершатся и более крупные дела, на которые полиция не только смотрит сквозь пальцы, но и сама в них участвует, и для нее, и для наших коллег дело Ценека, какого-то ничтожного Ценека —
сущий пустяк! Оставь, дорогой мой, плоха была бы та власть, и полиция, и суды, и друзья, которые из-за таких пустяков жертвовали бы своими людьми и не могли бы закрыть глаза на наше дело! Да ты это уже и сам испытал! Наверное, хорошо помнишь, как удачно завершилась весной твоя афера на конном заводе!
Васо едва заметно усмехнулся, но тут же помрачнел.
— Позволь, но дело Ценека и то, на заводе, все же не одно и то же!
— Разумеется, не одно и то же! Но с нашей точки зрения, с точки зрения представителей власти, интересы государства, за чей счет ты провернул аферу, наверное, стоят выше, чем забота о какой-то исчезнувшей хорватской крестьянской душонке, которая к тому же сегодня наверняка была бы на стороне республиканцев!
— Но все, что я делал, делал во времена Австро-Венгрии, я разорял ее!
— Ну да, с золотым яблоком, которое нес за императором в Пеште! А то, что было потом, делалось во имя созидания сегодняшнего государства! Оставим это, ха-ха-ха! — Панкрац сдерживал себя, чтобы не перейти меру, и без того им уже нарушенную; он снова потянулся за шляпой.— Следовательно, как я сказал... ну, а ты куда? — внезапно обратился он к старому Смуджу.
Старый Смудж поднялся, посмотрел вокруг невидящим взглядом и пробормотал:
— Пойду и я!
— Куда?
Смудж также взял со стола шляпу, но тяжелый, удушливый кашель не позволил ему сдвинуться с места.
— Кх-а, кх-а! — только и слышно было его покашливание, и, кажется, он пробормотал еще что-то о гостинице, вроде бы собираясь туда пойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43