И
хорошо, что не приходилось: ощущение и так было такое, будто я наглотался
использованных бритвенных лезвий.
Моррис оценил обстановку правильно и не вмешивался. Я ничего не мог
передать ему ни словом, ни жестом, ни мысленным приказом, даже если бы
сумел это сделать; его мысли были для "монаха" открытой книгой. Но Моррис
знай сидел себе, попивая тоник без джина, пока я шепотом дискутировал с
"монахом".
- Но корабль! - шептал тот, - Что будет с кораблем?..
Его агония была и моей, ибо первейшая обязанность капитана - спасти
корабль любой ценой...

К началу второго "монах" дошел до середины нижнего ряда бутылок. Он
соскользнул с табурета, заплатил за выпитое бумажками достоинством в один
доллар и выплыл за дверь.
"Косы тебе только не хватает да песочных часов", - подумал я,
провожая его взглядом. - "А мне не хватает долгого, хорошего утреннего
сна, которого мне, увы, не видать, как своих ушей".
- Проследите, чтобы никто не вздумал задержать его, - сказал я
Моррису.
- Никто не вздумает, но хвост за ним пустят.
- Бесполезно. Одеяние для ношения среди чужих - хитрая штука. Оно
поддерживает "монаха" и дает ему способность к прямохождению. Служит щитом
и воздушным фильтром. А также плащом-невидимкой.
- Да ну?
- Я расскажу вам об этом, если успею. Именно таким образом он сюда,
по всей видимости, и добрался. Один из членов экипажа раздвоился. Потом
один остался на месте, а второй ушел. У него было две недели сроку.
Моррис поднялся и сорвал с себя свой спортивный пиджак. Рубашка под
пиджаком промокла насквозь.
- Что если мы попробуем промывание желудка? - спросил он.
- Бесполезно. Стиратель памяти уже, наверное, растворился в крови.
Лучше записывайте, не теряя времени, все, что я помню о "монахах", пока я
еще хоть что-нибудь помню. В запасе еще есть часов девять-десять...
Это я, конечно же, нагло солгал.
- О'кей. Сейчас включу диктофон.
- Но не бесплатно.
Лицо Морриса стало неожиданно жестким.
- Сколько?
Я обдумал ответ самым тщательным образом.
- Сто тысяч долларов. И если вам охота поторговаться, вспомните, чье
время вы тратите.
- Я и не собирался торговаться.
Собираться-то он собирался, да передумал.
- Хорошо. Деньги переведите немедля, пока я еще способен читать ваши
мысли.
- Договорились.
Он предложил зайти в телефонную будку вместе, но я отказался. Никакое
стекло не помешает мне видеть его насквозь.
Вышел он оттуда молча: его мучил вопрос, ответа на который он боялся
как огня. Потом он отважился:
- Что решили "монахи"? Что будет с нашим Солнцем?
- Этого я заговорил. Потому и просил вас его не трогать. Он убедит
остальных.
- Вы его заговорили? То есть как?
- Пришлось потрудиться. - Я вдруг понял, что готов душу отдать за час
сна. - Он запрограммирован до мозга костей: его профессиональный долг -
сберечь корабль. Таблетка въедается глубже некуда. По себе знаю.
- Но ведь тогда...
- Не будьте ослом, Моррис. Пока корабль находится на окололунной
орбите, ему ничто не угрожает. Парусный звездолет может столкнуться с
опасностью только в межзвездном пространстве, где помощи ждать не от кого.
- Вот как!
- Не то, чтобы я его сразу убедил. Просто заставил здраво оценить
этическую сторону сложившейся ситуации.
- А если его кто-нибудь переубедить?
- Все может быть. Потому-то нам и надо построить пусковой лазер.
Моррис мрачно кивнул.

Следующие двенадцать часов достались мне тяжело.
Первые четыре часа я выкладывал все, что мог вспомнить о
телепортации, о технике "монахов", о семейной жизни "монахов", об этике
"монахов", о взаимоотношениях между "монахами" и инопланетянами; я
описывал этих инопланетян, называл координаты бесчисленных населенных и
ненаселенных миров... короче, все, что мог. Моррис и сотрудники секретной
службы, те, которые раньше изображали посетителей в баре, сидели вокруг
меня завороженно, как мальчишки, слушающие рассказы у костра. А Луиза
заварила нам свежий кофе и ушла спать в одну из кабинок.
Потом я позволил себе отключиться.
К девяти утра я лежал на спине, уставившись в потолок, и с паузами
секунд по тридцать цедил обрывки информации, бессвязные и бесполезные. К
одиннадцати у меня в животе скопилась огромная лужа черного чуть теплого
кофе, глаза мои болели и слезились и проку от меня больше не было.
Играл я убедительно и знал это. Но Моррис никак не оставлял меня в
покое. Он верил мне, я чувствовал, что он мне верил. И все равно он не
хотел уклоняться от привычной процедуры, да, по правде говоря, ничего и не
терял. Если я уже не мог принести пользы, если больше ничего не помнил, то
к чему было проявлять мягкость? Нет, терять ему положительно было нечего.
Он обвинил меня в симуляции. Заявил, что действие таблеток я
имитировал. Он заставил меня сесть и чуть не поймал на этом. Он вставлял в
речь ругательства, математические формулы, латинские выражения и словечки
из жаргона любителей фантастики. Все тщетно. Одурачить меня он не сумел.
Часа в два дня он велел кому-то из своих сотрудников отвезти меня
домой.
Я чувствовал боль в каждой мышце, но должен был изо всех сил
сохранять изнуренный вид. Иначе мои рефлексы мгновенно подняли бы меня на
носки, чтобы я успел изготовиться на случай возможных перебоев в
искусственной силе тяжести. От двойного напряжения становилось еще
больнее. И так продолжалось часами - приходилось сидеть, опустив плечи,
безвольно мотая головой. Но если бы Моррис вдруг увидел меня, идущим
походкой канатоходца...
Сотрудник Морриса проводил меня до комнаты и удалился.

Я проснулся в темноте и ощутил, что в комнате кто-то есть. Кто-то, не
желающий мне зла. Луиза. Я снова заснул.
Вторично я проснулся уже на рассвете. Луиза сидела в кресле, положив
ноги на край кровати. Глаза у нее были открыты.
- Позавтракать хочешь? - спросила она.
- Хочу, но в холодильнике почти ничего нет.
- Я кое-что принесла.
- Хорошо.
Я снова закрыл глаза, однако пять минут спустя решил, что достаточно
выспался. Тогда я встал и пошел взглянуть как дела у Луизы.
Хлеб для тостов уже был намазан маслом, бекон уже жарился на
сковородке, еще одна сковородка шипела, дожидаясь яичницы, а в миске уже
белели взбитые яйца. Луиза возилась с кофеваркой.
- Дай-ка ее сюда, - сказал я.
Луиза успела лишь налить в кофеварку воду. Я сжал ее в руках, закрыл
глаза и попытался сосредоточиться...
Трах!
Я понял, что у меня получилось, даже раньше, чем рукам стало горячо.
Кофеварка была полна горячим, благоухающим кофе.
- Ошиблись мы насчет первой таблетки, - сказал я Луизе. Она с
нескрываемым любопытством смотрела на меня. - Вот что произошло во вторник
вечером. У "монаха" было переводящее устройство, но "монаху" не нравилось,
что оно вопит у него над ухом по-английски. Он мог бы отключить ту часть
аппарата, которая беседовала по-английски со мной, тогда "переводчик" лишь
нашептывал ему мои слова в переводе на "монаший". Но для этого было нужно
сначала научить меня понимать чужую речь. Языковой таблетки у него не
нашлось. Не нашлось у него и обобщенного лингвистического курса, если
таковой существует, в чем я сильно сомневаюсь. "Монах" был здорово пьян,
но все же изобрел выход. Профессия, которой он меня обучил, сродни твоей.
Сродни в том смысле, что это очень древняя профессия и ее смысл трудно
передать одним-двумя словами. Но если попробовать ее приблизительно
определить, то лучше всего подойдет слово "пророк".
- Пророк, - повторила Луиза. - Пророк?..
Она замечательно совмещала два занятия: слушала меня с предельным
вниманием, ни на секунду не прекращая взбивать яйца.
- Или прорицатель. А может, еще точнее - ясновидец. Так или иначе,
эта профессия включает дар языков, чего и добивался "монах". Но вместе с
ним она дает и другие таланты.
- Такие, как превращение холодной воды в горячий кофе?
- Вот именно, умение творить чудеса. Сходную технику я и использовал,
чтобы розовые таблеточки забвения исчезли, прежде чем попадут ко мне в
желудок. Но главный из новых моих талантов - умение убеждать. Вчера
вечером я убедил "монаха" в том, что взрывать звезды - грех.
Моррис боится, что кто-нибудь переубедит его. Не думаю, что это
возможно. Искусство чтения мыслей, также заложенное в моей таблетке, в
действительности гораздо глубже, чем обычная телепатия. Я не просто читаю
мысли, я заглядываю в души. Теперь тот "монах" стал навеки моим
приверженцем. Быть может, он убедит в моей правоте весь остальной экипаж.
А может, не мудрствуя, проклянет "хачироф шисп" - то самое устройство,
которое взрывает звезды. Я лично намерен поступить именно так.
- Проклянет?
- Ты думаешь, я шучу?
- О, нет. - Она налила кофе. Твое проклятие выведет его из троя?
- Да.
- Вот и хорошо, - сказала Луиза, и я почувствовал силу ее собственной
веры. Веры в меня, которая делала из нее идеальную послушницу. Когда она
отвернулась, чтобы подать яичницу, я бросил ей в чашку треугольную розовую
таблетку.
Она кончила накрывать на стол, и мы сели завтракать.
- Тогда, значит, все это кончено?
- Все кончено, - я отпил апельсинового сока. Просто чудо, как
четырнадцать часов сна могут повлиять на аппетит. - Все кончено, и я могу
вернуться к своей главной, четвертой профессии.
Она вскинула на меня глаза.
- Бармен. Раз и навсегда, я бармен. Ты выйдешь за бармена.
- Вот и хорошо, - повторила она, успокаиваясь.
Часа через два ее мозг освободится от рабских оков. Она снова станет
собой: свободной, независимой, неспособной усидеть на диете и несколько
застенчивой. Но розовая таблетка не сотрет ее собственной памяти. Луиза не
забудет, что я люблю ее и, надеюсь, все-таки выйдет за меня замуж.
- Придется нам нанять помощника, - сказал я. - И поднять цены. Как
только наша история выплывет наружу, от посетителей отбоя не будет.
Луиза думала о своем.
- Когда я уходила, Билл Моррис выглядел из рук вон плохо. Надо бы
известить его, чтобы он больше не переживал.
- Ну уж нет. Я хочу, чтобы он боялся. Моррис обязан убедить весь мир
в необходимости строительства пускового лазера. Чего доброго, кто-нибудь
еще предложит закидать корабль "монахов" бомбами. А этот лазер нужен нам
самим.
- Мм... Вкусный кофе. Но зачем нам лазер?
- Чтобы добраться до звезд.
- Пусть об этом печется Моррис. Ты забыл, что ты - бармен? Твоя
четвертая профессия...
Я покачал головой.
- Ни ты, ни Моррис не отдаете себе отчета в том, на каком гигантском
пространстве торгуют "монахи" и как их мало самих. Сколько тебе
приходилось видеть сверхновых за всю свою жизнь? Чертовски мало. В
необозримом, бесконечном небе чертовски мало кораблей. Но в нем есть
многое, помимо "монахов". Есть многое такое, чего боятся сами "монахи", а,
возможно, и такое, о чем они и знать не знают. Корабль "монахов" даст нам
жизненную силу и бессмертие. Никакая цена не окажется тут чрезмерной...
- У тебя горят глаза, - выдохнула Луиза. Она выглядела почти
загипнотизированной и полностью убежденной. И я понял, что на всю
оставшуюся жизнь обречен держать в узде свою тягу к проповедям.
---------------------------------------------------------------
Larry Niven. The Fourth Profession (1972)
С "книжной полки" SBNet.Ru
http://www.sbnet.ru/books/ ¦ http://www.sbnet.ru/books/
---------------------------------------------------------------

1 2 3 4 5 6 7 8