Быть может, кое-кому покажется странным неистовая любовь обитателей Курортного Сектора к починке микрокомпьютеров, коллективному голографированию и бесшовной сварке купальных трусиков — об этом, во всяком случае, свидетельствуют бесчисленные окошки с вышепоименованными видами услуг,— но кто же вправе отказать безупречному в остальном Курсекту в некоторых причудах?
Нет, причина мятежности Фанта лежит, пожалуй, глубже, и есть прямой смысл поискать ее в более конкретной обстановке.
Фант с Иолантой жили на рекбазе, косившей гордое зодиакальное имя «Козерог». Рекреационная база принадлежала не писательской организации Орпоса (в этом случае присутствие там Фанта было бы вполне правомерным), а Отделу дистанционного зондирования, к которому ни наш герой, ни Иоланта не имели ни малейшего отношения. Фант получил путевку по блату и был страшно доволен уже тем, что безо всяких хлопот поселился в двухместной каюте самой комфортабельной рекбазовской секции. Напуганный вольным смыслом слова «рекреация», он на пути в Курортный Сектор строил жуткие предположения по части жилищных условий. В кошмарных снах ему виделись сепаратные мужские и женские многоспальные отсеки, и он сочинял туманные и разноплановые угрозы, которыми придется стращать рекбазовского директора, дабы он вселил нашего героя с супругой (с супругой ли? — могут спросить) в изолированные апартаменты. Или, на худой конец, дал бы ключ от всегда пустующей каюты, бессрочно зарезервированной обществом «Почва».
Угрозы пропали втуне. Отведенные апартаменты оказались изолированными. В том смысле, что имелись отдельный вход, отдельный ключ и отдельный санузел. Звукоизоляция в счет не идет. Во всяком случае, когда сразу после полуночи в каюте этажом выше начинали играть в мини-гольф, в каюте этажом ниже в три часа ночи выходили на связь с Землей, а из коридора в полвосьмого утра, когда Фант еще спал, а все прочие приступали к водным процедурам, сквозь закрытую дверь прорывался истерический стекло-рок,— словом, когда такое случалось, Фанту мерещилось, что все эти звуки рождаются в его собственном жилище, и он долго не мог понять сквозь сон, кто и каким образом сюда проник и почему бесчинствует.
Может быть, причина — в халтурной звукоизоляции?
Может быть…
В рекреационных мероприятиях Фант не участвовал. К его удивлению, на рекбазе это было занятием необязательным. Наш писатель заранее настроил себя, что, если его будут заставлять, он тем более даст насилию активный отпор. Но принуждать никому не приходило в голову: не хочешь бегать по бесконечной ленте, крутить педали велоэргометра и прыгать в нагрузочном полускафандре типа «Вериги» — живи как знаешь. Фант терялся…
Так, может быть, причина — в этой растерянности? В этом беспредельном изумлении перед коварством ожидаемого? В излишней готовности бороться с несуществующими превратностями судьбы?
И это может быть…
Столовая рекбазы тоже вносила свою лепту в душевный сумбур Фанта. На завтрак отводился час, на обед — час и на ужин — все тот же уставный час. Фант не знал, что так заведено по всем рекбазам Ближнего Космоса, по всем орбитальным пансионатам, станциям отдыха и даже — страшно подумать! — беспутевочным супердемократическим санаториям системы Восемнадцатого Управления. Поэтому бедняга не в силах был уразуметь, отчего он должен лишаться оплаченной заранее порции пищи, если явится на завтрак не с восьми до девяти утра, а, например, в пять минут десятого? И его страшно раздражало висевшее на двери столовой беспрекословное объявление, лишенное знаков препинания: «Господа рекреанты опоздавшие в установленное время не обслуживаются».
Меню отличалось двумя свойствами: гуманным правом столующегося на выбор и побеждающей это право стабильностью. Алгоритмически сей кажущийся парадокс разрешался следующим образом. К примеру, объявленный диапазон первых обеденных блюд был: суп чанахи и борщ. Естественно, Фант жаждал чанахи. Но оказывалось, что лакомое экзотическое варево поглощено первой десяткой ворвавшихся в столовую едоков, и, естественно, всем прочим полагался неизменный борщ. В один прекрасный день Фант решил, что с него борща довольно, что он никогда в жизни больше не попросит борща, что от одной ложки борща он непременно умрет. В меню же значился загадочный и тем желанный суп калапук. Придя к столовой за полчаса до открытия, Фант с грустью осознал, что не он один отличается подобным хитроумием и что по крайней мере сотня проницательных рекреантов заблаговременно прельстилась проклятым калапуком. Одновременно Фант получил лишнюю возможность удостовериться в могуществе элитарности. Как ни надеялся он на крепость своих плеч и локтей, а в первую десятку не попал: закаленные в ежедневных боях первоедоки стояли насмерть и пихались отчаянно. Ненавистный борщ Фант тем не менее съел. И не умер. (Заметим, что ему в данном вопросе нечаянно повезло. Если бы Фант имел понятие о калапуке — а это суп на сква-ленной хлорелле,— то, скорее всего, аппетит у него пропал бы навсегда.)
Со вторыми блюдами ситуация складывалась еще более таинственным образом. Коварное меню манило котлетами «Козерог», эскалопами и свиными отбивными. Когда же дело доходило до реальной раздачи, перед Фантом появлялось извечное баранье рагу (с уплотненной лапшой), которое упорно не превращалось ни в то, ни в другое, ни в третье. Эта загадка страшно мучила Фанта, тем более что состояние рагу заставляло скорбеть о печальной участи неповинных — и, судя по атрофичной конституции мяса, проведших всю жизнь в невесомости — баранов, а мучительная, но не имеющая никакого отношения к сытости тяжесть, вызванная лапшой, сбивала с толку, обращая мысли к проблемам упаковки грузовых контейнеров на трассе Земля — Орпос.
(Если бы меня спросили о секрете, связанном с мясными продуктами на рекбазе «Козерог», я, наверное, не долго думая, намекнул бы на чью-то хищную руку, приложенную к этому делу, а также на то, что эскалопы и отбивные действительно существуют в природе, но они исчезают из натурального оборота и попадают в определенные желудки, еще не дойдя до рекреантских — даже элитарных — столов. Однако меня никто не спрашивает, поэтому намекать я ни на что не буду. Тем более что у меня нет желания бросать тень на незнакомых людей из орпосовской сферы обслуживания. И вообще — ни слова о ворах!)
А вот на ужин иногда подавали творожное суфле. О да, я знаю, читатель с нетерпением ждет его появления. С алчным любопытством он жаждет разгадки обещанной тайны, а я безжалостно морочу ему голову несусветными калапуками и невозможными рагу.
Итак, суфле!
Вся штука в том, что Иоланте это нежное творение рекбазовских кулинаров безумно нравилось. Она готова была питаться только творожными суфле и была бы счастлива, если бы на обед ей приносили суп из творожного суфле, жаркое из творожного суфле и творожное суфле в чистом виде на десерт. Впрочем, это десерт и есть.
Думаю, теперь читатель спокойно вынесет известие о том, что в тот самый день, на который Фант запланировал временное бегство из Курортного Сектора, а следовательно, и из рекбазы с тропическим названием «Козерог», на ужин ожидалось именно творожное суфле. В отличие от читателя, Иоланта как раз на этом спокойствие и потеряла.
* * *
Дальше вот что. Прежде чем приступить к очередной главе моей повести, я должен признаться: названия к ней я пока еще не придумал. Оно, очевидно, появится позже. Поэтому вместо заголовка я оставил пустое место. Читатель имеет редкую, но вполне реальную возможность выступить на трудном поприще соавторства и поместить там какую угодно фразу (лишь бы была приличной — это все, о чем я его прошу). Придет время, и он сможет сравнить ее с моим вариантом. К даже — чем черт не шутит — отбросить последний как вопиюще бездарный…
Я уже упоминал, что Фант — писатель, но ни словом не обмолвился о жанре, в котором он работает. Дело в том, что этот жанр непонятен ему самому.
Как и все писатели нашего времени — особенно те, которые поставлены на государственное пансионное обслуживание,— Фант при написании рассказов, романов и повестей пользуется микрокомпьютером. Вечером накануне того дня, на который был намечен кратковременный побег из Курортного Сектора, Фант заперся в санузле своей двухместной каюты, удобно устроился на стульчаке, извлек из кармана комп и развернул клавиатуру.
Фант задумался, почесал в затылке и бойко отстучал длинное заглавие:
УДИВИТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, ПРЕДПРИНЯТОЕ АВТОРОМ С АНФИСОЙ ПО ДЕБРЯМ ИСТОРИИ, ПО ТЕМНЫМ НОЧАМ, ПО ВНУТРЕННОСТЯМ, ПО РАЗНЫМ ТАМ ПЛАНЕТАМ. ПО СЕРЫМ КОЧКАМ, ПО ШИКАРНЫМ ЭТАЖАМ И ПО НЕПОНЯТНЫМ КАНАТАМ – С ТОЙ ЦЕЛИЮ ЛИШЬ, ЧТОБЫ УЗНАТЬ, ЧТО НИЧЕГО ОСОБЕННО ХОРОШЕГО
ИЗ ЭТОГО ПРОИЗОЙТИ НЕ МОЖЕТ, И ЧТОБЫ РАДОСТНО ДОСТИЧЬ КОНЕЧНОЙ ТОЧКИ МАРШРУТА, ДО КОТОРОЙ, ВПРОЧЕМ, МОЖНО ДОБРАТЬСЯ БОЛЕЕ КОРОТКИМ И ПРОСТЫМ ПУТЕМ.
Фант еще немного подумал и добавил в скобках: (остросинкопированная дискретная фуга).
Поясню: наш герой неплохо разбирается в музыке. По крайней мере секреты полифонии ему столь же доступны, как и тайны синтаксиса и этимологии.
Теперь необходимо было выбрать эпиграф. Поскольку Фант питал к эпиграфам неизъяснимую любовь и старался снабжать ими все свои произведения и все главы в этих произведениях, то отбор цитат и изречений был поставлен на широкую электронную ногу. В специальном блоке памяти компа хранилось более двадцати тысяч выдержек из множества различных книг на все случаи творческой необходимости.
Фант набрал случайную последовательность цифр. На экранчике вспыхнула надпись:
Чтобы познать то, чего вы не знаете,
Вам нужно идти по дороге невежества.
Чтобы достичь того, чего у вас нет, Вам нужно идти по пути обречения.
Чтобы стать не тем. кем вы были,
Вам нужно идти по пути, на котором вас нет.
Т. С. Элиот. «Ист Коукер»

— Годится! — одобрил Фант. И вдохновенно принялся писать.

ВСТУПЛЕНИЕ
В этом сочинении будет много путешествий: фантастических и полуфантастических, оксюморных и юморных. Путешествия в космосе, по пятиэтажному особняку, по болоту — в большой степени неординарны, но поразительнее всего, пожалуй, не они, а то путешествие, которым открывается ЭКСПОЗИЦИЯ.
Это путешествие по неспокойным ночам истории человеческой, экскурс в то темное, что сокрыто белыми страницами учебников истории и, будучи обнажено, оборачивается либо болью безвозвратных утрат, либо смутным предвиденьем огромных потерь. Это путешествие также и по душе человеческой, поскольку связано оно, с любовью мужчины к женщине и любовью женщины к мужчине, с любовью к ребенку и любовью к людям, то есть с тем, что и должно равно наполнять историю людей и душу человека, если только она где-то гнездится в телесной оболочке.
Это будет очень сумбурное путешествие, потому что в истории и в душе нет стран света, и нет магнитного полюса, и компас там бессилен, и приходится двигаться наугад, и не знаешь, каким путем ты идешь, от хорошего ли к плохому, от зла ли к добру. Может, именно потому, что мы не знаем, какой цели достигнем, автор и прибегнул к ухищрению, выдумав путешествия по космическим мирам, по этажам, по болотным кочкам, даже по внутренностям человека.
Это будет наиболее удивительное путешествие еще потому, что оно проходит по времени, а не по пространству, и читателю заранее будет полезно узнать, что все, входящее в «фугу», как-то связано со временем. Временем жить и временем умирать, временем собирать камни и временем разбрасывать камни, временем любить и временем ревновать, временем любить и временем ненавидеть, временем быть близким и временем быть чужим, временем бескорыстия и временем подлости. Каждая из этих форм времени очень своеобразна, не похожа на другие и настолько хорошо скрыта под своей оболочкой, что мы зачастую не подозреваем истинной природы вещей. А природа эта страшно проста и страшно сложна одновременно: История, великая История нашей жизни.
Есть много способов исследовать эту природу внешнего и внутреннего мира человека, доказать, как каждая секунда нашего существования в миллионных пересечениях с секундами других существований необратимо меняет нас, накладывает на личность человека печать неотвратимого изменения, как большинство наших бед — но в то же время и достижений — определяется желаниями обогнать Историю, отстать от Истории, идти в ногу с Историей или остановить Историю.
Фуга представляет попытку синтезировать разные методы. Нельзя утверждать, что из предлагаемого синтеза родится идеальный инструмент для проникновения в Историю, представляемую здесь как почва, на которой вырастают Побуждения человека. Но по крайней мере что-то из этого должно получиться…
На этой фразе Фант выключил комп и вышел из санузла.
…По дископлану резво бегали иностранцы — то ли туристы с «ГеоСата», то ли командировочные с «ПауСата» — Фант не стал выяснять. Размахивая сверкающими голоаппаратами новейших моделей, они выскакивали то на открытую корму, то на палубу между салонами — и щелкали, щелкали, щелкали. Фант мрачно наблюдал за диковинным народом и все удивлялся, откуда это у людей может взяться столько энергии в семь часов утра. И зачем изводить столько пленки на однообразные металлические стены, мимо которых плыл дископлан.
Впрочем, на стенах были граффити — и в немалом количестве,— ничто иное здесь, ей-богу, не заслуживало увековечивания. Несколько минут Фант и сам бездумно разглядывал рисунки и надписи. Очень много было голых, карикатурно изображенных мужчин и женщин с похабно гипертрофированными половыми органами. Кое-где попадались половые органы сами по себе — и обязательно попарно, мужские и женcкие, изображенные в момент, непосредственно предшествующий соитию.
Время от времени мимо проплывали пятна свежей краски — транспортная служба регулярно закрашивала наиболее непристойные рисунки и матерные выражения. Впрочем, мат обладал свойством проступать сквозь/ любой слой самой густой краски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21