Какие чувства открылись моему взору! Какое зрелище поднимало
мои чувства!
Фанни: "о, что вы делаете? Пустите, прошу вас..."
Гамиани: "нет вы моя Фанни, мое дитя, моя радость, моя
жизнь! Ты слишком прекрасна, ты видишь- я люблю тебя! Я люблю
тебя, я влюблена в тебя, я схожу с ума! ... Тщетно дитя
сопротивлялось. Поцелуи заглушали ее крики. Сжатая в об'ятия
обвитая руками, она сопротивлялась бесполезно. Жаркими
об'ятиями обхватив девушку, графиня понесла ее в свою кровать и
бросила туда, как хищник свою добычу.
Фанни: "что вы? Боже... Постойте! Это ужасно, я буду
кричать. Оставьте меня. Я вас боюсь!" Но поцелуи, еще более
горячие были ответом на ее крики. Руки обвивали ее все сильнее
и сильнее и из двух тел стало одно.
Гамиани: "Фанни прижмись ко мне плотнее, отдайся мне всем
телом. Вот так, вот так... Моя жизнь! Вот, вот-это уже
удовольствие... Как ты дрожишь , дитя. Ага, ... Ты
уступаешь..."
Фанни: "это дурно, это нехорошо. Вы меня губите. Ах...
Ах... Я умираю"
Гамиани: "да, так прижми меня, малютка, моя любовь! Прижми
сильнее, крепче! Как она хороша в наслаждении, сладострастна.
Ты наслаждаешься?! Ты счастлива! О, боже... Вот...
Это было слишком странное зрелище. Графиня с горящими
глазами, раскинув волосы, извиваясь, кидалась на свою жертву,
чувства которой были столь же возбужденными. Обе они не
прекращали своих телодвижений и порывов, огненными поцелуями
заглушая свои крики и вздохи. Кровать трещала от исступленных
толчков графини. Вскоре изнуренная, ослабевшая Фанни откинула
руки. Побледневшая, она лежала неподвижно, как прекрасная
покойница. Графиня была в бреду, наслаждение ее убивало, не
завершаясь удовлетворением. Обезумевшая, мятущаяся, она
раскинулась на ковре посреди комнаты, катаясь и подстрекая себя
соблазнительными позициями, сумасбродным бесстыдством, пальцами
вызывая беспредельное наслаждение.
При этом зрелище мой разум помутился. Была минута, когда
мною овладело отвращение от негодования. Я хотел показаться
графине, обрушить на нее всю тяжесть своего презрения, но
чувства оказались сильнее рассудка. Тело торжествовало в
трепетном нетерпимом ликовании. Я был ошеломлен и похож на
безумного. Сбросив одежду, разгоряченный, раскрасневшийся и
грозящий,
я устремился на прекрасную Фанни ... Раньше чем она поняла,
что подверглась новому нападению, уже торжествуя, я чувствовал,
как подо мной, отвечая каждому моему толчку, колеблется и дрожит
ее тело, гибкое и хрупкое. Отыскав ее язычок, колющий и
горячий, я скрестил его со своим, и наши тела смешались вместе.
Фанни: "ах, бог мой! Меня убивают! ..." При этих словах
прекрасная Фанни мертвеет на мгновение, а потом снова дарит меня
ласками. "Ах, Фанни! -Воскликнул я -постой теперь ты ... Ох
..." Я сам чувствовал, что теряю жизнь и умираю от счастья.
Какая чрезмерность! ... Уничтоженный, потерянный в об'ятиях
Фанни, я совсем не чувствовал яростного натиска графини.
Приведенная в себя нашими восклицаниями и вздохами, охваченная
яростью и завистью, она бросилась на меня, чтобы вырвать меня из
рук сбоей подруги. Ее руки обхватили меня, стараясь отторгнуть,
ее пальцы впились мне в тело, она кусала меня, и царапала. Это
двойное соприкосновение с двумя телами, дышашими наслаждением,
пылающими страстной жаждой, снова меня оживило, удвоив мои
желания. Меня охватило пламя! Я оставался твердым непобедимым
мстителем над телом Фанни. Потом не уступая своего положения в
этом странном беспорядке трех тел, смешавшихся, сцепившихся одно
с другим, я достиг того, что крепко стиснув бедра графини,
держал их раздвинутыми над своей головой. "Гамиани, ко мне!
-Крикнул я-опирайтесь на руки и подвигайтесь вперед!"
Гамиани меня поняла, и я мог свободно вздохнуть, всунув свой
острый шершавый язык в воспаленную часть ее тела. Фанни в
забвении, вне себя, любовно ласкала трепещущуюся грудь,
качающуюся над ней. В мгновение ока графиня была побеждена и
усмирена!
Гамиани: "какой огонь вы зажгли! Это слишком ... Пощадите
... О, какая жгучая сладость ... Вы меня уморите. Боже, я
задыхаюсь ..."
Тело графини скатилось в сторону как мертвая груда. Фанни в
безумном восторге, вскинув руки мне на шею, обвилась вокруг
меня, прижимаясь всем телом, скрестив ноги у меня за спиной.
Фанни: "дорогой мой! Ну, ко мне! Весь ко мне. Ну, постой
минуточку, остановись... Ах... Так... Ну скорее же, скорее
... О ... Ох ... Я чувствую, я погружаюсь ..."
И мы, сцепившись, оцепеневшие, остались распростертыми друг
на друге, без движения, с полуоткрытыми губами, едва начиная
чувствовать свое пересохшее дыхание. Мало-помалу мы пришли в
себя. Все трое мы поднялись и минуту молча смотрели друг на
друга. Удивленная, устыдившаяся своего порыва, графиня поспешно
прикрылась. Фанни спряталась под простыней, потом, как дитя,
понявшее свой поступок, когда он уже стал непоправим, она горько
заплакала. Графиня не замедлила обратиться ко мне с упреком:
Гамиани: "сударь! Вы для меня неприятная случайность. Ваш
поступок-это отвратительная западня, бесчестие и подлость. Вы
заставляете меня краснеть."
Я собрался защищать себя.
Гамиани: "о, знайте, сударь: женщина никогда не прощает
тому, кто использует ее слабость!"
Я возражал, как мог. Я об'яснялся, оправдывая себя пагубной
страстью к ней, непоборимой страстью, которую она своим
хладнокровием, своей холодностью, довела до отчаяния,
побудившего меня к хитрости и даже к насилию. "Кроме того -
добавил я - можете ли вы подумать, Гамиани, что я когда-нибудь
во зло использую допущенную мною смелость? Если я виноват, то
подумайте только о моем безумии, которое овладело моим сердцем.
А лучше не думайте ни о чем, кроме наслаждения, которое мы
испытали вместе и которое вы сможете испытать снова же." В то
время, когда графиня прятала голову, притворяясь огорченной, я
обратился к Фанни со словами: " воздержитесь от слов. Думайте
только о той блаженной сладости, которая нас сейчас соединила.
Пусть она останется в вашей памяти счастливым сновидением,
которое только вам принадлежит, которое знаете только вы сами.
Клянусь вам никогда не испортить памяти моего счастья
разглашением его лицам посторонним.
Гнев их вскоре утих, слезы Фанни высохли. Незаметно мы снова
сплелись и все трое состязались в шалостях, поцелуях и ласках
... "О, мои прекрасные подруги - воскликнул я - пусть никакая
боязнь вас не смутит. Отдадимся друг другу до конца ... Так,
как если бы эта ночь была последней ... Посвятим ее радости и
сладострастию!" И Гамиани воскликнула: "жребий брошен! К
наслаждениям! Фанни, сюда! Поцелуй же меня, дурочка. Дай мне
тебя покусать, дай вздохнуть до самого сердца. Альсид, к делу!
О, вы великолепный самец! Каким богатством наградила вас
природа!" "Вы этому завидуете, Гамиани? Тогда я начну с вас!
Вы пренебрегаете этим наслаждением? О , нет! Вы благословите
его, когда хорошенько отведаете! ... Лежите, лежите и выставте
вперед мишень для моего нападения... Ах! Сколько красоты в
этой вашей позе! Скорей, Фанни, Фанни, сцепитесь ногами с
графиней, введите сами это грозное орудие - мой огнестрельный
снаряд. Бейте в цель... Стойте! Слишком сильно, слишком
быстро ..."
Гамиани: "а... А... Ах... Вы делаете фокусы из
наслаждения..."
Графиня качала бедрами как бешеная, более занятая поцелуями
Фанни, чем моими стараниями. Я воспользовался одним движением,
которое все спутало и быстро опрокинуло Фанни на тело графини.
Мы смешались все трое, погрузившись в море наслаждений.
Гамиани: "что за прихоть, Альсид? Вы внезапно отвернулись
от врага? О, я прощаю все! Вы поняли, что не стоит дарить
сладость для бесчувственной. Что делать? Это мое печальное
свойство - разлад с природой. Я жалею, но чувствую только
ужасное и чрезмерное! Я стремлюсь к невозможному. О, это
ужасно доходить до изнурения, до потери рассудка, в самообмане
всегда желать и никогда не чувствовать удовлетворения. Меня
убивает мое воображение. Вот что значит быть очень несчастной."
Во всей этой речи слышалась жалоба и такое живое выражение
безнадежного отчаяния, что я почувствовал себя взволнованным
жалостью. "Может быть это состояние проходящее, Гамиани? Быть
может вы слишком впитали в себя чтение губительных книг?"
Гамиани: "о, нет! Нет, это не я... Слушайте и вы меня
пожалеете ... Да, быть может вы меня пожалеете и... Простите."
Я была воспитана в италии моей теткой очень рано овдовевшей. До
15 лет я росла и ничего не понимала в жизни, зная только
религию. Преданная богу, я просила у него только одно -
избавления меня от мучений ада. Этот страх внушила мне тетка,
не смягчая его ни малейшим проявлением нежности. Я имела только
одну сладость жизни - сон, а мои дни проходили грустно, как ночь
преступника.
Иногда только по утрам тетка звала меня к себе в постель.
Тогда ее взгляд становился ласковым, а слова льстивыми. Она
привлекала меня к себе на грудь, на бедра, стискивала меня
внезапно в об'ятиях порывисто и судорожно. Я видела как она
извивалась, запрокидывала голову и обмирая, безумно смеялась.
Испуганная, я смотрела на ее движения, думая, что она одержима
падучей болезнью.
Однажды, после долгого собеседования с францисканским
монахом, она покликала меня, и почтенный отец держал такую речь:
"дитя мое! Вы становитесь взрослой. Уже демон-соблазнитель
может совратить вас и вы почувствуете его приступы. И если вы
не чисты и не без греха, его стрелы могут и вас настигнуть, если
вы не запятнаны, то будете неуязвимы. Страданиями наш владыка
искупил мир, страданиями и вы искупите ваши грехи. Приготовтесь
подвергнуться искупительной муке. Просите у бога надлежащих сил
и мужества, сегодня вечером вы будете испытаны. Идите с миром
дочь моя!"
Уже несколько дней тому назад тетка говорила мне о страстях и
пытках, которые надо терпеть ради искупления своих грехов, и
поэтому, уходя, я почувствовала испуг от слов монаха. Наедине с
собой я хотела молиться, думать о боге, но меня преследовала
только мысль о мучениях, которые меня ждали.
Тетка пришла ко мне среди ночи. Она приказала мне раздеться
догола, вымыла меня с ног до головы и велела одеть черную
большую одежду, застегивающуюся на шее, с разрезом позади сверху
донизу. Она сама оделась точно также, и мы, выйдя из дома, сели
в коляску. Почти через час я очутилась в огромном зале, обитом
черной материей, освещенном единственной лампой, подвешенной к
потолку. Посреди зала возвышался аналой, окруженный подушками.
"Стань на колени, Гамиани, подкрепи себя молитвой и потерпи
всю ту муку, которую вам боги сулили".
Я едва успела повиноваться, как открылась потайная дверь и ко
мне подошел монах, одетый так же как и мы, бормоча какие-то
слова. Распахнув мои одежды и отбросив полы в обе стороны, он
обнажил мое тело от шеи до пят. Легкая дрожь вырвалась у монаха
восхищенного без сомнения зрелищем моего тела. Он пробегал
рукой повсюду, остановился на мгновение ниже талии и наконец
опустил руку ниже. "Вот источник грехов у женщины. Этот
источник и должен пострадать!" - Произнес замогильный голос.
Едва были произнесены эти слова, как на меня посыпались удары
бича или плети, узловатой с железками на концах. Я вцепилась в
аналой и всеми силами старалась не кричать, но напрасно. Боль
была невыносимой. Я бросилась бежать с криком:- "пощадите,
пощадите! Я не вынесу этой пытки. Лучше убейте меня.
Сжальтесь, молю вас!"
"Негодная! - Воскликнула тетка- бери пример с меня!"
При этих словах она смело выставилась своей наготой,
раздвинула бедра, держа ноги наверху. Удары сыпались на нее
градом. Палач был безжалостен. В одно мгновение бедра ее
окровавились. Но она оставалась непоколебимой, вскрикивая
временами:- "сильнее! ... Ах... Еще сильнее!" Это зрелище
привело меня в исступление. Я почувствовала сверхестественную
смелость и кричала, что готова вынести все!
Тетка моя медленно встала и осыпала меня горячими поцелуями,
в то время как монах связывал мне руки и закрывал глаза
повязкой.
Что я вам скажу еще? Возобновилась еще большая пытка.
Вскоре, оцепеневшая от боли, я стала неподвижна и уже ничего
больше не чувствовала . Однако, сквозь стук ударов, мне
слышались какие-то крики, хохот, всплески ладоней, хлопающих по
телу. Слышался бесмысленный смех, смех нервный, судорожный,
предвестник каких-то ликующих чувств. Через минуту лишь один,
охрипший от сладострастия, голос моей тетки царил над этой
странной гармонией звуков, над этим разгульным концертом, над
этой кровавой сатурналией. Позже я поняла, что зрелище моей
пытки было нужно, чтобы разбудить хотение. Каждый мой вздох
вызывал бурный порыв сладострастия. Несомненно уставший, мой
палач наконец кончил. Все еще без движений, я была в ужасном
состоянии, предаваясь смерти. Однако, овладевая снова своими
чувствами, я стала ощущать какой-то странный зуд: мое тело
трепетало и было как в огне. Я сделала скользящее движение,
бесстыдное, словно для удаления ненасытного хотения. Вдруг две
руки меня нервно схватили и что-то теплое продолговатое, стало
биться мне в бедра, скользнуло выше и вдруг неожидано меня
прокололо.
В эту минуту мне почудилось, что я разорвана пополам. Я
странно вскрикнула и почувствовала, что до конца в меня
втолкнули твердую задвижку, разрывающую мое тело. Мои
окрававленные бедра скрещивались с бедрами противника.
1 2 3 4 5 6 7