– Эй, а вы врубаетесь, что я дважды кончил?
– И это было прекрасно, – сказал Борис.
– Это была фантастика, – воскликнул Дэйв почти с маниакальным энтузиазмом, а затем посмотрел на Дебби: – Скажи, сеструха, разве это была не фантастика? – Та, избегая его глаз, зарделась, как девственная невеста, и радостно кивнула.
– Итак, что бы вы сказали насчет… – начал Борис в порядке стартового рывка – видя, как они настроены, как готовы работать, пока примерно тридцать два человека стояли вокруг в ожидании. – Что бы вы сказали насчет того, чтобы в этой сцене Дебби была наверху?
– Потрясно, приятель! Да, ё-моё, это было бы клево. Ха-ха, я чуть было не сказал «заебись». – Он пихнул Дебби локтем. – Сечешь, сеструха?
– Ты ненормальный, – хихикнула она.
– Врубаюсь, – продолжил Дэйв, обращаясь к Борису, – я секу, это будет крутой улет… и пусть там будет зеркало – когда телка наверху, я тащусь от зеркала – и почти все телки тоже… типа нарциссизм, врубаетесь? – Он снова повернулся к Дебби. – Как насчет такого, сеструха, если ты в это въезжаешь? То есть, если ты, типа, наверху кончишь?
Девушка с самодовольной застенчивостью улыбнулась и игриво пихнула его локтем по ребрам.
– Дурачок, – укорила она брата в своей аномальной манере «Барби». – Я могу даже за пасьянсом кончить!
– Обалдеть, приятель! – Дэйв, сиял от восторга. – Где вы были всю мою жизнь?
– Прекрасно, – сказал Борис. – Тогда, гм, давайте снимать.
Где-то через полчаса они были чертовски настроены снимать. Никки соорудил новую стенку с большим зеркалом вдоль кровати, актеры были адекватно, так сказать, «натасканы» и готовы к работе… В последнюю минуту получилась задержка, когда Борис и Никки засомневались насчет того, где происходит действие – в номере отеля или у них дома. Единственную разницу в плане данной съемки составляла табуретка у кровати – довольно мелкая деталь, однако именно она могла в дальнейшем повлечь за собой весьма неприятные последствия.
– Где Тони? – спросил Борис у Фредди, но затем вспомнил, что сам послал его переговорить с Анджелой.
Стоило ему только об этом вспомнить, как он увидел Тони стоящим со сложенными на груди руками спиной к одному из трейлеров. Сценарист как будто был под приличной балдой.
– Эй, Тон, – крикнул Борис, – подойди-ка сюда на минутку. – Когда тот подошел, Борис сказал: – Вид у тебя что-то совсем удолбанный… ладно, ничего, как думаешь, сцена выйдет лучше, если это будет номер отеля или комната в шато – типа ее или его комната? Тут только эта табуретка – весь вопрос в том, из ореха она или из красного дерева. Больше эта съемка ничего не прихватит – только кровать, табуретку и зеркало. Мы будем брать их предельно плотно, а детали комнаты определим потом. Я просто хочу получить плотные кадры этой ебли, пока детишки все еще на взводе… ну так как ты думаешь, Тон, отель или шато? Орех или красное дерево?
– Послушай, Б., я должен тебе кое-что сказать. Борис нахмурился.
– Попозже, приятель, мы должны закончить съемку.
– Слишком круто для попозже.
Борис оглядел съемочную площадку, где все словно висело в воздухе. Затем испустил краткий, невеселый смешок.
– Блин, лучше пусть это будет очень круто.
– Круче не бывает, Б., – это насчет Энджи. Она исполнила номер «Вечный сон». Понимаешь, о чем я? В общем, дуба дала.
С минуту Борис просто глазел на него, затем покачал головой и отвернулся.
– Боже мой… – негромко выдохнул он.
– Должно быть, это случилось как раз после того, как вы поговорили. Она пошла прямиком в свой трейлер… и там это сделала.
Борис кивнул, глядя в пол, как будто камера его разума уже крутилась.
– Как?
– Там была пара способов – и оба чертовски стремные. Во-первых, она съела уйму грима на свинцовой основе, который всегда использовала. А во-вторых… ну как, готов?… она убила себя электрическим током – при помощи фена, лежа в ванне. Причудливо, да?
Борис вздохнул, закрыл глаза и позволил эпизоду прокрутиться у него в голове.
Тони глотнул из пластиковой чашки, которую дергал в руке, и испустил сухой смешок.
– Казнь в электрической ванне – как насчет такого? Должно быть, она какое-то… тяжкое преступление совершила.
На самом деле произошло примерно следующее. Когда Тони пошел поискать Анджелу, он наткнулся на Сида, который выл и колотил себя по лбу в мучительных страданиях. Завидев Тона, Сид уставил на него обвиняющий перст, вскричал: «Убийца!» – и метнулся прочь, словно один вид сценариста был так ему ненавистен, что он просто не мог его переносить.
– Что это с ним за хуйня? – поинтересовался Тони у Морти Кановица, и тот в свою очередь развернул перед ним всю скорбную историю.
Любопытное поведение Сида по отношению к Тони основывалось на том неверном подозрении, что Энджи покончила с собой из-за наркотиков и что именно Тони ее ими снабжал.
Личную травму еще больше усиливал тот факт, что как раз Сид и нашел Анджелу – в переполненной ванне, в ее знаменитом халате и с феном – сложным и тяжелым устройством западногерманского производства – на голове, словно в гротескном водолазном шлеме. Когда Сид поднял фен, то увидел под ним ужасающую маску: нижнюю часть лица Анджелы, от носа до подбородка, покрывало разноцветное сине-бело-красное пятно от маслянистого грима, который она съела. По всему полу валялись смятые тюбики, точно использованные ружейные патроны, а под туалетным столиком стояла переполненная мусорная корзина с пустой картонной коробкой на самом верху. Крышка коробки свисала, перевернутая вверх дном, так что требовалось изогнуть шею – как Сид и сделал, – чтобы различить слова: «ДЛЯ ГРУСТНОЙ ДЕВОЧКИ».
– Долго ты там стоял? – спросил Борис у Тони, с любопытством на него глядя.
– Не очень, – ответил тот, и по его тону трудно было понять, шла ли речь о двух минутах или о двадцати.
– Почему ты мне сразу не рассказал?
– Не знаю… пожалуй, я подумал, что тебе лучше сперва закончить съемку.
– Тогда почему ты мне все-таки рассказал? Съемки у меня по-прежнему нет.
Тони пожал плечами.
– Ну, я никогда не говорил, что я идеален.
– Ха! – фыркнул Борис, затем снова взглянул на съемочную площадку, где его ждали Дэйв и Дебби. – Ладно, покрутись там вокруг Дэйва и Дебби, пока мы не получим съемку. – Он вздохнул и покачал головой. – Черт, – пробормотал он, – что за облом. А она… она по-прежнему там?
– Не знаю. Сид сомневался, что делать дальше… из-за прессы. Думаю, он пытается связаться с Побережьем – дозвониться до Эдди Райнбека из рекламного отдела киностудии. Я ему сказал, что сперва нужно вызвать полицию.
– О боже, – в усталом отвращении пробормотал Борис. – Ну ладно, пойдем посмотрим на нее.
У трейлера Анджелы их встретил Липс Мэлоун в нарядном жемчужно-сером костюме в тонкую полоску и темных очках.
– Она все еще там, Липс? – спросил Борис.
Липс без выражения кивнул.
– Угу. – За последние несколько недель он, помимо новой манеры поведения, усвоил также новый стиль одежды, кардинально отличный от стиля Джорджа Рафта в фильмах сороковых годов – времен темных рубашек и белых шелковых галстуков. Новый его стиль не был лишен определенного зловещего подтекста. Когда он сказал «угу», Борис двинулся было к дверце, но Липс остановил его, удерживая тяжелой ладонью за руку. – Туда пока нельзя, мистер Адриан. Вам придется несколько минут подождать.
Борис вырвался из его хватки.
– О чем ты, блин, тут толкуешь? – гневно вопросил он.
Липс отступил на шаг, переводя взгляд с Бориса на Тони.
– Там мистер Харрисон – он ей последние почести отдает.
Тони покачал головой.
– Ну и ну, – негромко пробормотал он.
– Тебе лучше убраться с дороги, Липс, – с угрожающим спокойствием произнес Борис.
Липс повторил свой предыдущий ход, слегка отступая назад, глядя то на Бориса, то на Тони, словно прикидывая дистанцию и их намерения в отношении него, но на сей раз его правая рука поднялась и скользнула под отворот пиджака – к теперь уже вполне различимой кобуре.
– На вашем месте, мистер Адриан, я бы не стал этого делать. Не сочтите за оскорбление, но у меня есть приказ – мистер Харрисон не хочет, чтобы его беспокоили.
Борис был ошарашен; его неверие в происходящее тесно переплеталось с возмущением.
– Ну ты… ты, дебил злоебучий! Ты что мне, блин, пистолетом угрожаешь?! – Одновременно он сделал пробный шаг вперед, но Тони его удержал.
– Называйте это как хотите, мистер Адриан, – продолжил Липс, – но я не могу позволить вам войти. Как я уже сказал, не сочтите за оскорбление, вы всегда поступали со мной порядочно, но у меня есть приказ самого мистера Харрисона.
Борис набычился.
– Жопа моя тебе мистер Харрисон! Ты на меня работаешь!
– Ну, как я прикидываю, мистер Харрисон глава киностудии, а потому мы все на него работаем. Так или иначе, в других делах я вас никогда не предавал – с похищением его сына и тому подобным. Я никогда ему насчет этого не кололся.
– Ха. Ты хочешь сказать – пока не кололся! Липс пожал плечами.
– Хорошо, мистер Адриан, только помните, что это вы сказали, не я.
– Ты ведь знаешь, чем он там занимается, верно? – спросил Тони.
– Этого я, мистер Сандерс, знать не должен, – сказал Липс, внимательно наблюдая за ними обоими. – Как я уже сказал, мистер Харрисон отдает последние почести и не хочет, чтобы его беспокоили, – как он их отдает, не мое дело.
– Черт побери… – Борис опять вскипел, и Тони схватил его за руку.
– Брось, приятель, – мягко произнес он. – Дебил с пистолетом – очень скверная комбинация. Кроме того, если ты сейчас не вернешься на съемочную площадку, ты просрёшь все это дело с Дэйвом и Дебби. Идем, Б., – он нежно, но твердо его потянул, – давай лучше фильм заканчивать.
И Борис, качая головой и что-то бормоча, позволил Тону увести себя на съемочную площадку.
– Не сочтите за оскорбление, мистер Адриан, – искренне крикнул им вслед Липс, – как я уже сказал, я действую по приказу… свыше.

Часть пятая
Тот, кто смеется, еще в «Отчет Хонки-Бринкли» толком не въехал.
Неизвестный

1
Еще со времен первой (под названием «Проститутки в катафалке») конфронтации Сида с кардиналом фон Копфом последний непрерывно плел вокруг него сети заговора, причем с целеустремленностью все более дьявольской. А потому даже когда последняя капля братского семени была вытерта Хелен Вробель с внутренней стороны идеальной ляжки Дебби и съемки закончились, – даже тогда эксцентричный кардинал все готовил свой внезапный удар заодно с определенными выдающимися особами из самого Вечного Города. Лишь весьма краткое размышление потребовалось общему собранию их комитета – или Высокого Совета, как он был назван, – чтобы «единогласно осудить» обсуждаемый предмет (а именно – находящийся в производстве фильм «Лики любви») на основе показаний кардинала фон Копфа. Последующая декларация Высокого Совета объявляла данную работу «возмутительной ересью» и «общественной угрозой», а когда гражданские власти проигнорировали их постановление, церковники решили взять дело в свои руки – «во имя Бога, ради общего блага, властью, препорученной сему органу Нашим Господом и Спасителем Иисусом Христом».
Таким образом, темным и беззвездным вечером в среду, ровно в десять часов, солидная ватага ватиканской шпаны под предводительством воинственного кардинала Ханса фон Копфа путем уловки, взятки, а также некоторого грубого обхождения все-таки сумела пересечь ров, окружающий шато, проломить огромные ворота и устремиться в лабиринт коридоров с каменными сводами подобно осатаневшей от наркотиков орде свирепствующих готов, причем с рвением, известным только тем, кого когда-либо охватывало чувство абсолютной правоты своего дела.
В одном конце лабиринта находилась монтажная, где редактировался и монтировался фильм, а в другом – просмотровый зал, где он демонстрировался. Просмотр был в самом разгаре – грубый вариант, содержащий подборку уже законченных эпизодов, презентовался всем основным персонам, занятым в производстве: Борису, Сиду, Тони, Никки, Ласло, Морти, Липсу, Филу Фрэзеру, Хелен Вробель, а также Дэйву и Дебби, которые остались его посмотреть. Добавлением к этому звездному составу служил гротескный триумвират: С. Д., Лес и Лис Леттерман. Причина их сомнительного присутствия была такова, что после соответствующего обсуждения они решили поддержать продукцию вместо мертвой звезды. Такое отношение к фильму со стороны С. Д. и Леса попросту отражало тот факт, что теперь это было в интересах киностудии и акционеров, а потому представлялось вполне понятным. Интерес грозного Лиса Леттермана, однако, имел несколько иную природу – для обеспечения его полного сотрудничества в смысле рекламы ему отписали долю Энджи, которая в данном случае была определена как два с половиной процента от валовой прибыли.
Сид, несмотря на свой профессиональный, можно даже сказать профессорский, цинизм, был несколько шокирован, узнав о передаче этой части собственности Энджи – по сути, самой Энджи. Однако Морт Кановиц быстро его успокоил.
– Ладно, Сид, она была великой звездой… но ясно одно – как ни крути, на трупе никто денег не делает. Верно?
Помимо вышеперечисленных членов аудитории там также присутствовала почти легендарная Криста Мари Хольт – известная большинству как Крошка Мари. В тот самый день Крошка прибыла реактивным самолетом прямиком из столицы кино и теперь пищала от разнузданного восторга, наблюдая за тем, как утонченная Арабелла корчится в грубых горбатых объятиях большого Сида Крассмана.
– Вставь ей полено, Сид! – верещала она. – Вдуй этой спесивой лесбиянке, лягушатнице чертовой!
Примерно в этот самый момент первый крик: «Атас, деревенщина!» – заметался по сводчатым коридорам со стороны монтажной, принявшей первый удар острия летучего клина штурмового отряда. Сид, Морти и Липс – в прошлом каждого из которых имелась фаза, так сказать, карнавальной жизни – подняли тревогу. Челюсти в зале отвисли, глаза закатились. «Что за хуйня?!» – дружно забормотали все. Сид и Морти вырвались из просмотрового зала в коридор, тогда как Липс, пляшущий теперь под другой барабан, внимательно посмотрел на С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33