Эротизм самой что ни на есть эстетичной и креативно-эффективной природы изобиловал во всех формах современной прозы – так почему же он не был достигнут или хотя бы серьезно испробован в кино? Не было ли в самой природе эротизма чего-то чуждого кинематографу? Чего-то слишком личного, чтобы поделиться этим с аудиторией? Возможно, единственный подход здесь мог быть сделан с противоположной стороны.
– Послушай, Сид, – спрашивал теперь Борис, – эти фильмы, которые мы только что посмотрели… ты не думаешь, что их можно улучшить?
– Чего? Улучшить? Ты что, шутишь? – Недосказанность, похоже, вечно отталкивала Сида. – Черт, да я лучшую пизду в туристском лагере для пожилых граждан видел! Проклятье, я почти всю дорогу даже толком не понимал, что я смотрю – порнофильм или выставку собак! Ха, жопой клянусь, их можно улучшить! Для начала хоть мало-мальски приличную пизду раздобыть!
– Ну да, а что еще?
– Чего? В каком смысле «что еще»? В смысле – все остальное?
– Как раз об этом я и говорю, – сказал Борис, – обо всем этом в целом. Не только о том, как выглядит девушка – это только один аспект… а кроме того, та рыженькая была совсем даже ничего, она могла бы выйти очень эффектно. Но ее растратили попусту, просто растратили.
Сид больше не мог этого выносить – он швырнул сигарету за ограду балкона и треснул кулаком по ладони, словно признавая этим горестным жестом свое полное поражение.
– Блин, Б., едрена вошь! – процедил он сквозь сжатые зубы. – Вот ты сидишь тут, пока все в мире на тебя работает, и заботишься о том, как бы сделать так, чтобы какая-то вонючая блядь в вонючем порнофильме лучше смотрелась! Да ты что, блин, совсем с ума спятил?!
Таким вот нетерпеливым и разочарованным Сид стал с Борисом. За прошедшие два года он подкатывал к нему с колоссальным числом прибыльных, пусть даже и не совсем оригинальных, сценариев и идей – идей, которые казались уникально подходящими к его гению и престижу мастера… а он только отмахивался. В частности, одним из так называемых «главных проектов» Сида был монументальный «художественно-документальный фильм» под названием «Всемирные проститутки». Этот двадцатичетырехчасовой фильм в десяти сериях предполагалось снять во всех столицах и метрополисах обоих полушарий.
– Если иметь в виду вечно любезную тебе привлекательность для публики, – заявлял тогда Сид, – то у этого ребенка есть все! Секс, путешествия, человеческий интерес! Черт, да мы дадим публике столько злоебучего человеческого интереса, что он у нее из жопы полезет!
Он также заявлял, что тщательнейшим образом изучил проект. «При существенных личных расходах», – всегда добавлял Сид, мостя дорогу к солидному возмещению из первого же аванса, который попадет им в руки. Как ему представлялось, десять серий фильма потребовали бы на съемку порядка двух лет.
– А теперь врубись, – сказал однажды Сид, мрачным взором оглядывая комнату, будто собирался разгласить дату начала Третьей мировой войны. – К тому времени как мы доберемся до выпуска фильма на экран, все сцены с проститутками изменятся – новые шлюхи, новые цены, всякая такая ерундень, – и мы сможем начать все заново! Как с той старой картиной «Причуды»! «Всемирные проститутки – 1968»! «Всемирные проститутки – 1969»! Это же, блин, в заебательский институт превратится!
Какое-то время эта идея, казалось, и в самом деле интересовала Б., но когда отчаянный, перенапряженный Сид («Я взял его, я взял его, я взял Царя Б.!» – заявил он тогда киностудии с колоссальным восторгом и, как после выяснилось, с типичным преувеличением) наконец-таки откровенно на него нажал, Борис отказался.
– Не думаю, что меня очень интересуют проститутки, – почти с грустью признал он. – Не думаю, что я их понимаю.
– Тогда мы возьмемся за пафос, – настойчиво умолял Сид. – Черт, да мы дадим публике столько злоебучего пафоса, что он у нее из жопы полезет!
Но Б. покачал головой.
– Есть у меня догадка, что все проститутки похожи, – произнес он с улыбочкой, которая словно бы предназначалась специально для Сида и мигом вогнала его в глубокую депрессию. Впрочем, Сид был бы ничем, не будь он капитальным жизнелюбом, а потому он быстро выпрыгнул из депрессии, да еще с добавочными «классными штучками».
Но все эти штучки были пока что не для Б. – он искал чего-то другого, чего-то большего – амбициозного, если так больше подходит. И сегодня вечером ему показалось: он это что-то нашел.
– Знаешь, чем я хотел бы заняться? – сказал Борис с заученной неспешностью, когда они с Сидом сидели, развалившись, на омытой луной, исхлестанной волнами террасе громадной гасиенды Крошки Мари, а мимо сквозь свет от свечей и аромат сосен и гардений проплывали или проскакивали девушки, в мини и макси, в леопардовых леопардах, в бикини и шортах. Все они играли в прятки и все хотели, чтобы их нашли или хотя бы заметили – пусть даже всего на одну секундочку. – Я хотел бы сделать один из тех, – Б. кивнул в сторону просмотрового зала. – Один из тех порнофильмов. Сид какое-то время тупо на него поглазел, затем взглянул на погасший косяк у себя между пальцев.
– Эта трава круче, чем я думал, – хмыкнул он, отбрасывая косяк. – Значит, один из тех сделать хочешь?
Борис кивнул.
– Так, значит, очень хорошо, – сказал Сид с какой-то нездоровой иронией. – Лучший режиссер в мире хочет снять порнофильм. Это классно. Да, очень забавно. Я хочу сказать, это по-настоящему весело, правда? Ха-ха-ха… – Ему пришлось преобразовать свой натужный смех в звук болезненной отрыжки.
Борис просто смотрел вперед – в бесконечную звездную ночь и темные воды Тихого океана. Лицо его ничего не выражало, а мысли были где-то далеко.
– Я сегодня с Джоем Шварцманом столкнулся, – уже с какой-то холодной ненавистью продолжил Сид, – так он рассказал мне, как ты то дельце с «Метро» просрал. – Дельце, следовало отметить, которое сам же Сид и предложил и в котором принимал деятельное участие.
Откуда-то из дальней комнаты донесся невероятный жалобный вой экстраординарной солистки «Пластик Оно Бэнд». Борис ничего не сказал, даже вроде бы и не услышал, но по-доброму кивнул этому звуку.
– Ладно, – сказал Сид, приободренный наркотиком до самовыражения. – Ладно, договорились, ты святой! Ты охуительно, заебательски, безумно святой! Ты отвергаешь картину за десять миллионов долларов – «Дантов Ад», а ведь это черт знает какой сценарий, знаешь ты это, ведь правда же знаешь? Итак, ты ее отвергаешь, а на следующий день говоришь о том, чтобы снять порнофильм! Это, скажу тебе, очень забавно, очень находчиво. Еще одна глава в легенде… в «Легенде о Царе Б.», да? Как тебе такое название?
Посредством наркотика и адреналина Сид довел себя до состояния страстного и праведного гнева. Он закашлялся, нашарил у себя в кармане сигарету, с великим неистовством раздавил ее об ониксовую столешницу между ними, откашлялся и собрался было снова заговорить – но появление радостной хозяйки дома сбило его с толку. Крошка Мари принялась выделывать курбеты прямо у них перед носом, крутя задранными юбками своего нового наряда – в заносчивой манере канкана то и дело на миг обнажая черные кружевные трусики и тоненький отрезок матовой ляжки, а также дико вереща:
– Кому тут на завтрак дать отсосать?!
Сид похотливо фыркнул.
– А что там у тебя – сушеная креветка? Ха-ха-ха! – Кашляя и отплевываясь, он хлопал себя по ляжке, пока Крошка в своей сумасшедшей пляске неслась прочь.
– Я должен выяснить, – сказал Борис, едва заметив ее блистательные кренделя, – как далеко можно завести эстетично-эротичное. В какой точке, если такая вообще есть, оно превращается в нечто бессмысленное.
– Тогда у меня для тебя новости, – твердо и лаконично отозвался Сид. – Это уже многие годы делают. «Подпольное кино» – так это называется. Слыхал про такое? Про Энди Уорхола слыхал? У него там все-все показывают – хуй, пизду, всю историю! Это же злоебучая индустрия, черт побери!
Борис вздохнул, качая головой.
– Ничего там у него не показывают, – сказал он мягко, даже грустно. – Как раз это я и пытаюсь тебе втолковать. Там даже не начали ничего показывать. Никакой эрекции, никакого проникновения… ничего. А кроме того, все это чепуха… любительство, вроде того материала, который мы сегодня вечером посмотрели. Плохая игра, плохое освещение, плохая камера, вообще все плохо. В порнофильмах, по крайней мере, можно видеть, как люди реально ебутся… а в подпольном кино все только представляется, предполагается – эрекцию и проникновение там никогда не показывают. Так что подпольное кино вообще в счет не идет. Я вот что хочу выяснить: почему порнофильмы всегда так нелепы и смехотворны? Почему невозможно сделать хотя бы один по-настоящему хороший – знаешь, действительно красивый и эротичный? – Это было сказано с неопровержимым чистосердечием.
Несмотря на действие марихуаны, Сид ответил быстрым машинальным кивком (такому поведению в определенных серьезных обстоятельствах научили его многие годы существования в качестве подпевалы).
– Ну да, – выжидательно протянул он, явно сбитый с толку.
– Я вот что имею в виду, – продолжал Борис. – Предположим, этот фильм был бы сделан в студийных условиях – полнометражный, в цвете, красивые актеры, классное освещение, сильный сюжет… как бы он тогда выглядел?
– Черт, даже представить себе не могу, – признался Сид.
– Я тоже, – сказал Борис и после небольшой паузы добавил: – Мне просто интересно, возможно ли это.
Сид, теперь принимая все это за идеально-абсурдную шутку на его счет – шутку самой Жизни, – не слишком обеспокоился.
– Возможно ли это? Конечно. У тебя камера есть? Тогда ты можешь завтра же начать съемку. Ты сможешь взять… так-так, посмотрим… ты сможешь взять Крошку на главную роль и меня… ха-ха, мы будем работать в кредит… – Он опустил голову, смеясь – на самом деле плача и мрачно думая о бесцельности всей этой болтовни, о том, что Б. все-таки отвергает то дельце с «Метро». – Вот теперь ты, похоже, и впрямь, на хуй, свихнулся, ты это понимаешь? – Последнюю фразу Сид выговорил сквозь приглушенный волосатой ладонью всхлип – и тут как раз прибыла Крошка с предыдущей мини-юбочной старлеткой Леса на буксире.
– У меня здесь для вас свежачок, мальчики! – заорала она. – Дырка в жопе – последнее дело на свете! – И она принялась хвататься за Сидову ширинку.
– Брось, бога ради, – в притворном гневе отозвался Сид, имитируя каратистские удары по ее руке. – Дай мне сперва малость возбудиться!
– Но ты ей нравишься таким, какой есть, – объяснила Крошка с экстравагантным выражением отчаянной невинности, – коренастый, жирный, волосатый, простодушный… жидовская морда!
Демонстрируя озлобленную, усталую терпимость, Сид закрыл глаза.
– Вот это классно, – пробормотал он. – Именно то, что мне сейчас требовалось. Что-то вроде расистской… расистской аллюзии. «Расисткая аллюзия» – так ты это называешь?
– На самом деле, – продолжила Крошка, сверкая глазами в сторону Б., – ее вот этот мистер Царь Педрил больше интересует. – Она припечатала очаровательную старлетку к Борису. – Она говорит, что рада бы ему хуй пососать. Верно, мисс Пилигрим?
– Ах, Крошка, в самом деле! – захлебнулась прелестная девушка. – Ты просто ужасна!
– Ну ладно, – сказала Крошка, которой вдруг все это наскучило. – Короче, вот она – мисс Пенни Пилигрим, если вы можете в это поверить. И она хочет сняться в кино. Так что вперед, мальчики, – проебите ей все мозги. – Она захихикала, игриво – хотя и не совсем – толкнула девушку прямо на них, а затем унеслась прочь.
Сид ладонью стряхнул со своего пиджака пролитую выпивку и пепел.
– Блин, я весь мокрый!
– Ах, простите! – воскликнула девушка и попыталась ему помочь. При этом она так наклонилась, что ее предельно короткая мини-юбка обнажила загорелые бедра и драгоценную, идеально округлую попку, точно подарок, завернутую в голубые как лед трусики с белой окантовкой. Борис потрогал кружевной краешек, а затем похлопал девушку по заднице. Мисс Пилигрим, не меняя положения, повернула к нему голову и мило улыбнулась.
– У тебя чудесная попка, – сказал Б.
– Ах спасибо, сэр. – Девушка выпрямилась, развернулась к нему и сделала аккуратный книксен. Выглядела она лет на шестнадцать: сплошные ямочки, ляжки и свежие грудки, а еще – короткие пушистые волосы медового цвета и сладенькая улыбка.
– Ну что, мочалка, – грубо спросил Сид, – хочешь сняться в порнофильме?
– Я бы хотела сняться в одном из фильмов мистера Бориса Адриана. – Девушка по-прежнему глядела на Б. с выражением, близким к восхищению. – Я хотела бы этого больше всего на свете. Борис улыбнулся и взял ее за руку.
– Ты очень миленькая, дорогуша. Как тебя зовут?
– Пенни. Пенни Пилигрим. Я видела все ваши картины и думаю, что вы самый великий режиссер в мире.
– Погоди, ты еще его нового порнофильма не видела, – проворчал Сид. – С Тейлор и Бартоном. Колоссально. Впрочем, у нас тут небольшая проблема с распространением – проектор в канализационную трубу не влазит.
– А как тебе понравились эти фильмы? – спросил Борис, нежно притягивая девушку в кресло рядом с собой. Теперь она там как следует уселась – сама благопристойность: коленки вместе, руки сцеплены как раз у края мини-юбки. Пенни изобразила осторожное, но определенное отвращение.
– Ах, господи, по-моему, они просто ужасны. Я больше не смогла их переносить после первых двух – я вышла на воздух. Думаю, большинство девушек сделали бы то же самое… кроме, знаете ли, немногих, – добавила она вполголоса, неловко оглядывая террасу, ибо все это время Крошка где-то хихикала и посвистывала, крича: «Поебись со мной, деточка, поебись!»
– Понятно, – сухо сказал Сид. – Видишь ли, вот чего мы собираемся добиться в нашем новом проекте – мгновенного облома аудитории. Это типа такой новый фокус. Вроде того, что было на уме у камикадзе.
Ни Борис, ни девушка никакого внимания на замечание Сида не обратили.
– А была там хоть какая-то сцена, – спросил Б., – которая, знаешь, тебя заинтересовала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33