– Я отвечаю за него перед его отцом.
– Это кто мальчишка?! – засмеялся Антон. – Он что ли? В двадцать пять лет – мальчишка! Ты за него не волнуйся, он хорошо знает, чего хочет. Я не слепой, все вижу. Он нас обоих за пояс заткнет, хотя и молчаливый.
– Ну хватит, – сказал бай Ламбо. – Что-то мы разболтались. Давайте еще немного поработаем, а потом перекусим.
Рев бульдозера со стороны дороги внезапно смолк, и в тишине раздался голос Ванки:
– Э-эй, кто будет кормить ваших детей? Почему не работаете?
– Ты накорми своих, – ответил ему Антон. – А мы как-нибудь о своих позаботимся.
– Не пора ли обедать? – снова донесся голос Ванки. – Двенадцать уже давно миновало. Еще немного и я сварюсь на этом солнце.
– Пошли! – сказал бай Ламбо. – Все равно толку от вас уже не будет.
Тень персиковых деревьев, хотя и жидкая, защищала от нещадного солнца, молодые листья встречали палящие лучи и пропускали их уже преломленными.
– Эх, сейчас бы холодного пивка! – мечтательно произнес Ванка. – За одну бутылку дал бы три лева.
– Разве товарищ Гечев тебе не привез пива? – спросил Антон. – Он ведь всегда привозит.
– Привозит анисовку, – объяснил Ванка. – И за нее я плачу. Он знает: если я сам вздумаю пойти за ракией, потеряю полдня. А это для него чистый убыток.
Помидоры были свежие, чуть зеленоватые. Ванка сорвал их в огороде Парлапановых. Сашко нравились именно такие помидоры, зеленоватые, с терпким привкусом. Он брал ломоть хлеба, клал на него кусок брынзы, приминал ее, сверху – кусок колбасы и зеленый сладкий перец.
– Один шофер тут должен был подбросить щебень для Ценова, – продолжал Ванка, – и обещал прихватить ящик пива, но, видно, не смог вырваться со стройки.
Трое ели и слушали Банку – он целый день один на бульдозере, молчание мучило его, как болезнь. Работая, он громко пел, но из-за шума мотора не слышал себя. Потому в обед он старался наверстать упущенное и не давал никому слова вставить. В дачной зоне он работал уже второй год. С ранней весны выкорчевывал деревья и прокладывал дороги. В город спускался раза два в месяц, не чаще. Жил как Робинзон, один, без людей, но на одиночество не жаловался, ибо относился к той категории людей, которые ничего не принимают близко к сердцу. Он был одних лет с Сашко и жил легко и просто, как воробей, даже похож был на взъерошенного воробья.
Он сам выбрал свой жребий – нелегально прокладывал дороги в дачной зоне, где люди готовы много дать, чтобы кто-то бульдозером выровнял им участок и проложил дорогу от их дачи до других дорог и, вообще, сделал работу, которую тридцать человек будут делать три месяца. Из того, что люди платили, Ванке перепадала треть, остальное уплывало в карман товарища Гечева и Ванкиного начальника, диспетчера, распределявшего работу и машины. Потому что по документам Ванка работал на благоустройстве городских улиц, которым суждено было оставаться неблагоустроенными.
– В апреле здесь работали солдаты из стройбата, строили дачу Драгомирову, – начал Ванка. – Был среди них один из Делиормана. Должен вам сказать, что человека с таким аппетитом я никогда не встречал. Если голоден – будет глодать черепицу. Привезли им, например, казан с фасолью, они все съели, а потом он взял полбуханки хлеба и так вылизал этот казан, что потом его и мыть не пришлось. Он борцом был, а борцы ведь много едят. На уме у него всегда только жратва была. После обеда, бедолага, ходил в поле пастись – щавель ел.
– Ванка, ты все болтаешь, а когда есть будешь? – спросил его Антон, который никак не мог привыкнуть к Ванкиной манере много говорить.
– А я ем, видишь – у меня уже ничего нет, – ответил, улыбаясь, Ванка.
Бай Ламбо и Сашко переглянулись и рассмеялись, В Ванка принялся рассказывать новую историю.
Обеденный перерыв давно закончился, и сейчас земля снова вращалась. Кружились, проплывая мимо Сашко, оранжевая веранда и „Бакингемский дворец", пугало, ставни с прорезанными в них сердечками, сердитый бульдозер Ванки…
– Движение, движение, – повторял про себя Сашко, – движение – форма существования материи… Движение создает жизнь и все, что нужно для жизни. Скажем так: этим оборотом я создаю одеяло, которое давно собираюсь купить родителям, а вот этим – солярку для печки, еще один круг и еще один – книги. А это – кровать в гостинице на море, куда мы поедем с Таней, еще один круг – ванная, душ, горячая вода, следующий круг – балкон с видом на море, шезлонги в синюю и белую полоску…
Обед в ресторане…
Голубое махровое полотенце для Тани…
Экскурсия в Несебр…
В Калиакру…
Теплый цвет коньяка, который мы будем пить вечером…
Пугало с фиалкой и лиловой лентой, вата, торчащая из его плеча, зеленая стена леса, дорога с ревущим бульдозером, груши, деревья с зелеными персиками, пчелы, которые кружат над клубникой, оранжевая веранда, сверкающие на солнце кусочки слюды, вкрапленные в штукатурку дома, – земля вращалась. Сашко вращал железные ворота, ставни на соседней даче с прорезанными на них сердечками, „Бакингемский дворец"…
Он уловил шум мотора. Это был не бульдозер, но и не захлебывающийся, хрюкающий „москвич" товарища Гечева. Земля завертелась, а когда снова появилась дорога, Сашко увидел белое „пежо". Новенькая, блестящая, как только что очищенное яйцо, машина протискивалась между Ванкиным бульдозером и кучей грунта, направляясь в их сторону. Ванка выключил мотор и смотрел вслед машине.
Сашко не мог остановиться, потому что вращал землю, вращал оранжевую веранду, вращал персиковые деревья, железные ворота, облагороженные груши…
Когда снова показалась дорога, он увидел, что „пежо" стоит перед воротами соседней дачи с постоянно закрытыми ставнями и вырезанными на них сердечками.
– Прибыл Пежо, – сказал Антон. – Интересно, какой сегодня урожай.
Дверца машины распахнулась, и мужская нога в модном мокасине ступила на землю. Перед Сашко вновь выросли пугало в женской шляпе с торчащей на плече ватой, зеленые кроны деревьев, остановившийся бульдозер и Ванка, который привстал с места и смотрел в их сторону…
„Бакингемский дворец", железные ворота, закрытые ставни соседней дачи с прорезанными в них сердечками, пугало во дворе…
Вдруг пугало замерло на месте и стало увеличиваться в размерах. Фиалки на его шляпе и лиловая лента испугали Сашко своей неподвижностью, сердце его сжалось от страха и боли…
Таня, это Таня… Небрежно перекинув через плечо сумочку, она шла по дорожке, выложенной плитками, между которыми пробивались трава и ромашки. Положив в карман ключи от машины, за ней вышагивал Пежо. Ключи позвякивали, ударяясь о бутылку водки, наполовину выглядывавшей наружу.
– Сашко, ты почему остановился? – откуда-то издалека услышал он голос бая Ламбо. – Что с тобой?
Нет, это не Таня, очень похожа на нее, но не она.
Приехавшие подходят к дому с коричневыми ставнями. Пежо достает ключ, вставляет его в замочную скважину, дверь как бы пятится назад, открывается, не издав ни звука, беспомощно отступает…
Пежо – ровесник Сашко и Ванки. Кажется, он студент, но где учится, даже Ванка не знает. Через день-два белый автомобиль „пежо" приезжает на дачу, в разное время, и привозит девочек. Иногда девочки повторяются, приезжают по несколько раз подряд. Иногда из-за коричневых ставней с прорезанными в них сердечками раздается музыка, нервные однообразные мелодии, а иногда ничего не слышно, Пежо и девочка заходят в дом и наступает тишина, молчание, нарушаемое только скрипом бура и рокотом бульдозера.
Сначала, когда Пежо запирался с девочкой в доме, все четверо чувствовали себя неловко, ведь они работали в нескольких метрах от дачи, им было как-то не по себе, будто они в чем-то виноваты.
Но Пежо не обращал на них внимания, будто их не существовало или они были частью пейзажа, складкой местности, дополнением к грушам или каменной веранде.
На даче он оставался то дольше, то меньше, а когда выходил с девушкой из дому, на них даже не смотрел, словно не замечал, садился в машину и уезжал.
Мир застыл, земля не вращалась, неподвижно стояли „Бакингемский дворец", дача с оранжевой верандой, железные ворота и груши, Ванка, который смотрел в их сторону и подавал им руками какие-то знаки, пчелы, и те неподвижно застыли над клубникой… Сашко все еще смотрел на дом, в котором скрылся Пежо.
– Сашко, тебе плохо? – озабоченно спросил бай Ламбо.
– Сядь на траву, – сказал Антон. – У тебя, видно, закружилась голова.
– Отдохни немного, – добавил бай Ламбо.
„Что же это получается, – думал Сашко, – пока мы здесь вращаем землю и создаем все, что нужно для жизни… А почему бы и нет, земля вращается, значит существуют силы притяжения, и потому некоторые могут совсем спокойно… нет опасности, что они вылетят, машина нормально едет себе по шоссе, она не разорвется на мелкие кусочки в пространстве…"
– Тебе плохо? – снова спросил бай Ламбо. „Конечно, мне плохо, – хотелось крикнуть Сашко.
– Мне ужасно плохо, бай Ламбо. Какой смысл вращать землю и эти дачи, прокладывать дороги, копать колодцы, каторжным трудом зарабатывать себе возможность поехать в Несебр, увидеть солнечные блики на песке под толщей зеленой морской воды, если другим для этого не нужно вращать землю, если другие меня опережают и пока я ищу воду, они открывают кран и пьют столько, сколько им хочется, а я, мучимый жаждой, долго и тяжко работаю, чтобы добраться до воды, и при этом не знаю, доберусь ли вообще… через песчаники и гранит".
Но Сашко не крикнул, Сашко ничего не сказал. Он побежал к дороге, туда, где остановился Ванкин бульдозер.
– Что с тобой? – спросил Ванка, увидев его лицо.
– Слезай! Дай немного покататься.
– Сашко, не дури, – подозрительно посмотрел на него Ванка. – Ты что надумал?
– Отдохни немного, выкури сигаретку! – крикнул Сашко и буквально столкнул Банку с сиденья. – Не надрывайся так.
Ванка с удивлением посмотрел на него, потом махнул рукой и отошел в сторону.
Сашко резко включил скорость, бульдозер заревел и рванулся вперед, в следующий миг сильно наклонился вправо и чуть не опрокинулся…
– Э-эй! – закричал Ванка. – С ума сошел что ли, перевернешься!
Сашко что было сил давил на газ – бульдозер трясся и шел напрямик через перемешанные с корнями кучи грунта к белому, словно очищенное вареное яйцо, „пежо", стоящему перед соседней дачей с закрытыми коричневыми ставнями и прорезанными в них сердечками.
Бай Ламбо и Антон что-то кричат ему, но из-за рева бульдозера Сашко ничего не слышит.
Багажник „пежо" бесшумно сплющивается, осколки стекла и куски металла разлетаются в стороны, Сашко жмет на газ, огромная махина подминает под себя автомобиль, его колеса отлетают и катятся вниз по дороге, бак с бензином взрывается, машина превращается в лепешку, горит… Сашко загребает бульдозером землю и засыпает ею смятые и горящие останки "пежо". Белый красавец погребен под желтым грунтом, под помятыми, вырванными с корнем ромашками.
Но бульдозер не коснулся машины. Все это Ванка себе только представил, его воображение опережало события и рисовало будущую картину, а бульдозер еще и не приблизился к „пежо"…
Сашко объезжает „пежо", давит на рычаг – огромная челюсть врезается в желтый грунт, раздирает траву, вырывает с корнями ромашки и кусты… Целая гора грунта, смешанного с разрубленными корнями, травой и листьями, движется, толкаемая стальной челюстью, к дороге…
Уже сев в бульдозер, Сашко понял, что давить „пежо" нет смысла, что это ничего не изменит.
Бульдозер делает новый заход, загребает новую порцию грунта и с ревом тащит ее к дороге. Снова возвращается и снова…
Ванка видит все это и хохочет, он уже понял, что задумал Сашко, и подходит к баю Ламбо и Антону…
Бульдозер яростно ревет, задыхается, он перемещает целые горы, снует между холмом и дорогой, тащит землю…
– Хочет закрыть дорогу машине, – объясняет Ванка баю Ламбо и Антону. – Теперь ей не выбраться, со всех сторон загорожена. Кучи по меньшей мере трехметровой высоты.
Затем Сашко направляет бульдозер к лесу, останавливает его в тени деревьев и соскакивает на землю.
„Пежо" стоит загороженный со всех сторон, кучи земли высотой в два-три метра преграждают ему путь. Сашко подходит к баю Ламбо и Антону.
– Ты с ума сошел, что ли? – принялся отчитывать его бай Ламбо.
– Пускай сам себе дорогу проложит! – ответил Сашко. – Сам. До сих пор ему другие прокладывали, копали колодец, строили дачу. Пускай и он хоть раз в жизни что-нибудь сделает сам. А мы посмотрим. Я дам ему лопату и кирку.
Бай Ламбо неодобрительно покачал головой.
– Зачем нарываешься на скандал? – сказал он. – Тебе, видно, спокойная жизнь надоела.
– Посмотрим, как он сделает это сам, – повторил Сашко. – Здесь и телефона нет, иначе он позвонил бы своему папочке и тот прислал бы роту стройбатовцев. Пускай хоть раз в жизни сделает что-нибудь сам.
– Играешь с огнем, – сказал бай Ламбо.
– Чего-то здесь не хватает, – Ванка посмотрел, прищурив один глаз, на огромную перегородившую дорогу кучу желтого фунта.
Он стал собирать выкорчеванные и изуродованные бульдозером кусты, стряхивая с них землю. Потом залез на огромную земляную кучу и старательно вставил в нее ветки. Еще раза два сбегал за новыми ветками, принес ромашки и траву, которые тоже повтыкал в землю между кустами…
Потом отряхнул руки и оглядел свою работу.
– Теперь хорошо, – довольно сказал он. – Настоящий холмик, на котором растут кустики, травка. Если пустить туда еще и зайца – иллюзия будет полная.
– С меня бутылка пива, – сказал Антон. – Получилось то, что надо.
Бай Ламбо неодобрительно качал головой.
Дверь соседней дачи с коричневыми ставнями открылась. Первой вышла девушка. Она поправляла сбившуюся прическу. За ней показался Пежо. Оба шли усталой, ленивой походкой, плыли среди зелени двора, словно лебеди. Движения их были плавные, мягкие и небрежные, выдававшие внутреннее удовлетворение – состояние, когда огонь уже угас, но осталось тепло, равномерное и приятное, переполняющее довольством.
В кронах деревьев царил покой, изредка нарушаемый птицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10