– Как прикажешь тебя понимать? Ты что, хочешь говорить с ней напрямую? – Во-во».
Ну что ж, пусть, в кои-то веки раз. Мысленно я отхожу в дальний угол и как бы со стороны наблюдаю за поучительной сценкой, в которой участвуют эти двое. Вот она. «Он» с ходу бросается в наступление с помощью жалкого, избитого приемчика: – Меня зовут Федерико. А тебя? – Ирена.
– Ирена – красивое имя. Ты знаешь, что по-гречески оно означает «мир»? Черт, откуда «он» знает? Как пить дать, у меня слизнул.
– «Мир»? – переспрашивает Ирена. – А я и не знала. Как, говоришь, тебя зовут? – Федерико. Зови меня просто Рико.
– Хорошо, Рико. Как жизнь, Рико? – В данный момент прекрасно, потому что я рядом с тобой.
Клоун! Пошляк! Такое может выдать какой-нибудь неотесанной служанке разве что новобранец в увольнении. Ирена отвечает спокойным, чуть ироничным голосом: – Спасибо, ты очень любезен.
Следует короткая пауза. Затем «он» спрашивает: – Куда мы едем? – Ко мне.
– А где ты живешь? – В районе ЭУР.
– Чудесный район: тихий, много зелени.
– Да, зелени много.
– И улицы там широкие – ставь машину где хочешь.
– Да, район очень удобный, хоть и на окраине.
Не могу про себя не усмехнуться. Этот самонадеянный господин Положись-на-меня не в состоянии выйти за рамки мещанского разговора. Впрочем, кажется, я заклеймил «его» слишком рано. Ни с того ни с сего «он» меняет тон: – Меня действительно зовут Федерико. Но у меня есть и другое имя.
– Прозвище? – Не совсем. Это, скажем так, мое тайное имя.
– Тайное? – Да, потому что оно имеет отношение к некоей тайне.
– Тайне? – Ирена, я могу быть с тобой до конца откровенным? – Конечно, можешь, Рико.
– В общем, скажу без ложной скромности, ибо это чистая правда: я на редкость щедро одарен природой. Понимаешь? – Кажется, понимаю. А может, и не очень. Нельзя ли яснее? – Яснее? Ну, так знай: мой член намного превосходит обычные размеры.
– Ой, не надо! Превосходит обычные размеры? – Намного превосходит.
– Да откуда ты знаешь? На глаз, что ли, прикинул или как? – Я сравнивал его со средними размерами и понял, что мой член – нечто из ряда вон выходящее.
– А как ты разузнал, какие размеры средние? – Я советовался с приятелем: он врач и осматривает призывников на комиссии.
– Теперь понимаю. Ну конечно, могла бы и сама догадаться. И какие же у тебя размеры? – Двадцать пять сантиметров в длину, восемнадцать в окружности и два с половиной килограмма весу.
– Ты его еще и взвешивал? – А то.
– Как это ты сумел? – Встал на цыпочки и положил на медную чашку кухонных весов.
– И эти твои размеры превосходят средние? – Намного.
Что и говорить, после этакого салонно-мещанского зачина «он» встрепенулся и теперь, к моему удивлению и стыду, несется вперед на полных парах. Ирена, не отрываясь от дороги, спрашивает все тем же спокойно-ироничным тоном: – Ты, кажется, говорил, что у тебя есть и тайное имя, которое имеет отношение как раз к этим невероятным размерам. Что же это за имя? Черт бы «его» побрал! Ни стыда ни совести! Хоть бы знал меру! Все готов выболтать! Без остатка! Вот вам, пожалуйста, и ответ: – Значит, так, зовут меня Федерико, это ты уже знаешь. Но на самом деле внутри меня уживаются два существа: я и «он». Я – это… я. А «он» – это, стало быть, «он». Так вот, чтобы окончательно не запутаться, меня зовут Федерико, лучше просто Рико, ну а «его» я зову Федерикус Рекс.
– Федерикус Рекс? Это еще что за птица? – Федерикус Рекс, то бишь Фридрих Прусский, тот самый знаменитый король-победитель. Его, кстати, Фридрихом Великим нарекли. Чувствуешь, куда клоню? – Кажется, чувствую.
– Конечно, логичнее было бы прямо так «его» и назвать: Федерико Великий. А что: я ростом особо не вышел, зато «он» вымахал будь здоров. Но Федерикус Рекс мне все равно больше нравится. По крайней мере звучит поэтичнее. Федерико Великий – это как-то в лоб. Великий – этим все уже сказано, и никаких тебе неожиданностей. А вот Федерикус Рекс – вроде бы сказано, а вроде бы и нет: величие остается в тени и выступает некая царственность Еще бы, ведь именно женщины и натолкнули меня на мысль окрестить «его» Федерикус Рекс. Они называли «его» «королем» или даже «королем королей», как древних персидских императоров. Вполне естественно, что в конце концов я дал ему имя Федерикус Рекс: надо же было провести между нами различие! Теперь понимаешь, в чем тут соль? – Теперь да.
– Женщины от «него» без ума, хотя некоторые не хотят в этом признаться. Знаешь, как они иногда «его» величают? – Нет.
– Только представь себе: Ваше Высочество, Ваше Длиннючество, Ваше Толстучество, Ваше Величество и так далее в том же духе. Наивные женские шалости! – Почему бы и не пошалить? – Можно и пошалить – главное не в этом, а в том, что «его» исключительность – вовсе не плод моего воображения. Факт есть факт, желающие могут воочию убедиться. Правда, иногда просто не знаешь, как с «ним» быть.
– Как недавно в банке, да? Я видела, ты «им» все время манипулировал.
– «Он» и вправду слишком бросался в глаза, вот я и пытался как-то сдержать, обуздать «его». Надо тебе сказать, что «он» крайне нетерпелив, а временами и вовсе не допускает возражений.
– Как и все короли, не так ли? – Ха-ха-ха! Что верно, то верно: короли – они такие. Вот сейчас, к примеру, знаешь, чего «он» хочет, даже требует от меня? – Чего? – Чтобы ты вела машину одной рукой, а другой сжала бы «его» сильно-сильно, как только можешь.
Вот так раз! Ничего не скажешь, шпарит без остановок. Прет напролом! Легко и смело: все «ему» нипочем! Мне никогда не сравняться с «ним», никогда. Впрочем, не очень-то и нужно: каждому свое. Но… но… но… Внезапно «его» неумеренный пыл остужается безжалостным холодным душем. После минутного молчания Ирена отвечает сухо: – Я не привыкла вести машину одной рукой.
– Да брось ты! – А еще я не привыкла расшаркиваться перед всякими там королевскими особами.
Бац! Срыв! Падение! Становится ясно: Ирена польстила «его» безудержному честолюбию, «он» клюнул на эту приманку, а теперь она резко поставила «его» на место.
«– Ну что, господин Положись-на-меня, – насмешливо замечаю я, – получил свое? Опять осечка, опять по уши в дерьме? Надеюсь, не будешь возражать, если я продолжу эту партию, которую ты так бездарно продул?» Не отвечает. От стыда все слова, поди, улетучились. Что ж, молчание – знак согласия, и я обращаюсь к Ирене с непринужденной любезностью: – Что это мы все обо мне да обо мне? Расскажи лучше что-нибудь о себе – А мне нечего рассказывать.
– Ты замужем? – Уже развелась.
– И теперь ты живешь с дипломатом? – Почему с дипломатом? – Машина-то у тебя с дипломатическим номером.
– А-а. Это машина посольства, в котором я работаю. Моя сейчас в ремонте, вот советник и одолжил мне свою.
– А чье посольство? – Одной арабской страны.
– А муж где живет? – Муж? В Милане.
– И чем он занимается? – Рекламой.
– Значит… ты живешь одна? – С дочкой. Ей девять лет, зовут Вирджиния. Еще будут вопросы? – Извини. Только не подумай, что я из тех, кто зациклен на сексе и для кого, кроме этой штуковины, ничего на свете не существует.
– Смотри-ка. А как же Федерикус Рекс? – Да это я ради прикола. Не бери в голову. Для меня женщина – прежде всего личность. Я хочу знать, кто она, чем занимается, о чем думает, откуда и куда держит путь. А секс – это так, на закуску.
Вот и ЭУР. Улицы с колоннадами, площади с колоннадами, Бульвары с колоннадами, скверы с колоннадами. В центре главной площади – обелиск, озаренный палящими лучами летнего солнца. Как ни в чем не бывало «он» дает о себе знать: «– Ох уж эти мне колоннады и обелиски! Скажи ей как бы в шутку, что, может, она и вправду не привыкла расшаркиваться перед всякими там королевскими особами, но верится в это с трудом, коль скоро она поселилась среди всех этих колонн и обелисков, обычных символов того, чем я являюсь, а точнее, могу стать».
Собираюсь сказать «ему», что шуточка эта пошлая и безвкусная, но не успеваю. Машина Ирены объезжает вокруг местной церкви, сворачивает в боковую улочку – Эуфрате, замедляет ход и останавливается у бровки тротуара.
Ирена ставит машину на ручной тормоз, открывает дверцу, выходит. Выхожу и я. С одной стороны улица Эуфрате обозначена рядом особняков, с другой – крутым спуском в долину Тибра. Внизу виднеются фабричные корпуса-ангары, приземистые и длинные; чуть дальше загибается широкой излучиной гладкая, желтоватая река; на другом берегу тянется бледно-зеленый холм, похожий на палитру. Ирена переходит улицу, не заботясь о том, иду ли я за ней. Пока она сидела в машине, юбка защипнулась у нее между ягодицами. На ходу она проводит рукой пониже спины и одергивает подол.
Ирена открывает решетчатую калитку, быстрым шагом проходит между газонами, подстриженными на английский манер, затем направляется по зацементированной аллейке, обсаженной невысокими деревцами в форме шара, конуса или пирамиды. Понимаюсь вслед за Иреной по чистой, звонкой лестнице особняка. Передо мной входная дверь из светлого дерева с блестящими ручками и медной табличкой. Ирена впускает меня в просторную гостиную с двумя распахнутыми балконными дверями. Кругом разлит приятный, яркий свет Ветер постепенно надувает зеленые занавески – все выше и выше. Затем, так же медленно, занавески сдуваются и оседают.
– Ради тебя, – произносит Ирена вкрадчиво, – я не пойду сегодня в посольство. Подожди, я позвоню. – И уходит.
Переполняемый смутным предчувствием счастья, я смотрю по сторонам. Обстановка вполне современная, но – как бы это сказать? – по предпоследней моде, что ли; года два назад такая мебель только-только начинала входить в моду, а теперь это уже серийное производство. Вся мебель низкая, геометрических форм: красные, зеленые, синие кресла и диваны, пластмассовые стулья, столики, лампы. Все совсем еще новенькое, как с витрины универмага, но при этом отчетливо хранящее печать чьего-то присутствия. Чьего? Присутствия, странным образом навеянного «отсутствием» Ирены.
А вот и она.
– Садись, где тебе удобно, да вот хотя бы сюда. – И указывает на один из диванов. Сама усаживается напротив. Между нами низкий столик из стекла и стали. Мы смотрим друг на друга. Ирена сидит, согнув безукоризненно плотно сомкнутые ноги; настолько безукоризненно, что между ними не протиснется и лезвие ножа, не то что «он». Глядя на меня с нескрываемым любопытством, словно видит впервые, она начинает: – Итак, ты идешь в банк, спускаешься в камеру хранения индивидуальных сейфов, снимаешь сандалию и просовываешь ступню промеж ног первой попавшейся женщины, которую и в глаза-то никогда не видел? Чувствую, что краснею, и мысленно ополчаюсь на «него»: «– Вот что мне приходится выслушивать!» Однако по ее тону не скажешь, что она настроена враждебно. Скорее уж снисходительно, шаловливо.
Смущенно я оправдываюсь: – Вообще-то со мной такое редко случается. Это был особый случай.
– Что же в нем такого особенного? – Не знаю. Наверное, твои ноги.
– У меня особенные ноги, у другой особенной окажется грудь, еще у кого-нибудь – попка, так, что ли? – Ну, где-то так, только…
– Стало быть, ты из тех, кто в автобусах прижимается к женщинам, чтобы пощупать их? – Бывало и такое, хотя…
– Кто подглядывает в замочную скважину, как раздевается горничная? – Тогда мне было пятнадцать лет, я жил в родительском доме…
– А теперь ты уже попросту набрасываешься на горничную, разве нет? – Как получится, правда…
– Могу поспорить, что ты ходишь в кинотеатры на периферии, устраиваешься возле какой-нибудь девахи, берешь ее руку и заставляешь делать то, на что подбивал меня в машине.
– Все может быть, однако…
– Короче, ты в любой момент готов закрутить новый романец, и неважно с кем, была бы юбка! До сих пор я лишь робко пытался возражать Ирене. Еще и потому, что «он» все время мне бубнит: «– Не трогай ее, пусть отведет душу, пусть выговорится. Разве по голосу не слышишь, что это только для вида?» И все же в конце концов я восстаю: – Ничего подобного. И вообще, ты привела меня в свой дом, чтобы высказать мне в лицо эти сомнительные «комплименты»? – Зато правдивые.
– Только отчасти.
– В любом случае, согласись, что гусь ты еще тот.
– Что значит «еще тот»? – Юбочник, помешавшийся на этом деле, вот только не очень-то удачливый, или я не права? – Ну, неудачливым меня не назовешь. Когда-никогда, а удача мне улыбается.
– Когда-никогда? Процентов этак на двадцать? – Процентов этак на пятьдесят.
– Не многовато ли хватил? Она определенно надо мной подтрунивает, но не злобно, а с какой-то симпатией. Все же я чувствую, что пора положить конец этим колкостям, хоть они и безобидные.
– Ну все, хватит. – Мой голос звучит твердо. – Хорошенького понемножку. Я не такой, каким ты меня расписываешь.
– Ничего я не расписываю. Что вижу, то и говорю – Черт подери, нельзя же сводить всего человека к одному его минусу или к одной слабости: тот карьерист, этот бездельник, а Рико вот в юбочники зачислила…
– Ладно, не злись.
– Так ведь любой на моем месте разозлится.
– Хорошо, объясни тогда, кто ты в действительности. До сих пор я, честно говоря, имела дело в основном с Федерикусом Рексом. Ты сказал, что тебя зовут Рико. Расскажи мне о Рико.
– Я – режиссер.
– Режиссер? И много у тебя фильмов? – Пока ни одного.
– Значит, никакой ты не режиссер.
– Я стану им через две недели, когда начну снимать мой первый фильм.
– Ты женат? – Да, у меня жена и сын.
– И ты любишь жену? – Да, очень.
– А с виду и не скажешь, – Это ты насчет банка? Там я поддался минутной слабости. Со всяким бывает.
Она замолкает, пристально вглядываясь в меня своими загадочными, нечеловеческими глазами с расширенными, отрешенными зрачками. Вроде задумалась. Затем с пугающей проницательностью Ирена говорит: – Тогда будем считать, что во всем виноват Федерикус Рекс? – Будем.
– Выкинем из головы и то, что произошло в банке. Постараемся сделать так, чтобы Федерикус Рекс больше не возникал между нами. Никогда. Если ты согласен, а для меня это очень важно, то я готова стать твоим Другом. Идет? Что со мной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45