– Ох, когда ж я вам отказывал, Валерий Иванович? – развел руками Павлов. – Хотя опасное это дело – помогать в ваших делах… Помните, как нас Салуков чуть не взорвал? А я, кстати, тогда выговор получил за то, что в гэбэшные дела влез!
– Ну, я-то как мог предположить, что Салуков умудрился перейти дорогу наркомафии, госбезопасности и Министерству обороны одновременно? – возразил Тавров.
– Ладно, дело прошлое, – махнул рукой Павлов. – Вон, второе несут. Ну и курочка тут у них, скажу вам! Во рту тает!
* * *
Ужин у Таврова получился уже не таким диетическим, как обед. Шон Кэсседи был классическим ирландцем, то есть человеком абсолютно чуждым диете и трезвости. Так что вечер с самого начала обещал быть весьма насыщенным.
Местом встречи Шон назначил ресторан «Жар-птица» на 2-й Брестской.
– С каких это пор ты полюбил русскую кухню? – поинтересовался Тавров.
– Я больше полюбил русскую выпивку, – признался Шон. – Здешние «хреновач» и «кедрач» – это нечто!
Мужчины сделали заказ и перешли к делам.
– Я недавно познакомился с представителем генерального капитула Ордена Проповедников, фра Арнольдо, – начал Тавров. – Хотелось бы узнать о нем поподробнее.
– Что это за овощ и с чем его едят? – захохотал Шон. – Так ведь говорят русские в таких случаях?
– Фрукт, – поправил Тавров. – Что за фрукт! А овощами станем мы, если переусердствуем с «хреновачом» и с «кедрачом», – предупредил Тавров.
– Вы из своих прошлых приключений с Книгой Агриппы помните историю с ересью альбигойцев, не так ли? – спросил Шон.
– Да, катары… и все такое прочее.
– Для борьбы с альбигойской ересью некий Доминик Гусман в 1214 году в Тулузе создал Орден Проповедников, вошедший в историю под названием «Орден доминиканцев» – по имени основателя. Орден поставлял инквизиторов папе римскому, имел собственные учебные заведения. У доминиканцев еще существует Второй орден созерцательной жизни, состоящий из женщин, а также Третий орден, в который входят как сестры, живущие монастырскими общинами, так и присоединившиеся к ордену миряне, называемые терциариями.
– Терциарии… да, знаю, – кивнул Тавров.
– Теперь о том, о чем вы не знаете и о чем вообще мало кто знает, – серьезно сообщил Шон. – Дело в том, что в недрах Ордена доминиканцев существует некая внутренняя организация, о которой никому ничего не известно. О ней практически ничего не известно даже внутри Ордена. Члены Ордена в курсе, что такая организация есть, а за пределами Ордена не знают и этого. Называют эту организацию (а точнее, особый круг посвященных) – «Дело божье», то есть на латыни – «Opus Dei».
– Я что-то слышал об этом! – оживился Тавров. – Ну да, конечно! Когда мы искали ту проклятую книгу…
– Вот так всегда! – констатировал Шон. – Стоит упомянуть «Опус Деи», и все тут же вспоминают организацию, которую создал испанский священник Балагер. Но это – совсем другое дело. Я имею в виду круг избранных доминиканцев, своего рода «Орден внутри Ордена».
– И чем же занимаются эти избранные?
– Об этом ведают только они сами и, возможно, еще римский понтифик. Остальные знают об их существовании – и не более того. Каждый монах-доминиканец и терциарий обязан оказывать им всяческое содействие, что бы они ни делали и чего бы ни попросили! Ибо все, что они делают, – Ad Maiorem Dei Gloriam: к вящей Славе Господней!
– Как же они могут помочь избранным, эти простые доминиканцы, если ничего о них не знают? – усомнился Тавров.
– Ну, допустим, к настоятелю монастыря или занимающему видное положение в миру терциарию генерал Ордена посылает письмо с просьбой помочь братьям-проповедникам в путешествии по святым местам. В списке братьев, по традиции Ордена, после имени монаха стоят латинские буквы O.P. – сокращение от ordo praedicotorum, Орден Проповедников. А вот после имен посвященных стоят буквы O.D. В рукописном тексте такая разница даже незаметна для постороннего взгляда: ну, хвостик у буквы чуть длиннее, и все! Но настоятель-то знает, что всех O.P., как и написано в письме, следует всего лишь приютить, накормить и снабдить средствами для дальнейшего путешествия по указанному в письме маршруту. А вот что касается отметки O.D., то тут совсем другое дело: он должен выполнить любую просьбу такого монаха, словно это приказ генерала Ордена или даже самого папы римского!
– То есть вы полагаете, что фра Арнольдо – из этих самых O.D.?
– Почему предполагаю? – обиделся Шон. – Судя по вашему описанию, этот человек и есть один из «избранных», ближайший помощник генерала Ордена, фра Арнольдо, в миру – синьор Адриано Палетти. В католических кругах, близких к Ордену, даже ходит шутка, что фра Арнольдо гораздо ближе к ангелам, чем любой другой монах, потому что большую часть своей жизни он провел в небесах, летая с континента на континент по тайным делам Ордена.
– А терциарии Вальтер Шрайбер и Виктор Брен не упоминались в связи с деятельностью фра Арнольдо?
– Погодите, – задумался Шон. – Виктор Брен работает в Москве и освещает вопросы, связанные с деятельностью доминиканцев в России… что-то вроде неофициального пресс-секретаря. Речь идет о нем?
– Да, именно о нем. А Шрайбер?
– Шрайбер, Вальтер Шрайбер… Ах да! Это тот самый чокнутый историк! – рассмеялся Шон.
– Почему чокнутый? – удивился Тавров.
– А я разговаривал с ним пару раз. Так он высказал глубокую убежденность, что летающие тарелки – проявление активной демонической деятельности. Ну и так далее.
– А подробнее?
– Не могу подробнее, – признался Шон. – Он так накушался, что еле языком ворочал, к тому же все время сбивался на немецкий, да еще и с австрийским акцентом! А наутро он протрезвел и уже не помнил своих слов. Во всяком случае, так он сказал.
– Какое место он занимал в Ордене?
– Скорее всего, Шрайбер просто выполнял исследования, финансируемые Орденом. Он не производил впечатления человека, искренне верящего в проповедуемые Орденом ценности. Точнее, он даже не считал нужным производить такое впечатление. Видимо, его ценили как специалиста в той области, что представляла интерес для фра Арнольдо и его компании.
– А Брен?
– Вот здесь трудно сказать что-либо определенное, – задумался Шон. – Первоначальное впечатление: старательный терциарий, добросовестный клерикальный журналист. Я читал его статьи: производит впечатление доброго католика, причем в хорошем смысле этого слова – не карьерист, рассчитывающий сделать имя на пропаганде «популярного католицизма», а искренне верящий в определенные идеи, я бы даже сказал, в определенную миссию. Но это в основном мое личное впечатление.
– Это тоже важно, – заметил Тавров. – Пока что мне никто не высказал своего личного впечатления о Брене.
– Я его видел всего несколько раз, так что могу в чем-то и заблуждаться, – предупредил Шон. – Я писал статью о доминиканцах в России и беседовал на эту тему с Бреном. Из этого разговора в основном и сложилось мое мнение о нем. В остальном: образован, хорошо владеет вопросами истории религии, обаятелен, приятный собеседник.
– С такими качествами только в разведке работать или вором на доверии, – проворчал Тавров.
– Не унывайте. Лучше выпьем за то, чтобы нас как можно реже посещали мрачные мысли и пессимизм, – предложил Шон.
* * *
Едва Тавров вышел из ресторана, как ожил его мобильник. Это был Далинский.
– Как дела, Валерий Иванович?
– Помаленьку.
– А вы где сейчас?
– Возле Белорусского.
– О! А я по Ленинградскому проспекту еду! Давайте я вас подберу и до дома довезу.
Искушение было слишком сильным, и Тавров согласился. Он вышел на Тверскую, а минут через десять уже сел в машину Далинского. Впрочем, счастье было недолгим: не успели они доехать до Маяковской, как Далинский остановил автомобиль.
– Опять начинается! – с досадой воскликнул он, открывая дверцу.
– Что случилось? – озабоченно поинтересовался Тавров.
– Похоже, игольчатый клапан, – отозвался Далинский, вылезая из машины. – Сейчас посмотрю.
Он открыл капот и погрузился в изучение внутренностей детища советского автопрома. Тавров попытался устроиться поудобнее на сиденье. Вытянуть ноги не удавалось, и Тавров заерзал, пытаясь найти удобное положение для затекших конечностей. Он случайно задел крышку «бардачка», та внезапно откинулась, бесстыдно открывая содержимое. Тавров хотел захлопнуть крышку и вдруг увидел нечто, что не могло оставить его равнодушным. Он увидел свою визитку, приколотую степлером к свернутой в трубку бумаге. Искушение было слишком сильным. Тавров развернул бумажную трубку: это оказался лист бумаги из факса. В глаза бросилась слегка размазанная фотография, и Тавров не сразу понял, что на снимке изображен он сам. И только после этого его глаза лихорадочно забегали по тексту факса.
«Тавров, Валерий Иванович, полковник милиции в отставке…» Далее шло анкетное изложение его биографии, а в последнем абзаце пересказывалось нечто, что не могло быть указано ни в одной официальной анкете: «Близкий друг ясновидящей и Хранителя Ордена Антонитов Ефросиньи Пустовойтовой и Наблюдателя Ордена Антонитов отца Иоанна (Белиссенова). Проходил как свидетель в деле об убийстве викария ордена «Опус Деи» отца Игнатия (Вадима Гольдштейна). Причастен к исчезновению Книги Агриппы и Кольца Соломона».
Тавров краем глаза уловил движение Далинского, закрывавшего капот, и успел сунуть листок обратно в «бардачок». Перед этим он запомнил дату и время получения факса: 6 часов 33 минуты того дня, когда Далинский явился нему в офис подписывать договор о поисках Брена. Ого!
– Валерий Иванович, мне очень неудобно, но вам придется дальше добираться самостоятельно, – огорченно сообщил Далинский. – Не могу понять, что случилось с моей старушкой, придется временно оставить ее здесь.
– Ну что вы, нет проблем! – улыбнулся Тавров и заспешил к входу в метро. Улыбка словно приклеилась к щекам, лишь одна мысль сверлила сознание: «Ах ты, сукин сын! Так ты не случайно ко мне пришел! За одну ночь успел справки обо мне навести! Н-ну, господин источниковед, вы у меня со своим фра Арнольдо дождетесь! И все, кто за вами стоит, тоже не обрадуются!»

Глава 3

Прилетев в Сочи, Тавров прямо из аэропорта позвонил Семенову и предложил встретиться. Тот иронически отозвался:
– Нет проблем. Прилетайте в Сочи, и поговорим.
– Я уже прилетел, – невозмутимо сообщил Тавров, наслаждаясь минутным замешательством Семенова. Тот помолчал, затем спохватился и ответил:
– Ну… раз так, то подъезжайте ко мне в гостиницу. Я живу в частной гостинице «Крутая горка», на Медовой улице. Если ехать из центра Адлера, то это по правую сторону… выйти надо у санатория «Знание». Давайте встретимся вечером, часов в семь. Будет шашлык. Вас это устраивает?
– Вполне! – согласился Тавров.
Итак, о встрече он договорился, теперь надо устроиться в гостинице. Из багажа у Таврова была только спортивная сумка, поэтому он спокойно прошествовал мимо толпы дожидавшихся своих чемоданов пассажиров и направился к стоянке автобуса.
Несомненный плюс Адлера для приезжих: город начинается прямо от аэропорта, и в этом же состоит столь же несомненный минус для отдыхающих, опрометчиво расположившихся на недостаточном удалении от взлетной полосы.
Тавров планировал улететь в Москву завтра днем. Дорога его чрезвычайно утомляла, неплохо бы выспаться ночью, потому Тавров предпочел проехать подальше от аэропорта. Как оказалось, и санаторий «Знание» находился на противоположном от аэропорта конце города.
Тавров с аппетитом пообедал в ресторане и снял одноместный номер на сутки в гостинице «Фрегат». Сходил на пляж, искупался, прогулялся по курортному городку. Вернувшись в номер и приняв душ, Тавров посмотрел на часы. Около шести. Пора идти на встречу с Семеновым.
Семенов встретил его на автобусной остановке. Гостиница «Крутая горка» оказалась четырехэтажной виллой, расположенной на склоне горы, метрах в ста от дороги. В уютном зеленом дворике под широкими листьями пальмы имелся крохотный бассейн с рыбками, а чуть подальше – бассейн побольше, там днем купались дети: на краю бассейна к ступеньке приткнулась забытая детская игрушка. Хозяин гостиницы жарил шашлык в беседке под черепичной крышей, на терраске примыкавшего к вилле двухэтажного дома за столиками сидели постояльцы и пили вино. Курортная идиллия.
Семенов принес пару банок «Балтики», и они с Тавровым расположились в шезлонгах возле бассейна.
– Как вы считаете, могла на ноутбуке Брена стоять программа, которая в случае несанкционированного доступа уничтожает содержимое винчестера? – спросил Тавров.
– Трудно сказать, – пожал плечами Семенов. – Вообще Витя всегда был осторожным и предусмотрительным человеком. Именно поэтому мне трудно поверить в его исчезновение. Если бы он отправился на встречу с опасными людьми, то обязательно оставил бы какие-нибудь указания: куда идет, зачем… Разве что он уж совсем не ожидал ничего плохого. Витя не выглядел скрытным человеком, но он не любил посвящать в свои дела других людей. У нас с ним нет общих знакомых. Я даже не знаю, с кем он встречался последнее время… я о женщинах говорю. А женщины у него явно были… хотя вряд ли имелась постоянная подруга. Витя не любил длительные связи, не больше полугода даме уделял…
– А он не мог ввязаться в какую-нибудь авантюру и просто недооценить возможной опасности?
– Вряд ли… – задумался Семенов. – Разве что дело представлялось ему исключительно важным. Он вообще бывал очень целеустремленным, если считал, что игра стоит свеч. Еще когда мы учились в пятом классе, произошел такой характерный случай. Витя не был, что называется, отрадой учителей: вечный выдумщик и заводила. А отец его, Генрих Иосифович – царствие ему небесное! – строгий был человек. Классный руководитель замечания в его дневник писала… да и двойки тоже случались, ведь это только в старших классах мы за ум взялись, стали за аттестат бороться.
1 2 3 4 5 6 7