Но она уже не ловит
их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
в теле, раненом тоской.
1911
***

мурка, не ходи, там сыч
на подушке вышит,
мурка, серый, не мурлычь,
дедушка услышит.
Няня, не горит свеча,
и скребутся мыши.
Я боюсь того сыча,
для чего он вышит?
1911













32

***

меня окликнул в новолунье
мой друг любимый. Ну так что ж!
Шутил:" канатная плясунья!
Как ты до мая доживешь?"

Ему ответила, как брату,
я не ревнуя, не ропща,
но не заменят мне утрату
четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
еще страшнее путь тоски...
Как мой китайский зонтик красен,
натерты мелом башмачки!

Оркестр веселое играет,
и улыбаются уста.
Но сердце знает, сердце знает,
что ложа пятая пуста!
1911
***

я и плакала и каялась,
хоть бы с неба грянул гром!
Сердце темное измаялось
в нежилом дому твоем.
Боль я знаю нестерпимую,
стыд обратного пути...
Страшно, страшно к нелюбимому,
страшно к тихому войти.
А склонюсь к нему нарядная,
ожерельями звеня,
только спросит:" ненаглядная!
Где молилась за меня?"
1911














33

***

вере ивановой-шварсалон

туманом легким парк наполнился,
и вспыхнул на воротах газ.
Мне только взгляд один запомнился
незнающих, спокойных глаз.

Твоя печаль для всех неявная,
мне сразу сделалась близка,
и поняла ты, что отравная
и душная во мне тоска.

Я этот день люблю и праздную,
приду, как только позовешь.
Меня, и грешную, и праздную,
лишь ты одна не упрекнешь.
1912























34

из книги
ч е т к и

прости ж навек! Но знай,
что двух виновных,
не одного, найдутся имена
в стихах моих,
в преданиях любовных.

Баратынский


смятение

1
было душно от жгучего света,
а взгляды его-как лучи.
Я только вздрогнула: этот
может меня приручить.
Наклонился-он что-то скажет...
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
на жизни моей любовь.

2

не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
а с детства была крылатой.

Мне очи застит туман,
сливаются вещи и лица,
и только красный тюльпан,
тюльпан у тебя в петлице.

3

как велит простая учтивость,
подошел ко мне, улыбнулся,
полуласково, полулениво
поцелуем руки коснулся
и загадочных, древних ликов
на меня поглядели очи...
Десять лет замираний и криков,
все мои бессоные ночи
я вложила в тихое слово
и сказала его-напрасно.
Отошел ты, и снова стало
на душе и пусто и ясно.
1913




35

прогулка

перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован
под сводом облачных небес,
и словно тушью нарисован
в альбоме старом булонский лес.

Бензина запах и сирени,
насторожившийся покой...
Он снова тронул мои колени
почти не дрогнувшей рукой.
1913
***

я не любви твоей прошу.
Она теперь в надежном месте...
Поверь, что я твоей невесте
ревнивых писем не пишу.
Но мудрые прими советы:
дай ей читать мои стихи,
дай ей хранить мои портреты
ведь так любезны женихи!
А этим дурочкам нужней
сознанье полное победы,
чем дружбы светлые беседы
и память первых нежных дней...
Когда же счастия гроши
ты проживешь с подругой милой
и для пресыщенной души
все сразу станет так постыло
в мою торжественную ночь
не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.
1914













36

***

после ветра и мороза было
любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
и его украли у меня.

Новогодний праздник длится пышно,
влажны стебли новогодних роз,
а в груди моей уже не слышно
трепетания стрекоз.

Ах, не трудно угадать мне вора,
я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
он вернет свою добычу сам.
1914

























37

вечером

звенела музыка в саду
таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
на блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на обьятья
прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
поют за стеблющимся дымом:
"благослови же небеса
ты первый раз одна с любимым".
1913






















38

***

все мы бражники здесь, блудницы,
как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
непременно будет в аду.
1913






















39

***

косноязычно славивший меня
еще топтался на краю эстрады.
От дыма сизого и тусклого огня
мы все уйти, конечно, были рады.

Но в путаных словах вопрос зажжен,
зачем не стала я звездой любовной,
и стыдной болью был преображен
над нами лик жестокий и бескровный.

Люби меня, припоминай и плачь.
Все плачущие не равны ль пред богом.
Прощай, прощай! Меня ведет палач
по голубым предутренним дорогам.

























40

***...

И на ступеньки встретить
не вышли с фонарем.
В неверном лунном свете
вошла я в тихий дом.

Под лампою зеленой,
с улыбкой неживой,
друг шепчет:" сандрильона,
как странен голос твой...


"

в камине гаснет пламя;
томя, трещит сверчок.
Ах, кто-то взял на память
мой белый башмачок

и дал мне три гвоздики,
не подымая глаз.
О милые улики,
куда мне спрятать вас?

И сердцу горько верить,
что близок, близок срок,
что всем он станет мерить
мой белый башмачок.
1913



















41

***

безвольно пощады просят
глаза. Что мне делать с ними,
когда при мне произносят
короткое, звонкое имя?

Иду по тропинке в поле
вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
по-весеннему свеж, неровен.

И томное сердце слышит
тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
он смеет быть не печальным.
1912
***

в последний раз мы встретились тогда
на набережной, где всегда встречались.
Была в неве высокая вода,
и наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
что быть поэтом женщине-нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
и петропавловскую крепость!

- затем что воздух был совсем не наш,
а как подарок божий-так чудесен.
И в этот час была мне отдана
последняя из всех безумных песен.
1914















42

***

покорно мне воображенье
в изображенье серых глаз.
В моем тверском уединенье
я горько вспоминаю вас.

Прекрасных рук счастливый пленник
на левом берегу невы,
мой знаменитый современник,
случилось, как хотели вы,

вы, приказавший мне: довольно,
поди, убей свою любовь!
И вот я таю, я безвольна,
но все сильней скучает кровь.

И если я умру, то кто же
мои стихи напишет вам,
кто стать звенящими поможет
еще не сказанным словам?
1913
слепнево





















43

отрывок...

И кто-то, во мраке дерев незримый,
зашуршал опавшей листвой
и крикнул:" что сделал с тобой любимый,
что сделал любимый твой!

Словно тронуты черной, густой тушью
тяжелые веки твои.
Он предал тебя тоске и удушью
отравительницы любви.

Ты давно перестала считать уколы
грудь мертва под острой иглой.
И напрасно стараешься быть веселой
легче в гроб тебе лечь живой!..."

я сказала обидчику: "хитрый, черный,
верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
влюбленный в меня навсегда!"
1912






















44

***

не будем пить из одного стакана
ни воду мы, ни сладкое вино,
не поцелуемся мы утром рано,
а ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
но живы мы любовию одною.

Со мной всегда мой верный, нежный друг,
с тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
и ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поет в стихах моих,
в твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты как сейчас мне любы
твои сухие розовые губы!
1913

***

у меня есть улыбка одна;
так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу
ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
и со мной сероглазый жених.
1913

***

настоящую нежность не спутаешь
ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
несытые взгляды твои!
1913








45

***

проводила друга до передней.
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово
разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
в потемневшее трюмо.
1913

***

сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
под бесцветным ледком замирает.

И я стану-христос помоги!
- на покров этот, светлый и ломкий,
а ты письма мои береги,
чтобы нас рассудили потомки,

чтоб отчетливей и ясней
ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,
слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
прочитают в учебнике дети,

и, печальную весть узнав,
пусть они улыбнутся лукаво...
Мне любви и покоя не дав,
подари меня горькою славой.
1913












46

***

здравствуй! Легкий шелест слышишь
справа от стола?
Этих строчек не допишешь
я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
так, как в прошлый раз,
- говоришь, что рук не видишь,
рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
где под душным сводом моста
стынет грязная вода.
1913

***

цветов и неживых вещей
приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
лежат, пестры, на черноземе.

Еще струится холодок,
но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,
совсем взволнованно и тихо,
что там живет большой карась
и с ним большая карасиха.
1913
















47

***

каждый день по-новому тревожен,
все сильнее запах спелой ржи.
Если ты к ногам моим положен,
ласковый, лежи.

Иволги кричат в широких кленах,
их ничем до ночи не унять.
Любо мне от глаз твоих зеленых
ос веселых отгонять.

На дороге бубенец зазвякал
памятен нам этот легкий звук.
Я спою тебе, чтоб ты не плакал,
песенку о вечере разлук.
1913

***

мальчик сказал мне:" как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Еще так недавно он был довольным
и только слыхал про печаль.

А теперь он знает все не хуже
мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,
с горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
холодные руки мои.
1913














48

***

лозинскому

он длится без конца-янтарный, тяжкий день!
Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!
И снова голосом серебряным олень
в зверинце говорит о северном сиянье.
И я поверила, что есть прохладный снег
и синяя купель для тех, кто нищ и болен,
и санок маленьких такой неверный бег
под звоны ровные далеких колоколен.
1912

голос памяти

глебовой-судейкиной

что ты видишь, тускло на стену смотря,
в час, когда на небе поздняя заря?

Чайку ли на синей скатерти воды,
или флорентийские сады?

Или парк огромный царского села,
где тебе тревога путь пересекла?

Иль того ты видишь у своих колен,
кто для белой смерти твой покинул плен?

Нет, я вижу стену только-и на ней
отсветы небесных гаснущих огней.
1913














49

***

я научилась просто и мудро жить,
смотреть на небо и молиться богу,
и долго перед вечером бродить,
чтоб утолить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
и никнет гроздь рябины желто-красной,
слагаю я веселые стихи
о жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
пушистый кот. Мурлыкает умильней,
и яркий загорается огонь
на башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
мне кажется, я даже не услышу.
1912






















50

***

здесь все то же, то же, что и прежде,
здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,
он на лес глядит одним окном,
в нем кого-то вынули из петли
и бранили мертвого потом.
1 2 3 4 5 6 7