– Я не могу потерять тебя, Пру. Особенно сейчас. Мысль об этом слишком ужасна, я не в силах ее вынести. Постарайся понять. Я слишком много потерял в последнее время. Никогда и ни в ком я не нуждался так, как сейчас в тебе.
Пруденс вдруг стало жарко – невыносимо жарко и тесно – в своем легком летнем платье. Дул легкий бриз, но его было явно недостаточно, чтобы охладить ее пылающую кожу. Она была вся мокрая от пота, и волосы прилипли у нее сзади к шее. Взгляд ее упал на Ла-Манш, который простирался внизу, зеленый и холодный, насколько мог охватить взор. Ее вдруг охватило страстное желание ринуться вниз, прочь от жара слов Тимоти, прочь от жара его взгляда, от тяжелого липкого жара его желания, и, погрузившись в воды океана, вернуть утраченное ощущение чистоты и прохлады.
Слова Тима терзали Пруденс, и, глядя на Удлиняющиеся с каждым мгновением тени, она чувствовала, что ее решимость тает. Слезы подступили к глазам, и Пру поспешно отвернулась, не желая, чтобы он их видел. Ей нельзя проявлять слабость. Она должна быть мужественной, должна идти вперед, в неизвестность, каким бы мучительным ни был каждый шаг.
– Ради всего, что мне дорого: ради моей кузины и племянниц, ради того, чтобы ты сохранил все, что есть в тебе светлого, доброго и чистого, Тим, я должна найти другое место, которое могла бы назвать домом.
Он понимал, что она права. И она видела, что он это понимает. Над верхней губой у него выступили капельки пота. Но он не хотел смотреть правде в лицо. Тряхнув головой, он убрал дрожащей рукой упавшую на лоб прядь волос й устремил взгляд на заходящее солнце.
– Я не желаю об этом говорить. Я приехал сюда с единственной целью – забыть о всем том, что причиняет мне боль. – Он резко повернулся и зашагал к пансиону, словно вопрос на этом был исчерпан.
Пруденс увидела, как он взбежал по ступеням на крыльцо и скрылся в доме.
Она медленно последовала за ним. Ноги у нее будто налились свинцом, и каждый шаг давался ей с огромным трудом.
Войдя, она не увидела в холле ни Тима, ни миссис Мур, но по лестнице торопливо спускались миссис Харрис и двое ее постояльцев. Все трое были одеты для выхода и выглядели великолепно.
– Мы отправляемся на ассамблею, – сообщила, заметив Пруденс, миссис Харрис. – Вам известно, что она проходит по вторникам и четвергам в Каслинн? Нам ждать вас там чуть позже, или вы чувствуете, что неспособны выдержать сейчас шумное общество? Должна сказать, что вид у вас сегодня вечером довольно неважный.
Ничто так не способно расстроить женщину, подумала Пруденс, как слова, что она плохо выглядит.
– Я должна спросить кузена, желает ли он пойти, – ответила она миссис Харрис. – Но если мы пойдем, то непременно вас там отыщем.
– Тогда мы поехали.
В следующую минуту входная дверь захлопнулась за ними. Вконец обессиленная, словно ушедшая троица забрала с собой всю ее энергию, Пруденс начала медленно подниматься по ступеням. Внезапно из-за двери в комнату для завтраков послышался голос Тима. Тим позвал ее тихо, явно не желая, чтобы его услышал кто-нибудь еще, кроме нее.
– Пру?
Испытывая откровенное любопытство, а также надеясь, что ей удастся продолжить начатый ими разговор, Пруденс сошла вниз и толкнула дверь. Не успела она, однако, войти, как тут же оказалась в объятиях кузена. С губ ее сорвалось тихое восклицание. Не выпуская ее из объятий, Тим ногой закрыл за ней дверь. Пруденс застыла в кольце его рук, и глаза ее наполнились слезами, а сердце заколотилось, как сумасшедшее. Объятия его крепких мужских рук были ни с чем не сравнимы. Ей страстно захотелось прижаться к его груди и забыть обо всем на свете, но она понимала, что это невозможно.
– Как ты можешь говорить мне о каком-то конце, – произнес Тим, – когда я приехал в Брайтон только для того, чтобы быть рядом с тобой? Пожалуйста, не отталкивай меня, не напоминай мне о моем долге. Просто будь со мной, прошу тебя.
Пруденс не оттолкнула его. Спустя несколько мгновений она наконец ответила на объятие, и ее волос сразу же коснулось горячее дыхание Тима. Ей было неудобно и жарко, но когда она подумала о том, что очень скоро навсегда лишится этого тепла, ее обдало ледяным холодом.
Над головами у них заскрипели половицы. Миссис Мур терялась, должно быть, в догадках по поводу того, что с ними случилось. В углу комнаты тикали напольные часы. Сквозь открытое окно с побережья доносился приглушенный плеск волн. Пруденс вдруг вновь нестерпимо захотелось в них окунуться.
Тим стиснул ее в объятиях еще сильнее и, слегка повернув голову, прижался горячими губами к ее виску.
– Я хочу тебя, Пру.
Солнце скрылось за зданиями на другой стороне улицы, и тени мгновенно сгустились. В тишине тиканье часов и ее с Тимом неровное дыхание казались особенно громкими. Вокруг на застеленных кружевными скатертями столах мерцало столовое серебро и поблескивала посуда. Все было готово к приему постояльцев на следующее утро. Комната словно застыла в ожидании, затаив дыхание.
Тепло его губ переместилось с ее виска к уху. Пруденс понимала, что они поступают дурно. Она знала, что должна прервать их затянувшееся объятие, должна оттолкнуть Тима от себя. Но прикосновение его губ к ее уху вызвало в ней почти что неодолимое желание послать к черту все свои благие намерения. Она прижалась к нему всем телом.
– Да, Пру, – выдохнул он, уткнувшись лицом ей в волосы. – Да!
Пруденс закрыла глаза. Ее имя на его губах прозвучало, как музыка. Счастье ее в этот миг казалось беспредельным, однако сквозь плотно сжатые ресницы у нее вдруг выкатилась одинокая слеза. Она подняла голову, противясь соблазну, отвергая обещание заполнить пустоту, которая образовалась у нее в душе в тот день, когда погибли ее родители.
Почувствовав, что она собирается вырваться из его объятий, Тимоти крепче прижал ее к груди.
Мгновенно запаниковав, Пруденс открыла глаза. Как могла она думать одно, а делать совершенно другое? Неужели у нее не осталось и капли мужества? Неужели она настолько размякла, что не в силах даже пошевелиться? Руки Тимоти сладострастно гладили ее по спине, а на шее за ухом она чувствовала мучительно-сладостное прикосновение его губ. Она яростно моргнула, смахивая с ресниц слезы, и заставила себя держать глаза открытыми. Господи, взмолилась она, дай мне силы покончить наконец с этим раз и навсегда!
В мозгу у нее вдруг вспыхнуло нужное ей слово. Нет. Она должна произнести его вслух. Нет. И произнести прямо сейчас, пока Тимоти не закрыл ей рот поцелуем.
– Нет! – воскликнула она, вырвавшись из его объятий. – Все это неправильно!
– Разве может быть неправильной любовь? – Голос Тима дрожал.
– Может, если она губит все остальное, что мы любим. – Пруденс шагнула к двери, но он остановил ее, схватив за руку. Она повернулась к нему лицом и с мольбой в голосе произнесла: – Возвращайся домой, Тим. Возвращайся домой к Эдит. Время, которое ты проводишь здесь со мной, по праву принадлежит ей.
Пруденс стояла у открытого окна в своей комнате и смотрела на Ла-Манш, который постепенно тонул в сгущавшихся сумерках. Она не могла уже видеть волн, но слышала, как они с шумом обрушиваются на берег, и в их глухом рокоте ей чудился зов.
– Ваш кузен собирается нас завтра покинуть, если позволит погода, – раздался позади нее голос миссис Мур. Почтенная дама была настолько расстроена, что говорила почти шепотом. – Я полагала, что он пробудет здесь еще по крайней мере неделю.
Вот и конец, подумала Пруденс.
– Должно быть, – сказала она вслух, – он соскучился по Эдит и девочкам.
– Вне всякого сомнения. – Краем глаза Пруденс заметила, как миссис Мур важно кивнула. – Вы не хотите сойти вниз и составить нам компанию? Мистер Маргрейв говорит, что перед отъездом он с удовольствием сыграет с нами разок-другой в карты.
Пруденс вздохнула.
– Спасибо за приглашение, миссис Мур, но в такую жару у меня для карт не хватает терпения.
– Тогда я ненадолго вас оставлю, чтобы сказать об этом мистеру Маргрейву.
– Да, будьте так добры, – кивнула Пруденс. Миссис Мур была уже в дверях, когда она добавила: – И почему бы вам не поиграть с ним вдвоем?
Дверь за миссис Мур закрылась, и Пруденс вышла на балкон, чтобы взглянуть на последние отблески света на небосклоне. Как же невыносимо трудно вновь и вновь говорить «нет», когда ты столько раз представлял в своих мечтах, как говоришь «да». Это было настоящим испытанием. И впереди ее ждали неизвестность и, скорее всего, новые испытания. О Господи, взмолилась она, устремив взгляд на первую зажегшуюся на небе звезду, сделай так, чтобы я не испытывала желания к мужу моей кузины!
ГЛАВА 15
Измученный жарой, усталый и совершенно упавший духом после общения на ассамблее со множеством людей, от которых он надеялся хоть что-нибудь получить, Чарльз Рэмси решил отправиться на пляж и заняться медитацией, чтобы восстановить душевное равновесие. Луна, океан, легкий бриз, принесший наконец долгожданную прохладу, – обретению внутреннего покоя благоприятствовала вся природа. Чарльз принял позу лотоса и задумался на мгновение. Он нуждался в чуде. Чтобы пережить эту неделю, он нуждался в чуде еще больше. Со вздохом лорд Рэмси прервал поток грустных мыслей, понимая, что, если хотя бы на время не позабудет о своих заботах, от медитации не будет никакого толку. Чарльз закрыл глаза, выбросил из головы все посторонние мысли и сосредоточился на рокоте волн, слушая, как они шепчут о бескрайности просторов мироздания.
И чудо пришло к Рэмси. Не совсем, правда, в том виде, как он ожидал, но тем не менее это было настоящим чудом.
По берегу шла женщина, и шум ее шагов и тихие испуганные вскрики, которые срывались с ее губ, когда у нее на глине скользила нога или она спотыкалась о невидимые в темноте камни, мгновенно вернули Чарльза из высших сфер на землю.
Волосы женщины серебрились в лунном свете, одежда казалась бледным пятном, но он узнал бы ее везде и в любом одеянии.
К воде осторожно пробиралась Пруденс Стэнхоуп. Время от времени она вертела головой по сторонам, вероятно, для того, чтобы лишний раз убедиться, что на пляже, кроме нее, никого нет. Он подумал, что она, несомненно, его заметила. Он настолько был в этом уверен, что открыл рот, чтобы ее окликнуть, когда она, к полному его изумлению, развязала вдруг пояс на своем одеянии, которое при ближайшем рассмотрении оказалось капотом. Ветер тут же подхватил его полы, и они заколыхались позади нее, как белые крылья. Подставив ветру лицо, она отвела руки назад, и ветер, подобно изнывающему от желания возлюбленному, моментально сорвал капот с ее плеч. Рассмеявшись и бросив быстрый взгляд по сторонам, чтобы еще раз удостовериться, что никто не наблюдает за ней, она сбросила капот на землю.
В этот момент она показалась Чарльзу похожей на наяду, поднявшуюся из глубин океана, чтобы побродить по берегу в прекрасную лунную ночь. Мгновение поколебавшись, она приподняла подол тонкой ночной сорочки, подчеркивавшей каждый пленительный изгиб ее стройного тела, и вошла в воду. Тут же она ойкнула от холода, однако не остановилась и медленно продолжала идти вперед. С каждым шагом она все выше поднимала подол, чтобы не замочить сорочку, и то и дело взмахивала руками, боясь потерять равновесие на скользком дне. Когда вода достигла ей колен, она остановилась и удовлетворенно вздохнула. Затем закрутила подол сорочки и, завязав его узлом на бедре, плеснула воды себе на лицо, шею и грудь.
В следующее мгновение она подняла руки над головой, словно пыталась дотянуться до луны, и звонко рассмеялась. Чарльз, который с восхищением смотрел на нее, чувствуя, как в чреслах у него загорается желание, вспомнил «Метаморфозы» Овидия. Ему подумалось, что он сейчас весьма напоминает собой изображенного Овидием Октеона, который подглядывал за купавшейся со своими нимфами Дианой и в наказание был превращен богиней в оленя, впоследствии загнанного и растерзанного его собственными собаками.
В эту минуту Чарльз на себе испытал, что должен был чувствовать несчастный юноша при виде прекрасной богини. Он не мог пошевелиться. Не мог отвести взгляда. Не мог пойти против судьбы и повернуться спиной к Пруденс Стэнхоуп.
Она повернулась. И тут же, поскользнувшись, шлепнулась в воду. Вид у нее в этот момент был отнюдь не божественным.
Чарльз вскочил на ноги, готовый немедленно броситься на помощь.
Но Пруденс Стэнхоуп не нуждалась ни в чьей помощи.
– Черт! – услышал он ее тихий возглас, когда она в следующую же секунду поднялась на ноги. Мокрая сорочка прилипла у нее к телу, волосы намокли и растрепались, так что несколько выбившихся из прически прядей падали почти до плеч. Взяв в руки подол, с которого ручьем стекала вода, она принялась его выкручивать и вдруг прыснула. Смех ее становился все громче и громче, пока наконец не превратился в гомерический хохот. Снова чертыхнувшись, она оставила свои попытки выжать сорочку и, продолжая смеяться, вошла в воду до колен.
Чарльз подумал, что никогда еще ему не доводилось слышать такого радостного, ликующего смеха. Радуясь ее радости, он продолжал неотрывно смотреть на нее, пока она в конце концов не решила выйти из воды. Тогда из уважения к ней он прикрыл глаза, позволив себе бросить на нее лишь один или два раза взгляд украдкой, когда она, скинув сорочку, обтерлась ею и закуталась в капот. Ступая так же медленно и осторожно, как и шла сюда, она двинулась в обратный путь, и он последовал за ней. Им руководило не желание, которое она у него вызывала, но стремление оградить ее от возможных неприятностей. Но Чарльз мог не волноваться. На небе сияла, освещая ей путь, луна, и она добралась до пансиона миссис Харрис без всяких приключений, все так же тихо посмеивающаяся над собственной смелостью и не замеченная никем, кроме него.
Пруденс лежала в постели, глядя на потолок, где плясали отбрасываемые пламенем свечи тени. У нее было такое чувство, будто она родилась заново и даже стала до некоторой степени другой после своего дерзкого ночного купания при луне. Это было настоящим приключением!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30