Это необходимо для правильной и точной раскачки последующей электроники.
Вся штука в том, как я понял Вадима, что из системы контакта с Чером автоматически выпадали фильтры, защищающие наши бедные извилины от избыточной информации, то есть от насилия суперразума. Вполне вероятно, что такую возможность Черу предоставила Таина доработка ВИБРа, значительно улучшившая параметры выходного сигнала, поскольку с прежними психозондами таких чудес не происходило.
- Так выходит, что Ильин ни разу не пользовался психозондом, - сказал я.
- Это еще ни о чем не говорит, - возразил Вадим. - Например, сегодня ночью он не понадобился и Черу.
- Ах, да.
- А я вот ничего не понимаю, - грустно сказала Тая. - Я не понимаю, Толя, зачем Ильину напрямую связываться с Чером?
Действительно, зачем? У меня в запасе и было-то всего лишь темное, ничем не обоснованное подозрение.
- Да тут, видишь ли, мыслишка одна была, - сказал я. - Все-таки, первый психогигиенист в нашей системе. Думаю, раз он такой спец, так, может, у него цели какие. Ведь нам он представился как инспектор. Хорошо, что Вадим его узнал, я вот вспомнил, а так ведь и прошел бы номер. Нет, роль этого дяди мне не совсем ясна. А вообще-то не принимай во внимание.
Вадим встал и прошелся по комнате.
- По идее надо бы доложить. - Он помолчал. - Но ведь нет доказательств.
- Засмеют, - согласился я. - Попросят изложить закон Ома.
- Во-во, пару влепят.
Похоже, Вадим понял, что уже поздно. Для приличия он потрепался еще немного с Таей по поводу прекрасно проведенного времени, прекрасного стола и прекрасной хозяйки... Тут он догадался захлопнуть рот, церемонно поклонился и удалился в свою келью. Как, однако, меняется человек за какой-то короткий вечер.
Было темно, лишь ночник в соседней комнате создавал иллюзию далекого рассвета, но я все равно видел Таю. Видел в этой неверной темноте тем внутренним атавистическим зрением, которое просыпается в присутствии дорогого тебе человека.
- Ты хороший, - прошептала Тая. - Расскажи свою засыпательную сказку.
- Бежал по пустыне маленький суслик, - медленно, с перерывами, заговорил я, поглаживая ее пушистые, щекотавшие мою щеку волосы. - Бежал, бежал, а тут пошел дождь, снег, наступила ночь. Холодно, страшно. Суслик замерз, промок, устал.
Вдруг видит - варежка. Он в нее заскочил, отогрелся и сразу заснул. Ручки отбросил, ножки откинул, посвистывает - спит. Хорошо ему, тепло. А снаружи ветер гудит - у-у. Дождь стучит - тук-тук-тук. Холодно, сыро, бр-р. А нашему суслику хорошо в своем гнездышке. Варежка теплая, сухая, ласковая. Спи, Таечка, спи.
- Может, сегодня вместе? - спросила она сонно. - А то как-то не по себе.
- С тобой разве заснешь? Спи, моя славная.
Я поцеловал ее, прошел в свою комнату и потушил ночник...
Проснулся я в мокром поту от немузыкального пиликанья будильника. Сердце еще колотилось, но привычная обстановка успокоила. Там, за покинутой чертой мрака, бесформенной громадой падал, падал и падал на пол наш капитан. И его фигура, все еще стоявшая перед глазами, потеряла всякую связь с живым.
А ведь прошла всего неделя. Нет, не скоро забудется этот кошмар.
Я надел тренировочные брюки, сунул ноги в туфли с ортопедическими пипками, оказывающими благотворное влияние на внутренние органы, и, прихватив с собой махровое полотенце, направился принимать ионный душ. Уже на выходе я услышал, что меня позвала Тая. Почему-то очень тихо.
Она еще не вставала и глядела на меня своими огромными глазами, которые в сумраке казались почти черными. В этих глазах был испуг.
- Ты куда уходил ночью? - спросила она надломленным шепотом.
- Что ты, Таечка? - Я встревожено пощупал ее лоб, он был чуть горячее обычного и влажный со сна. - Все в порядке, пациент, можете вставать.
- Ты куда уходил ночью? - повторила Тая.
- Ночью я дрых, как убитый. Под утро опять это приснилось.
- Толька, я серьезно. Ты что-то искал в аптечке, и я еще спросила куда ты? А ты ответил, что все нормально, пройдусь, мол, до оранжереи и сразу обратно.
Неужели ничего не помнишь?
- Не помню. Не было этого, Таечка. Но я все же покажусь Гришину. Может, пропишет какие пилюли - ведь житья нет от этих кошмариков.
- Чер, - сказала она.
- Ну что ты, ей-богу, Чер да Чер. Он, в конце концов, не бог, рассердился я. - Приводи себя в порядок, а потом вместе кофейку хлопнем. Идет?
- Приходи быстрее...
Я уже привык по утрам видеть в душевой деловитого Вадима, который вставал чуть пораньше и, естественно, приходил сюда тоже чуть пораньше. Но на сей раз его не было. На пунктуального Коржикова не похоже. Ну да ладно, мало ли какие у человека дела. Тут завалился мой основной партнер по пинг-понгу Андреев с длиннющими, как у шимпанзе, руками, и мы малость попикировались насчет вертикальной подачи. Он считал, что ее нужно возродить, а я совсем так не считал. Ионный душ взбодрил, как обычно. Снова промелькнула мысль насчет Вадима, другая же мысль - про мое мистическое ночное бдение - просто не давала покоя.
Неужели из-за этой дурацкой бессонницы я становлюсь лунатиком? Этого еще не хватало. После ультрафиолетовой сушилки, где я стараюсь не обсыхать до конца, я растерся полотенцем, чтобы разогнать кровь, и направился завтракать.
На станции начинался обыкновенный трудовой день. Если отвлечься, то здесь было совсем как на Земле. Даже лучше и удобнее. Не надо было ехать на работу многочисленным транспортом, орудуя в толпе локтями и оберегая ноги от женских каблучков, не надо было приспосабливаться к начальникам, у каждого из которых, как известно, свой характер, не надо было... одним словом, не надо было суетиться. Напротив, работа под боком, жилье рядом, а пункты питания, спортзал, бассейн, лечебный комплекс и так далее, и так далее - вот они, рукой подать.
Короче, жить можно. И неплохо.
Попадавшиеся по дороге коллеги здоровались, не обращая внимания на мой затрапезный вид (светильники под потолком источали необходимый для организма спектр излучений, которые сопровождают человеческую жизнь на Земле, так что медицина на полном серьезе рекомендовала обитателям станции почаще принимать солнечные ванны), и мне стало весело, когда я представил, что иду по улице вот так - голый по пояс, с махровым полотенцем через плечо, а со мной здороваются цивильно одетые люди, спешащие на работу.
Тая, кажется, забыла свой вопрос. Или сделала вид, что забыла. Мы проглотили по паре неизменных сосисок, выпили по чашке кофе с витаминизированными бутербродами и разбежались.
Сеня Рыбаков, который эту неделю бдил в третью смену, критически осмотрел меня с ног до головы, пытаясь придраться, но я, увы, выглядел свежим, бодрым, отдохнувшим, без небрежностей в одежде, и он, с сожалением вздохнув, сказал:
- Опять была помеха, из того же сектора. Кратковременная. Разобрались, в чем дело?
- Пока нет, - ответил я, расписываясь в бортовом журнале. - Ну, давай, дуй, холостяк. Свободен.
Рано ему знать, в чем тут дело, а мне еще предстояло разобраться, с кем же Чер связывался на этот раз.
Сеня напрягся для достойного ответа, Люкакин в своем закоулке солидарно притих.
- Свобода дороже глаженых штанов, - изрек наконец Сеня, широко улыбаясь. - Между прочим, на той неделе ты тоже запишешься в холостяки.
Это он толсто намекал, что со следующей недели третья смена будет моей, тогда, мол, отыграемся. Вообще-то правильно, по графику так оно и выходило. Я сделал Сене ручкой, он кокетливо поклонился. Меня всегда умиляло, что такой могучий парень, как Сенька, умудряется сделать что-то изящно и ловко. Представьте, что вам кокетливо, перегнувшись в талии, которой не наблюдается, поклонился шкаф.
Малорослый Люкакин отчего-то вздохнул. Он имел с Рыбаковым самые дружеские отношения, не то что со мной.
Своим вздыханием Люкакин как бы предвосхитил свое последующее бормотание по поводу оклада и взваливания на хилые плечи стажера чужих обязанностей, поскольку через полчаса меня вызвали к Ильину. На этот раз в постовую.
Ильин расхаживал по выполненному в безэховом варианте помещению постовой, искоса поглядывая на ВИБР, по которому правильными волнами пробегали цветовые сигналы калибровки. В креслах ассистентов сидели какие-то взъерошенные Лаптев и Гусейнов. Оба посмотрели на меня чуть-чуть виновато, и я понял, что Аркадий Семенович сумел вызвать их на откровенность.
- Так, - сказал Ильин. - Не хватает Коржикова. Кто-нибудь видел его утром?
- Нет.
- А вчера вечером?
- Вместе ужинали, - сказал я.
- Как он себя чувствовал?
- Прекрасно.
- О чем говорили?
Вопросы следовали быстро.
- О разном.
- Хорошо, об этом попозже, - смилостивился Ильин. - Кто еще присутствовал на ужине?
- Моя жена.
Ильин приостановился на какое-то мгновение, будто запнулся, потом продолжил свое неторопливое хождение.
- Попытаемся в рамках эксперимента восстановить ситуацию. Прошу занять свои места.
Лаптев поплелся к пульту, мы с Гусейновым пересели поближе.
- К сожалению, Коржиков заболел, - неожиданно сказал Ильин, - так что придется без него.
У меня в памяти тут же всплыл недавний вопрос: "Кто-нибудь видел его утром?"
Методы, однако, у нашего "инспектора".
Василий наконец-то утвердился в глубоком рабочем кресле и принялся крутить головой, потому что мы оказались у него за спиной.
- Вам, Василий Игнатьевич, необходимо сосредоточиться.
Лаптев застыл истуканом, даже хохолок на белобрысой макушке как бы встал по стойке "смирно".
- У вас самая трудная задача, - продолжал Ильин. - Вам необходимо выйти на связь с Чером и проиграть тесты в порядке, максимально приближенном к воссоздаваемой ситуации. То есть, в том порядке, который мы с вами определили накануне, но с поправками, которые вы вспомните в ходе эксперимента. По окончании тестирования вы уступите мне свое место.
- Но, Аркадий Семенович, это опасно!
- Вам неопасно, а мне опасно, - буркнул Ильин. - Где же логика? Помимо того, я знаком с практикой психогигиены.
Иными словами, Ильин хотел сказать, что сумеет заблокировать сознание на момент пика информации. По земным меркам - может быть, и да. Я знавал некоторых феноменов, которые способны были за пять-десять минут усвоить информацию, содержащуюся в одном томе Большой энциклопедии. Это достигалось специальной системой тренировок, доступной единицам. Но тут-то речь шла о Чере! Не нравилось мне это. Кому нужен такой риск?
Дверь в постовую приоткрылась.
- Аркадий Семенович, - позвали из коридора.
- Заходите, Григорий Иванович, - пригласил Ильин.
Вошел врач станции Гришин.
- Мне кажется, что ваш диагноз заинтересует присутствующих, - сказал Ильин и обвел каждого из нас внимательным взглядом.
- Заурядный барбитал-натрий или мединал, - сказал Гришин. - Доза выше средней, но не критическая. Введена в промежутке между тремя и четырьмя часами ночи с помощью пневмопистолета. Что еще? Ампулы и шприц отсутствуют. Коржиков утверждает, что снотворного не принимал.
- И ничего не чувствовал?
- Укалывание происходит мгновенно и абсолютно безболезненно.
- Что с ним?
- Сейчас спит. Теперь, пока почки все это прокачают... Сами понимаете.
- Спасибо, Григорий Иванович.
Гришин недовольно покачал головой, осуждая подобную практику применения снотворного, и ушел.
Ильин посмотрел мне в глаза, будто спрашивая: "Ну, так как?" - и я почувствовал себя крайне неуютно, но тут он перевел взгляд на Гусейнова, затем на Лаптева.
- Что ж, - помолчав, сказал Ильин, - если кто-то хотел, чтобы Коржиков отсутствовал на эксперименте, то цель достигнута. Начинайте, Василий Игнатьевич.
Лаптев состыковался с ВИБРом и привычно пробежал пальцами по клавишам пульта.
Ильин застыл за его спиной.
Минут десять ничего внешне эффектного не происходило, затем Василий встал и, отсоединяя присоски, утомленно произнес:
- Просит вас, Аркадий Семенович.
Ильин сел, нахмурился, побарабанил пальцами по подлокотникам, зачем-то вспомнил старинное напутствие: "Ну, с Богом"...
Что-то сдвинулось в моем сознании, пока я наблюдал, как он подключается к ВИБРу.
Будто меня лишили воли. Происходящее воспринималось в несколько нереальном свете и чем-то напоминало сон, от которого я просыпался в холодном поту.
Долгие, размазанные по нереальности секунды Ильин сидел в напряженной позе, потом тело его обмякло и начало медленно тонуть в глубине кресла, а руки безвольно шарили рядом с головой, совершая бессильные хватательные движения.
Преодолев липкое оцепенение, я отшвырнул стоявшее передо мной кресло и вырубил генератор, затем осторожно убрал присоски. Освобожденное "щупальце" втянулось в свое гнездо.
С пола вставал обескураженный Вася Лаптев.
- Ноги отказали, - объяснил он недоуменно.
Аркадий Семенович вяло шевелил губами, пытаясь что-то сказать.
- Вас положить? - спросил я.
Он еле заметно кивнул.
- Что-нибудь под голову, - крикнул я в пустоту, которая все еще меня окружала. - И доктора, доктора живо. С кислородом...
Я придерживал его голову, а кто-то шустро подсовывал журналы, пока, наконец, не образовалось достаточное возвышение. Кто-то другой в это время, дробно топая, умчался вон из постовой. Глаза у Аркадия Семеновича тускнели и были на том пределе, когда в любой момент могли окончательно погаснуть. Пульс пробивался неровно и слабо.
Появились люди с тележкой, Гришин прижал к лицу Ильина маску, соединенную гофрированным шлангом с кислородным баллоном...
Все происходящее по-прежнему воспринималось мной с каким-то легким сдвигом, и я окончательно опомнился только тогда, когда, очутившись в своей квартире и вскрыв упаковку с мединалом, обнаружил в ней отсутствие трех ампул. Вот тут будто кто-то схватил меня за шиворот и крепко встряхнул. Я обшарил аптечку, вытащил из зажимов пневмопистолет, которым мы воспользовались только один раз, когда Тая умудрилась после холодного душа заработать миозит, и зачем-то обнюхал его.
Никакого запаха. Приемный резервуар тоже был чист и сух. Собственно, после укола пистолет вполне можно было промыть в проточной воде, а ампулы выбросить в утилизатор. Я закрыл аптечку и присел к столу.
1 2 3 4 5 6 7