Колоссальные эти переживания и опыт произвели в моём уме некоторые подвижки и я, всерьёз задумавшись над природой времени и пространства, пришёл к интересным выводам, которые и намереваюсь изложить в своей "Сумме".
- В своей "Сумме"... - задумчиво повторил я Гасановы слова.
- Да, в "Сумме против невежества". Я уже начал делать некоторые заметки. То есть идея книги зародилась у меня достаточно давно, но я ещё размышляю над концепцией формы. Если я начну писать прямо сейчас, текст получится сырым и боюсь, надуманным.
- Вы хотите заниматься этим здесь?
- Нет, здесь мне не очень нравится. Я так привык путешествовать, что совершенно не хочу засиживаться на одном месте.
- Вы знаете, - обрадовался я, - мне тоже совершенно здесь не хочется задерживаться: влечёт дорога. Только куда направить стопы я ещё не решил. В Кордову? Рано. Я почувствовал вкус путешествий: когда трясёшься на спине дромедара, смотришь на пыльный горизонт, закатное солнце и рассматриваешь мысли, ненадолго забредающие погостить в твою голову... Не хотите ли побывать на родине?
Гасан ибн-Камал очень обрадовался и изумился одновременно:
- Вы словно прочитали мои мысли! Хотелось бы увидеть Фергану, свой аул. Да и, признаться, повидаться с отцом, если он жив ещё... Я только не решался вам сказать об этом.
- Прекрасно, - ответил я, - Задерживаться не будем. Сейчас же отдаю приказание караванщику готовить караван и завтра на рассвете - не возражаете? - двинемся в путь.
- Замечательно. Я бы ещё хотел сходить в синагогу, помолиться перед дальней дорогой.
- Обязательно! - поддержал я Гасана ибн-Камала, и в четвёртом часу пополудни мы вышли в город, чтобы ещё раз бросить взгляд на славную некогда столицу, и помолиться в Итильской хоральной синагоге, где я уже был несколько дней тому назад. Гасан ибн-Камал молился горячо, и хотя делал это не вслух, жар достигал моего тела, и я чувствовал этим телом, что очень Гасан ибн-Камал соскучился по отцу, которого не видел более десяти лет, хочет с ним увидеться и всячески желает ему здоровья и долголетия. Ещё он соскучился по своему аулу, а также просил Господа, чтобы Он не так резко швырял его по временам и странам, чтобы давал ему знамение, а кроме того позволял отдыхать хоть немного, ибо он не железный. Волна сострадания окатила меня, комок застрял в горле, а из глаз потекли отнюдь не мужские слёзы, о которых обычно говорят, что они скупы. На обратном пути мы зашли на базар, я купил рахат-лукума и предложил его Гасану ибн-Камалу, но он вежливо отказался, пояснив свой отказ тем, что намерен поститься и молиться до завтрашнего вечера, дабы наше предприятие было успешным. Неожиданно для себя я решил присоединиться к Гасанову посту и просидел до поздней ночи над страницами Иова, содрогаясь уже в который раз от ужасных чудес Господних и Его, благословен Он, всеохватной милости.
На рассвете мы выступили. Я на своём любимом песочном дромедаре, Гасан ибн-Камал рядом со мною на выбранном им из множества предложенных рыжем, которого назвал Моряком в память о море и своей детской мечте. Мечта моего отца, почтенного Хасдая, Царство ему Небесное, Итиль, осталась позади. И, может быть, навсегда.
Степь, степь и степь, бескрайняя и сумрачная по моим ощущениям. Скудная растительность, тушканчики и ящерицы, а порою и карликовые антилопы, куланы и дикие бактрианы, удивительные на мой взгляд существа, ибо я привык к дромедарам. Молчаливый Гасан ибн-Камал, едущий рядом, выдающий иногда отрывочные фразы, в каждой из которых заключён некий смысл, мне непонятный. Например:
- Жадность и ревность - одного поля ягоды.
Или, например, такое:
- Появится некий народ, который будет думать о своей великой миссии.
- Как это - народ будет думать? - удивляюсь я.
- Почему вы удивляетесь? Это называется "вече", - отвечает Гасан ибн-Камал.
Или вот, например, такое:
- Мои проявления в большинстве своём механистичны. Я полностью отдаю себе в этом отчёт. Механика такая вещь, - он сделал неопределённый жест рукой, - Учение, грамматика, каллиграфия, философия. Мои суждения, в основном, базируются на заимствованных знаниях и откровениях. Желание казаться себе учёным мужем и гордыня привели к начётничеству. Теперь этим пыльным хламом до отказа забит чердак моего ума.
Эти слова меня изумляют - такое мог бы сказать я, и это было бы чистой правдой. Я поведал об этом Гасану ибн-Камалу. В ответ он сказал удивителную вещь:
- А это и так касается вас. Просто я очень чувствительным стал в последние месяцы и иногда улавливаю чужие мысли и ощущения. Нарочно я этого не делаю. И случайного хватает, потому что порою это обрушиваются на меня неумолимой лавиной, селевым потоком и хоть стой, хоть падай. Я обычно падаю или застываю, напоминая каменного истукана, жутко пугая при этом окружающих. Так что, если такое случится со мною, не пугайтесь, любезный Ибрагим, а лучше побейте меня по щекам или плесните в лицо воды, желательно холодной, если такая найдётся под рукой. Хорошо?
- Хорошо. Постараюсь не пугаться. Но вы поразительно точно описали моё самоощущение. Поразительно. Понимание это меня просто потрясло. И я отправился путешествовать. Караван - вот моя жизнь. Столько у меня в голове знаний, что просто кошмар! Самое обидное и любопытное здесь одновременно то, что лишь малая часть этого навала применима на практике. Но, похоже, походная жизнь влияет на меня благотворно - сведения утрясаются и частично забываются и я могу с открытой душой любоваться встречающимся на пути. Из книг я себе оставил лишь Священное Писание и "Китах уль аин" аль-Халиля, "Книгу-словарь". Очень её люблю, как, впрочем, и все другие словари. Не стоит тратить годы на набивание ума знаниями, если у тебя есть хорошая энциклопедия. Таково моё теперешнее убеждение.
- Я бы не говорил так категорично. Просто не надо чересчур увлекаться. Всё должно быть в меру. Ничего сверх - вот мудрость, которой я стараюсь придерживаться. А впрочем, это моё личное мнение и я не собираюсь его никому навязывать, - потом он почему-то добавил: Книга уникальна, ибо рукописна. Придёт время, когда книги станут множить как гравюры или народные лубки. Но это трудно понять. Даже представить. Иса, пишущий на песке... Похоже, единственное упоминание о том, что Иса что-либо писал. Возможно, Он рисовал на песке рыбу. Рыба - жертвенное животное. Да-а-а... Гасан ибн-Камал надолго замолчал.
Так подошёл к концу первый день перехода. Взошёл месяц, караван остановился на ночлег в голой степи. Караванщик принял у нас дромедаров, люди развели костёр и мы уселись у огня. Гасан ибн-Камал глядел на сгорающие ветки, подбрасывал пучки сухой травы в костёр и отблески, подобно улыбкам, играли на его лице. Он улыбнулся и сказал:
- В детстве мы с мальчишками любили жечь костры на окраине аула и печь картошку.
- Что печь, простите? - спросил я.
- Картошку. Это такие корнеплоды, богатые крахмалом. Очень вкусная получается картошка в костре. Дымком пахнет. А может, это было не в детстве? Теперь уже не уверен.
Он замолчал, а я спросил:
- Хотите чаю?
- Чаю?.. С удовольствием. В своё время я провёл несколько лет в "Школе чая", но так и не понял, чего от меня там хотели. По крайней мере я научился заваривать чай. Множеством способов... Да, чай - это хорошо... Гасан ибн-Камал опять замолчал и уставился в костёр.
Вода в котелке закипела, и я принялся заваривать чай по-походному, ибо пользоваться в дороге всевозможными чайничками и блюдечками совершенно неудобно. К тому же, заваренный в котелке чай пахнет дымком, как печёная в костре "картошка" и является тем главным, что запоминается от этих караванных остановок. Имитировать такой чай в условиях цивилизиции невозможно. Да и к чему? - Имитация есть имитация. Я достал из дорожного сундука мешок с плиточным чаем, отпилил ножом кусок и швырнул в котёл. Затем отправил туда же солидный кристалл каменной соли и щепоть жасминовых цветов. Снял котелок с огня и поставил рядом, накрыв крышкой так, чтобы оставалась небольшая щель. Гасан ибн-Камал одобрительно смотрел на мои действия. Минут десять спустя я открыл крышку и принялся размешивать чай специальной кедровой палкой, шепча при этом чайную молитву. Потом снова закрыл котелок крышкой, на этот раз плотно, и сказал:
- Сейчас листья осядут и чай можно будет пить.
- Прекрасно, - отозвался Гасан ибн-Камал, - А где вы берёте жасмин?
- Сам собираю.
- Похвально...
Я зачерпнул специальным черпачком жидкости, наполнил пиалу и вручил её Гасану ибн-Камалу. Он принял её с благодарностью, дождался, пока я наполню свою и торжественно произнёс:
- Пост можно считать завершённым, - он отхлебнул из пиалы, Замечательный чай.
Затем он застыл, как истукан, и я почти не испугался, помня о предупреждении, затем изображение Гасана ибн-Камала сделалось нечётким, задрожало и в конце концов совсем исчезло. Я чуть не выронил пиалу, осторожно поставил её на землю и потрогал воздух там, где только что был мой собеседник. Абсолютная пустота, как мне показалось. Мои люди повскакивали с мест и стали истово креститься, а кто и сплёвывать через левое плечо. Слышался шёпот: "Шайтан, шайтан!..". Но больше ничего не происходило. Я приказал всем спать, а завтра утром продолжить путь как ни в чём не бывало в направлении Ферганы.
День истекал за днём, я трясся на спине своего любимого песочного дромедара, и удивление и недоумение боролись во мне. Исчез, думал я, выпил чаю и исчез. Чехарда какая-то. Однако ощущения говорили мне, что всё в порядке. Почему в порядке, и в каком там ещё порядке, было непонятно.
Я быстро встроился в привычную караванную жизнь. Аулы сменялись кишлаками, Бухара Гурганджем, Амударья Сырдарьей, а я глядел на стеклянные дюны и размышлял о том, насколько же тонкими нитями привязан человек к существованию, пространству и времени и о том, что же я скажу отцу Гасана ибн-Камала, старому Камалу аль-Бохари.
Караван приближался к аулу на окраине Ферганы. Была ночь, звёзды сияли как глаза любимой женщины, а луна была почти полная - кто-то слизал один край ночного светила, но это не мешало ему светить в полную, или почти в полную, силу. У дороги горел костёр, у костра сидел человек и я понял, что моё место рядом с ним. Я приказал каравану остановиться, людям располагаться на ночлег, а сам спешился, отдал поводья дромедара караванщику и направился к сидящему у костра.
Он, широко улыбаясь, поднялся мне навстречу и мы обнялись, как земляки. Присев у костра, мы долго молчали, глядя друг на друга. Как Лейли и Маджнун.
КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ
ГАСАНА ИБН-КАМАЛА АЛЬ-ФАРГОНИ
ЧАСТЬ III
Встретившись в декабре 1052 года с Ибрагимом ибн-Хасдаем в Итиле, Гасан ибн-Камал аль-Фаргони отправился с его караваном на Восток, в Фергану, чтобы повидаться с отцом и побывать на родине, по которым весьма соскучился. На одном из привалов, выпив заваренного Ибрагимом ибн-Хасдаем чая с жасмином, он исчез из пространственной точки стоянки каравана. Спустя несколько месяцев они вновь встретились, на этот раз в окрестностях Ферганы.
Ибрагим ибн-Хасдай писал в последствии в своём дневнике:
"Встреча с Гасаном ибн-Камалом перевернула всю мою жизнь.
... Знания, почерпнутые у него полностью изменили моё мировоззрение и жизнеощущение, а также мой modus vivendi.
... Потрясло меня, например то, что Гасан ибн-Камал каждый год отмечал, помимо дня своего рождения, день своей смерти. В определённый майский день каждого года, когда цветут абрикосы, он заваривал чай и располагался во дворе на специальном чайном коврике. Он пил чай, подливая напиток в свою турецкую пиалу. В этот день к нему приходили люди, видели его в светлом состоянии духа, говорили ему об этом, а он только улыбался и угощал их чаем.
... Можно воспринимать Гасана ибн-Камала как великого фантаста или духовидца, но он - истинный пророк и предвосхититель будущего, ибо не отправлялся в своих путешествиях в пространственные времена ранее точки своего рождения.
... Благодарные потомки оценят вклад аль-Фаргони в благородное дело просветления человечества.
... Его философские воззрения на природу времени и пространства не выдуманы им, не являются они также плодом его больного воображения, но плодом многотрудного индивидуального опыта ..."
(продолжение следует?)
- Вот и снова я вас вижу, капитан, - наконец разорвал молчание я.
- Это правда, - подтвердил Гасан ибн-Камал.
- Как вы? - задал я неоригинальный вопрос.
Он улыбнулся в ответ. Он опять улыбался, как раньше, как тогда, когда мы с ним познакомились в Бейрутской чайхане "У Али". Лицо его разгладилось и было почти детским, если бы не борода.
- Вы знаете, - сказал он улыбаясь, - в степи снятся полынные сны.
- Да... - сказал я, - А что это за селение?
- Это мой родной аул.
- А как ваш отец?
- Спасибо, ничего. Очень обрадовался, увидав меня, - он помолчал, - И я тоже. На этом месте, где мы с вами сейчас сидим, в детстве с мальчишками мы пекли картошку. Помните, я вам говорил?
- Как такое забудешь...
- Хотите попробовать?
- Хочу.
Он разгрёб палкой угли, затем достал из мешка крупные красивые клубни, положил их на освободившееся в кострище место и нагрёб сверху тлеющих дров.
- Пусть печётся, - пояснил он.
- А как ваша "Сумма"? - спросил я.
- Никак. Мне это уже ни к чему. Писать для того, чтобы понять самому, разобраться в хитросплетении событий? Я всё и так понимаю. - он достал из кармана бумажки и швырнул в огонь. Они ярко вспыхнули и исчезли. Он долго с улыбкой смотрел на искры, поднимающиеся от костра к небу, - Совершенно ясно, что мы живём в мире магии. Помимо видимого невооружённым глазом существует множество таинственных вещей. Вот вам пример из повседневной жизни: приготовление еды, заваривание чая, изготовление вина, шитьё, сапожное и ювелирное дело, литература как миротворчество (в смысле сотворения миров). Если человек умеет сварить кофе или сшить пару сапог, с ним уже есть о чём говорить - как сказал один мудрец. Любое наше действие рождает ангела. Мало того - действие. Всякая мысль. И в зависимости от мысли ангелы получаются всякие: добрые и злые.
1 2 3 4 5 6