Тогда, только держись, запросто можно врезаться в отвесные и крутые береговые скалы, до которых – рукой подать…. Ещё было бы неплохо узнать – своё тутошнее имя и общественный статус…».
Он, стараясь не привлекать к себе нездорового внимания, осмотрел собственную одежду. Неуклюжие сапоги тёмно-коричневой кожи, замшевые панталоны до колен, тёмно-фиолетовый камзол, украшенный квадратными керамическими пуговицами и светло-жёлтыми кружевами на рукавах. За широким кожаным поясом обнаружился громоздкий неуклюжий пистолет. На левом боку – в деревянных ножнах, украшенных круглыми серебряными заклёпками – висела длинная дворянская шпага с кованным вычурным эфесом.
«Определённо, я попал в легендарные Средние века», – предположил Алекс и восхитился про себя: – «Смотри-ка ты, сколько у меня на пальцах золотых перстней, оснащённых различными самоцветами! Рубины, сапфиры, изумруды…. А что это такое болтается в правом ухе? Ага, тяжёлая, явно золотая, серьга! Волосы какие-то чрезмерно длинные и слегка сальные. Однако…. Эх, посмотреться бы в зеркало! Интересно, а что у меня нынче с физиономией?».
Нащупав ладонью во внутреннем кармане камзола заветный бархатный чехольчик, он облегчённо вздохнул и тут же решил, что время для этого заветного зеркальца ещё не наступило. Надо было поискать другое, обычное.
Примерно в ста пятидесяти метрах от борта фрегата тянулись бесконечные низкие берега, густо покрытые невысокими хвойными деревьями и пыльным кустарником.
– Сеньор командор! – долетел до него чей-то смутно-знакомый голос. – Пройдите, пожалуйста, на капитанский мостик!
«Это же португальский язык!», – уверенно определил Алекс и тут же вспомнил всё…
Он звался – Алехандро Кабрал. Тридцать четыре года от роду. Уроженец португальского городка Синиша. Командор торговой португальской эскадры, идущей под гордыми королевскими знамёнами.
– Следуем из родимого Синиша в японскую Иокогаму, – тихонько пробормотал Алекс. – Туда везём европейские товары: креплёное и сухое вино, арбалеты, холстину, восковые свечи, дорожные кареты (в разобранном состоянии), пшеничную и ржаную муку. В Японии же загрузимся всякими восточными редкостями: шёлком, пряностями в ассортименте, экзотическим холодным оружием, чайной травой, стойкими красками…. Сейчас суда эскадры проходят Магеллановым проливом. До выхода в Тихий океан остаётся миль сто двадцать – с небольшим хвостиком. Фрегат, на котором я нахожусь, называется «Святая Анна». Анна…. Кроме него в состав торгового каравана входит ещё один многопушечный фрегат и три пузатых купеческих брига. А на дворе нынче стоит 1635-ый год…
– Сеньор командор! – продолжал упорно надрываться визгливый голосок. – Я вас жду! Это очень-очень срочно…
«Штурман Сантьяго Альварес», – опознал Алекс неприятный голос. – «До чего же беспокойная, суетливая и мнительная личность! Знать, опять ударился в пошлую панику…».
Стараясь шагать (ступать?) неторопливо и важно, как и полагается полновластному командору серьёзной эскадры, он по короткой скрипучей лесенке поднялся на капитанский мостик. Вернее, на квадратный помост, огороженный низенькими перилами. Возле штурвала дисциплинированно застыл матрос Данни – широкоплечий верзила с откормленной физиономией, украшенной длинным и извилистым, тёмно-багровым шрамом. В двух метрах от штурвала, возле перил, обнаружился тщедушный пожилой человечек, крепко сжимающий в морщинистых ладошках длинную подзорную трубу. В южной стороне, куда и были направлены окуляры бельгийского оптического прибора, хорошо просматривались – и невооружённым глазом – два столба чёрно-серого дыма, поднимавшихся над далёкими, тёмно-синими горами.
– Что случилось на этот раз, штурман? – нарочито небрежно поинтересовался Алекс. – Узрели очередную смертельную опасность? Приближается ужасная грозовая туча?
– Вз-з-з-гляните с-с-сами, дон Ал-л-лехандро! – отчаянно заикаясь, предложил Альварес, протягивая подзорную трубу.
– Что же, и посмотрю! А ты, сеньор паникующий штурман, хлебни-ка ямайского рома – для укрепления расшатанных нервов. Так тебя и растак, да с двойным перехлёстом…
Картинка, открывшаяся взору, была величественной и, одновременно, угрожающей. На высоких горных пиках, расположенных рядом друг с другом, горели два ярко-розовых «глаза» действующих вулканов. По их крутым чёрным склонам величественно стекали малиновые потоки расплавленной лавы. Тёмная и широкая седловина перевала, соединяющего пики между собой в единое целое, напоминала гигантский, нагло улыбающийся рот.
«На фоне низких лохматых туч, неподвижно висящих на юге, да если подключить фантазию, то – сама собой – напрашивается однозначная ассоциация: огромный великан, безудержно и горько плачущий огненными слезами…», – подумал Алекс. – «Вот так, наверно, и рождаются самые невероятные легенды и мифы, призванные пугать – до острых желудочных колик – доверчивых и наивных обывателей…».
Рядом послышалось бодрое бульканье, аромат отборного ямайского рома приятно защекотал ноздри. Ещё через семь-десять секунд хриплый голос Альвареса – без малейших следов заикания – сообщил:
– Именно так мне его и описывал один благородный ирландский дворянин, заслуживающий доверия.
– Кого – описывал? – Алекс неохотно оторвался от оптического прибора и с любопытством уставился на штурмана.
– Да, Ахерона! Провинившегося слугу Господа нашего! Прикованного – за неизвестные ужасные прегрешение – толстенными чугунными цепями к земной твердыни…
– Расскажи-ка, любезный! Давай, давай, не стесняйся! Рассказывай, рохля худосочная, иначе засвечу в глаз!
Штурман, торопливо заткнув горлышко кожаной фляги грубой деревянной пробкой, заговорил – с откровенно испуганными и паническими нотками в голосе:
– Ахерон, он ростом будет – с высоченную гору. Его круглые глаза пылают нестерпимым огнём. Пасть так огромна, что может поедать закостенелых грешников – тысячами. Десятками тысяч…. Иногда Ахерон, когда очень голоден, начинает оглушительно рычать и страшно ругаться. И тогда земля трясётся, как осиновый лист – на холодном осеннем ветру. Огромные валуны скатываются по склонам гор, разрушая города и безжалостно давя их несчастных жителей. Извилистые и бездонные трещины ползут – везде и всюду. Небесные птицы умирают на лету, камнями падая вниз. Рыбы всплывают – кверху брюхом – на озёрных и речных водах. А сами реки текут вспять…
Словно бы подтверждая слова Альвареса, с юга прилетел низкий громовой раскат, деревянный корпус «Святой Анны» ощутимо дрогнул и покачнулся. Впечатлительный штурман тут же повалился на колени и, воздев к небу сложенные вместе ладони, принялся неразборчиво молиться.
Алекс неодобрительно и сердито посмотрел на рулевого.
– Это я случайно, – принялся оправдываться здоровяк Данни, смущённо пожимая широченными плечами. – Оно так неожиданно загремело, что рука – сама по себе – дёрнулась на штурвальном колесе…. Рука, клянусь! Извините, сеньор командор! Больше такого не повторится…. Кстати, ветер-то стихает. Как бы, не установился полный штиль.
Посмотрев на паруса, повисшие, словно рваные тряпки на деревенском заборе, Алекс, слегка пнув носком сапога Альваресу под копчик, строго велел:
– Давай, трусливый пройдоха, рассказывай! Что ещё знаешь про этого страшного Ахерона?
– Да я уже почти всё и рассказал! – истово заверил штурман, торопливо поднимаясь на ноги. – Демоны ещё всякие появляются…
– Ну, что там – за демоны?
– Живут они в чреве Ахерона…. А тёмными беззвёздными ночами вылезают наружу. Шастают по округе. Похищают глупые и заблудшие души…. Ещё разные чудеса происходят в тех местах, где обитает Ахерон…
– Чудеса?
– Ну, всякие и разные события, которые не случаются в обычном мире, в обычное время…
– По южному берегу наблюдаю городские развалины! – прокричал из марсовой бочки вперёдсмотрящий матрос.
– Согласно моей карте, здесь должно располагаться старинное испанское поселение Сан-Филипп, – дрожащим голосом сообщил штурман. – Очевидно, проклятые индейцы постарались…. Впрочем, какое нам дело до наглых и жадных испанцев? Ровным счётом – никакого! Чем больше их погибнет, тем нам, португальцам, будет легче и проще жить…
Алекс, задумчиво погладив пальцами массивную серьгу в правом ухе, приказал Альваресу:
– Отставить – всякие глупости! Готовиться к внеплановой стоянке! Видишь, ветер почти стих? Так что, не зевай, увалень…. Встаём на якоря под южным берегом, напротив этих загадочных развалин. Командуй здесь, паникёр. А я, пожалуй, ненадолго спущусь к себе в каюту…
В каюте властвовала жёлто-серая затхлость, нестерпимо пахло грязным бельём и очень плохим коньяком.
– Семнадцатый век, как-никак, мать его, – успокаивающе сообщил сам себе Алекс, брезгливо разглядывая подозрительные бурые пятна на серой простыне. – Клопы, судя по всему, здесь совсем и не редкость…
На крохотном квадратном столике, рядом с полупустой бутылкой синего стекла, горлышко которой было небрежно закупорено кожаной затычкой, обнаружилось и крохотное зеркальце, искусно вделанное в длинную костяную пластину-рукоятку. Он – с лёгким чувством неуверенности – взял этот предмет туалета в ладонь правой руки и, робко заглянув в мутную зеркальную поверхность, облегчённо выдохнул:
– Что же, могло быть и гораздо хуже! Лицо собственное, что уже просто превосходно…. Длинноватые волосы? Ничего страшного, данная причёска мне, определённо, идёт. Только, вот, эти дурацкие чёрные усы…. Почему они такие длинные? И кончики смотрят вверх как-то очень, уж, залихватски, придавая всей физиономии лёгкий оттенок наглого пижонства…. Придётся, как я понимаю, смириться с этим неаппетитным нюансом. Особенности местной средневековой моды, так сказать…
Слегка заострённый нос корабельной шлюпки мягко ткнулся в светло-жёлтый песок низкой косы. Алекс ловко выпрыгнул на пологий берег и отдал приказ, стараясь, чтобы его голос звучал максимально мужественно и властно:
– Гребцам от лодки далеко не отходить! Штурман, возьми с собой троих вооружённых солдат и тщательно осмотри окрестности! Встреченных туземцев – без отдельного приказа – не обижать! – подумав секунд пять-шесть, добавил. – За мной никому не ходить! Я здесь самостоятельно прогуляюсь, без провожатых…
Альварес – в сопровождении трёх высоких оборванцев, вооружённых допотопными неуклюжими пищалями – двинулся, постоянно оглядываясь по сторонам, перпендикулярно к береговой кромке. Алекс же уверенно зашагал на запад, вдоль каменистого берега Магелланова пролива, благо развалины неизвестного городка были длинными и тянулись по обе стороны от места стоянки корабельной шлюпки.
Он неторопливо шёл, изредка старательно обходя большие прибрежные валуны, и размышлял про себя: – «Что же, на Ахерона я, кажется, уже вволю полюбовался. Что там на очереди? Если привязываться к тексту великого Борхеса, то, естественно, Амфисбена…. Эта такая гигантская двухголовая змея. Если её ножом (мечом, саблей, мачете?), безжалостно рассечь на две части, то они потом – обязательно – срастутся. Даже, если их закопать в землю в разных местах, расположенных за много километров друг от друга. Следовательно, надо внимательно смотреть себе под ноги, чтобы случайно не наступить на гадину…. Развалины старинного испанского поселения? Обычные развалины – остатки каменно-кирпичной кладки, высокие кучи разнообразного строительного мусора, обгоревшие стропила крыш…. А пожар, похоже, давний. Горело месяцев шесть-девять тому назад…».
Приятно запахло мирным дымком. Обогнув очередной обломок чёрного базальта, Алекс обнаружил и источник дыма – в восьмидесяти метрах от него на берегу горел небольшой, но очень яркий костёр, рядом с которым наблюдались две человеческие фигуры.
«Судя по одежде, это местные жители», – предположил Алекс. – «Подойти и слегка пообщаться? Или вернуться назад, к корабельной шлюпке? Я же могу говорить на самых разных языках нашей планеты! Грех не воспользоваться таким удобным обстоятельством…».
Непроизвольно погладив кованый эфес шпаги, он двинулся вперёд.
На толстом чёрном брёвне – по правую сторону от костра – сидел, невозмутимо покуривая короткую тёмно-коричневую трубку, пожилой индеец. Широкоплечий, носатый, морщинистый и краснолицый, с абсолютно седыми волосами до плеч, туго перехваченными красным матерчатым ремешком. Одет же абориген был совершенно обычно и непритязательно. Именно так – по представлениям Алекса – и должны были одеваться южно-американские туземцы: широкий длиннополый плащ, умело сшитый из светло-кремовых, искусно-выделанных шкур неизвестного животного, из-под которого высовывались грязные босые ступни.
На появление незнакомого бледнолицего человека старик никак не отреагировал – всё также сидел на чёрном бревне и, с удовольствием выпуская изо рта клубы ароматного табачного дыма, непроницаемо вглядывался в тёмно-синие воды Магелланова пролива.
Слева от костра стояла, небрежно опираясь на кривую палку-посох, женщина неопределённого возраста – черноволосая, очень худая, облачённая в мешковатый тёмно-рыжий балахон до колен. Вернее, в две звериные шкуры – мехом наружу – наспех скрепленные между собой толстыми кусками сухожилий. Она, в отличие от мужчины, насторожённо повернула голову в сторону, откуда пришёл Алекс. Только это было напрасно – глаза женщины были закрыты двумя чёрными кругами, вырезанными, скорее всего, из выдубленной лошадиной шкуры.
«Наверное, она слепая», – решил он и, вдруг, засомневался: – «Я, конечно же, теоретически владею всеми языками земного мира. Но, спрашивается, на каком из них надо говорить в данном конкретном случае?».
– Мир вашему дому! – произнёс Алекс по-патагонски и, не дождавшись ответа, повторил эту же фразу – поочерёдно – на языках арауканов, техуэльче и чайхи[11].
1 2 3 4 5 6 7