ВАЛЕН. Ничего страшного, если не нарочно.
КОУЛМЕН. Не нарочно, не нарочно. Хотя и ты меня обидел, когда насчет моей головы прошелся. А я даже и не заикнулся.
ВАЛЕН. Извини, я был неправ.
КОУЛМЕН. Мог и не извиняться, ладно уж. А я для тебя последний слоеный пирожок приберег.
ВАЛЕН. Он твой, они мне что-то не очень.
КОУЛМЕН кивает в знак благодарности и принимается за пирожок.
ВАЛЕН. А монашки сегодня были, глаз не оторвешь, правда?
КОУЛМЕН. Хороши девчонки.
ВАЛЕН. Они, наверное, отца Уэлша по колледжу знали.
КОУЛМЕН. Я бы пообжимался с той, что наверху стояла, и с той что внизу. С удовольствием. Только не с толстухой, что сзади стояла.
ВАЛЕН. Да, страшная, дальше некуда. И, похоже, сама об этом догадывается.
КОУЛМЕН. Был бы там наш папаша, точно наорал бы на них.
ВАЛЕН. И что он все время кричал на монашек? Как ты думаешь?
КОУЛМЕН. Понятия не имею. Наверное, в детстве от них натерпелся.
ВАЛЕН. Если б ты мозги ему не вышиб, сейчас бы и спросили.
КОУЛМЕН сурово смотрит на брата.
ВАЛЕН. Ладно, ладно, молчу. Скажу только одно, тихо и внятно: вина в смерти папаши лежит на тебе. В основном.
КОУЛМЕН (после паузы). Да, на мне. Полностью на моей совести. Я совершил преступление и очень об этом сожалею.
ВАЛЕН. А я сожалею о том, что вынужден подводить черту под твоей жизнью. И постараться пробудить в тебе совесть. Конечно, я бы мог отправить тебя в тюрьму, но не сделал этого. И не из жалости, а из боязни остаться в одиночестве. Я бы скучал по тебе. (Пауза). Начиная с этого дня… начиная с этого дня, половина дома со всем его имуществом снова твоя.
Тронутый словами брата, КОУЛМЕН протягивает ему руку. Братья смущенно обмениваются рукопожатием.
Пауза.
Еще в каких-нибудь грехах каяться будешь? Много их у тебя?
КОУЛМЕН. Не сосчитать. (Пауза). Прости, что картошку твою испортил.
ВАЛЕН. Прощаю. (Пауза). А помнишь как мы мальчишками проводили каникулы в Леттермаллене, и ты оставил свой фургон под дождем. Весь мокрый был, а потом пропал. Мама с папой в один голос: «А, это индейцы его украли.» Да никакие это были не индейцы. Это я его в море сбросил. С утра пораньше.
КОУЛМЕН (после паузы). А он мне не очень-то и нравился.
ВАЛЕН. В этом-то и дело. Прости.
КОУЛМЕН (после паузы). А слюни я на тебя напускал нарочно. На твой день рождения. Так хотелось глаза тебе залепить. (Пауза). Прости меня.
ВАЛЕН. Прощаю. (Пауза). Как-то раз Морин Фолен попросила меня передать тебе, что хотела бы пригласить тебя на фильм в «Кладдах Палас», а заодно и в ресторан, и все за ее счет. И по тону ее голоса я решил, что ты обещал пойти с ней. А я взял и промолчал. Просто так, из вредности.
КОУЛМЕН. Не велика потеря. Губы тонкие, как у призрака, а прическа – ну вылитая обезьяна. Причем рыжая.
ВАЛЕН. Но ведь ты обещал.
КОУЛМЕН. Обещал не обещал, какая теперь разница. Тут и каяться не в чем. Ладно, моя очередь. Играем дальше.
ВАЛЕН. Дальше, это как?
КОУЛМЕН (поразмыслив). Помнишь игру в шарики? «Кер-Планк» называлась?
ВАЛЕН. Еще как помню.
КОУЛМЕН. Так вот, шарики украла не Лайем Хенлон, а я. Все до одного.
ВАЛЕН. А зачем они тебе были?
КОУЛМЕН. А зачем они тебе были?
КОУЛМЕН. А я пошел на озеро в Гэлуэй и запускал ими в лебедей. Здорово было.
ВАЛЕН. Оставил меня без игры. Без шариков – не то. А игра-то была общая. Так что плюнул ты в свой колодец.
КОУЛМЕН. Знаю, знаю и прошу прощения. Теперь твоя очередь. (Пауза). Что-то ты замешкался. А помнишь дебилов, которые твои комиксы в костер побросали? На самом деле это я сделал. А обвинил их, все равно они безответные.
ВАЛЕН. Интересные были комиксы. «Человек-паук» назывались. Здорово в них человек-паук с доктором-осьминогом сцепился.
КОУЛМЕН. Виноват, прости. Твоя очередь. (Пауза). Или вспомнить нечего?…
ВАЛЕН. Да ну тебя!..
КОУЛМЕН. А помнишь, как Пато Дули отделал тебя? Ему было всего двенадцать, а тебе уже двадцать. А за что, тебе и до сих пор невдомек. Я ему сказал, что ты обозвал его покойную мамашу волосатой проституткой.
ВАЛЕН. Да не чем-нибудь, а зубилом! Чуть глаз не выбил!
КОУЛМЕН. Наверное, Пато любил свою мать, не иначе. (Пауза). Прости, если можешь.
КОУЛМЕН рыгает.
ВАЛЕН. Ну и звуки!
КОУЛМЕН. Ну, что еще вспомнишь?
ВАЛЕН. Пописал я один раз в кружку, из которой ты пиво пил. А самое смешное то, что ты и разницы не почувствовал.
КОУЛМЕН (после паузы). А сколько мне было?
ВАЛЕН. Семнадцать, точно. Помнишь, мы целый месяц в больнице с гландами провалялись? Да, в тот месяц. (Пауза). Прости меня.
КОУЛМЕН. А я прикладываюсь к твоему самогону уже десять лет. Полбутылки выпиваю и доливаю воды. Так что вкуса настоящего самогона ты с восемнадцати лет не чувствуешь. А настоящий-то – это восемьдесят три градуса.
ВАЛЕН (прикладывается к стакану. После паузы). Но вину за это ты ведь чувствуешь?
КОУЛМЕН. Конечно, прости меня. (Бормоча). Пришлось мочу пить, да не чью-нибудь, а именно его. Вот черт…
ВАЛЕН (сердито). Значит просишь прощения, точно?
КОУЛМЕН. Прошу, прошу! Прошу, черт меня побери! Ты что не расслышал?!
ВАЛЕН. Вот и хорошо, хотя прозвучало не очень искренне.
КОУЛМЕН. Да пошел ты, если ты… Ладно, молчу, молчу. (После паузы). Прости, что разбавлял твой самогон целых десять лет. Прости.
ВАЛЕН. Совсем другое дело. (После паузы). Чья очередь каяться, твоя или моя?
КОУЛМЕН. Пусть будет твоя.
ВАЛЕН. Спасибо. А помнишь, как один раз Элисон О' Хулиген вышла на спортплощадку с ручкой во рту, а на следующий день вы собирались с ней на танцы? Так толкнул ее локтем я, так, что ручка острым концом в гланды ей и вонзилась. А когда она вышла из больницы, то была уже помолвлена с врачом, который выдернул эту дурацкую ручку, а на тебя смотрел, как на пустое место. Помнишь?
КОУЛМЕН. Еще как помню.
ВАЛЕН. Это не был несчастный случай. Я все подстроил. Из ревности. Исключительно.
Пауза. КОУЛМЕН запускает в ВАЛЕНА пирожком с мясом и пробует ухватить его за шею. ВАЛЕН увертывается.
Прости меня! Прости меня! (Указывая на письмо). Отец Уэлш! Отец Уэлш!
ВАЛЕН отбегает от стола. КОУЛМЕН стоит напротив него, кипя от злости.
КОУЛМЕН. Чтоб тебя!
ВАЛЕН. Спокойно.
КОУЛМЕН. Я же любил Элисон! Мы бы сейчас могли быть мужем и женой, если бы не эта гребаная ручка!
ВАЛЕН. А то что она ее сосала, да еще с заостренного конца? Сама приключений искала!
КОУЛМЕН. И нашла с твоей помощью! Она же могла умереть!
ВАЛЕН. Прости меня. Ну, прости. А зачем пирожками бросаться. Они денег стоят. Нам нужно держать себя в руках, успокоиться. А ты раз, и сорвался. Из-за тебя душа отца Уэлша в ад попадет, и гореть ей там синим пламенем.
КОУЛМЕН. Оставь его душу в покое. Чуть не угробил бедную девочку, а теперь «успокойся» да «успокойся».
ВАЛЕН. Да сколько воды с тех пор утекло, и к тому же я попросил прощения. От всего сердца. (Усаживается). Все равно глаза у нее косые были.
КОУЛМЕН. Ничего подобного! Глаза у нее были – каких поискать!
ВАЛЕН. Все равно какие-то чудные.
КОУЛМЕН. Красивые карие глаза.
ВАЛЕН. Ну ладно. (Пауза). Теперь твоя очередь. Не упусти шанс. Ну, вперед. Уделай меня.
КОУЛМЕН. Уделать тебя?
ВАЛЕН. Именно.
КОУЛМЕН задумывается на секунду, слегка улыбается и снова садится за стол.
КОУЛМЕН. Лучше промолчу.
ВАЛЕН. Похоже, успокоился.
КОУЛМЕН. Спокоен, как никогда. А покаяться – хорошее дело.
ВАЛЕН. Еще какое хорошее. Вот рассказал про ручку и буду теперь спать, как ангел.
КОУЛМЕН. На душе легче стало?
ВАЛЕН. Совсем легко. (Пауза). А ты просить прощения еще будешь?
КОУЛМЕН. Буду. И еще как буду.
ВАЛЕН. Серьезный проступок? Вроде истории с ручкой? Хотя, какая разница.
КОУЛМЕН. Не такой серьезный, но все-таки. Помнишь, мы все думали, что именно Мартин Хенлон отхватил уши бедному Лэсси.
ВАЛЕН (уверенным тоном). Но не ты же. Ни за что не поверю.
КОУЛМЕН. Это был не Мартин.
ВАЛЕН. Значит ты, больше некому. Лучше дела не придумал.
КОУЛМЕН. Потащил я его к нашему ручью. В одной руке ножницы, в другой поводок. Выл он отчаянно, пока я свое дело делал. А потом он свалился замертво и ни единого звука не издал. Ни единого.
ВАЛЕН. Да вранье это. Чистое вранье. Мы так не договаривались. Говорить надо только правду. А к истории с Лэсси ты никакого отношения не имеешь. Любого спроси.
КОУЛМЕН (после паузы). Тебе что, нужно доказательства представить?
ВАЛЕН. Именно. Что именно ты отхватил уши моему псу. И побыстрей.
КОУЛМЕН. Побыстрей не получится.
Он медленно встает, семенит в свою комнату и закрывает за собой дверь.
ВАЛЕН терпеливо ждет, выдавливая из себя смешок.
Возвращается КОУЛМЕН, неся слегка промокший бумажный пакет коричневого цвета. Останавливается около стола, медленно открывает пакет и достает из него мохнатое собачье ухо. Кладет его на голову ВАЛЕНА. Достает второе ухо и, выдержав паузу, водружает его на первое, кладет пустой пакет на стол, разглаживает его и садится в кресло слева. ВАЛЕН, ошарашенный, стоит, не моргая. Наклоняет голову, и уши соскальзывают на стол. Смотрит на них. КОУЛМЕН уходит, возвращается с фломастером, кладет его на стол.
КОУЛМЕН. А вот твой фломастер. Можешь пометить буквой «М», как обычно. (Садится в кресло). Ну, что тут скажешь? Отрезал я уши псу. Прости, если можешь. Прошу прощения от всей своей гребаной души. Каяться так каяться.
Ухмыляется. ВАЛЕН встает, тупо смотрит на брата, подходит к стоящему справа буфету и, повернувшись спиной к КОУЛМЕНУ, достает кухонный нож.
В это же время КОУЛМЕН снимает со стены ружье и возвращается на свое место.
ВАЛЕН поворачивается с ножом в руках. КОУЛМЕН направляет на брата ружье.
ВАЛЕН, сникнув на мгновенье, собирается с духом и медленно приближается КОУЛМЕНУ. Замахивается ножом.
КОУЛМЕН (удивленно и слегка испуганно). Вален, ты что задумал?
ВАЛЕН (тупо). Да прирезать тебя, больше ничего.
КОУЛМЕН. Положи нож на место, ну.
ВАЛЕН. Ну уж нет, сначала башку тебе отхвачу.
КОУЛМЕН. У меня ружье. Ты что, слепой?
ВАЛЕН. Мой бедный Лэсси. Мухи за всю жизнь не обидел.
ВАЛЕН приближается к КОУЛМЕНУ настолько близко, что дуло ружья упирается ему прямо в грудь. Замахивается ножом.
КОУЛМЕН. А ну перестань.
ВАЛЕН. Ладно, твоя взяла…
КОУЛМЕН. Вспомни о душе отца Уэлша. Отец Уэл…
ВАЛЕН. Да ну ее в задницу! Отхватил уши моему псу, а теперь о душе заговорил! Да еще о чужой.
КОУЛМЕН. Так это было год назад. Жить по-новому мы тогда и не собирались.
ВАЛЕН. Прощайся с жизнью, выродок!
КОУЛМЕН. И ты прощайся с жизнью тоже. Я не промахнусь.
ВАЛЕН. А мне плевать, понял?
КОУЛМЕН (после паузы). Э-э-э, минуточку, минуточку…
ВАЛЕН. Что еще?
КОУЛМЕН. Посмотри на ружье. Видишь, куда я дуло направляю?
КОУЛМЕН отводит дуло от груди ВАЛЕНА и направляет его прямо на плиту.
ВАЛЕН (после паузы). Отведи дуло от плиты, ну.
КОУЛМЕН. Ни за что. Давай, режь меня. Но и от твоей плиты ничего не останется.
ВАЛЕН. Да ты что? Я за нее триста фунтов выложил.
КОУЛМЕН. То-то и оно.
ВАЛЕН. Опусти ружье. Так нечестно.
КОУЛМЕН. А ты нож, слюнтяй паршивый.
ВАЛЕН. Целится в плиту – это не по-мужски.
КОУЛМЕН. А мне без разницы. Убери нож, я сказал.
ВАЛЕН. Ты… Ты…
КОУЛМЕН. Ну кто?
ВАЛЕН. Кто?
КОУЛМЕН. Да.
ВАЛЕН. Ты вообще не человек, вот кто ты.
КОУЛМЕН. Убери нож, ты, плакса. И успокойся. Понял?
ВАЛЕН (после паузы). Ладно, твоя взяла.
КОУЛМЕН. Вот и отлично.
ВАЛЕН делает шаг в сторону, кладет нож на стол, садится и нежно поглаживает собачьи уши.
КОУЛМЕН по-прежнему держит плиту на прицеле. Медленно покачивает головой.
КОУЛМЕН. Поднять нож. И на кого? На родного брата. В голове не укладывается.
ВАЛЕН. А ты поднял нож на моего пса и ружье на родного отца. И не просто поднял.
КОУЛМЕН. Просто невероятно. Поднять нож на меня.
ВАЛЕН. Хватит причитать и опусти ружье, а то еще выстрелит невзначай.
КОУЛМЕН. Невзначай?
ВАЛЕН. Оно на предохранителе?
КОУЛМЕН. Предохранитель, говоришь?
ВАЛЕН. Да, да! Сто раз тебе повторять?
КОУЛМЕН. Значит предохранитель, так-так…
Вскакивает со своего места, целится в плиту и стреляет. Правая часть плиты отваливается. ВАЛЕН в ужасе падает на колени, обхватив голову руками. КОУЛМЕН целится и стреляет еще раз. Отваливается левая часть плиты. Затем он, как ни в чем не бывало, усаживается в кресло.
Нет, нет никакого предохранителя. Представляешь?
Пауза. ВАЛЕН стоит на коленях и не может произнести ни слова.
И вот, что я тебе еще скажу…
Снова вскакивает со своего места и, взяв ружье за дуло, начинает неистово разбивать фигурки святых. Разбивает все до единой. Осколки разлетаются во все стороны. ВАЛЕН пронзительно кричит.
КОУЛМЕН, закончив, садится в кресло с ружьем в руках.
ВАЛЕН стоит на коленях. Пауза.
И не делай вид, что ты этого не заслужил. Ты прекрасно знаешь о чем я.
ВАЛЕН (не своим голосом). Мои святые.
КОУЛМЕН. Разнес вдребезги. Лично.
ВАЛЕН. Разнес вдребезги плиту.
КОУЛМЕН. Ружье – класс. Что хочешь разнесет.
ВАЛЕН (поднимаясь с колен). Класс-то класс. Только патронов в нем больше нет.
Медленно достает нож и подходит к КОУЛМЕНУ. КОУЛМЕН начинает вынимать из ружья пустые гильзы, шарит по карманам, достает патроны и заряжает или делает вид, что заряжает ружье. Заряжено оно или нет не знает ни ВАЛЕН, ни публика. КОУЛМЕН щелкает затвором и целится ВАЛЕНУ в голову.
Нет в нем патронов! Нет!
КОУЛМЕН. Может и нет. Может, я только вид сделал, что зарядил. Хочешь проверить? Валяй.
ВАЛЕН. Еще как проверю.
КОУЛМЕН. Ну, чего ты ждешь?
Долгая пауза.
ВАЛЕН. Пора кончать с тобой.
КОУЛМЕН. Да перестань.
ВАЛЕН (печально). Правда-правда. Нельзя тебе жить.
КОУЛМЕН (после паузы). Ну так вперед, действуй.
КОУЛМЕН вскидывает ружье.
ВАЛЕН вертит и вертит в руках нож. Потом, опустив голову, кладет его на прежнее место.
КОУЛМЕН кладет ружье на стол. ВАЛЕН медленно подходит к плите и касается письма.
ВАЛЕН. Ну, теперь душа отца Уэлша точно в аду. После того, что мы сейчас натворили.
КОУЛМЕН. А кто его просил, ради нас с тобой, свою душу закладывать? Мы – нет. И, вообще, священникам категорически запрещено делать какие либо ставки. За нас пять фунтов поставить, и то много будет. Ну, цапаемся мы иногда. И даже деремся. Ну и что? Хорошая драка – это вещь. Это же обратная сторона любви. Вот что такое драка.
1 2 3 4 5 6 7