(Ис 5, 20-22; 10, 1-4) Израиль призван был осуществить перед Богом Его правду, но он принял обычаи язычников и пошел по пути насилия и несправедливости. Его соблазнило то, что видел он у могучих и воинственных народов. И вот теперь от них же придет на него бедствие. Долготерпение Божие уже довольно было испытано - язычник станет орудием кары в руках Ягве Саваофа:
И подаст Он знак далекому народу, и призовет его от края земли.
И вот он стремительно примчится.
Нет усталого и нет изнемогающего у него,
не задремлет и не заснет никто,
Не развяжется пояс на бедрах, не порвется ремень на сандалиях.
Стрелы его заострены, и все луки - натянуты,
Копыта коней его как кремень, колесницы как ураган.
Рев его подобен реву львиному, рычит как молодой лев.
Зарычит и схватит добычу, унесет, и никто не избавит.
(Ис 5, 26-29)
В этих выразительных стихах легко узнать ассирийское войско, неудержимое, как шквал, появляющееся внезапно, сметающее все на своем пути. Для Амоса враг с севера был еще в значительной степени смутной апокалиптической тучей; Исайя же изображает полки Ассура совершенно конкретно. Он уже хорошо знает этих воителей, особенно после того, как они сделали Эфраим своим данником. Это событие по времени почти совпало со вступлением Исайи на пророческое поприще.
В прежние времена израильтяне, как и язычники, думали, будто внешнее торжество и военные победы нации есть знак высшего благоволения неба. Исайя выдвигает новую философию истории, отбрасывая старые, упрощенные понятия. У Бога свои планы, и Его предначертания нелегко постигнуть. Он может дать власть и силу ассирийцам, но это не означает, что им даровано благословение Ягве. Они будут бичом в Его руках, ибо Он даже зло человеческое направляет к Своим целям. Но рано или поздно восторжествует окончательно и повсюду Царство Ягве. Придет Его день, когда "с шумом погибнет слава" тиранов, когда обнаружится немощь насильников и рухнут идолы, соблазнявшие толпу. В День Ягве люди побегут, объятые ужасом, и будут швырять своих кумиров "кротам и летучим мышам" в темные пыльные закоулки, стыдясь, что, некогда поклонялись им. Суд Господень обнаружит подлинный лик мира.
Основной мотив этой ранней проповеди Исайи можно определить словами Достоевского: "Смирись, гордый человек!" Все, чем похваляются тиглатпаласары и их малые подражатели в Дамаске, Эфрайме и Иудее, все, что льстит гордыне человека и влчет его: сила, могущество, парадная поступь войск, - все это пророк увидел как прах перед лицом небесного Царя. Поникнут очи гордые человека, и надменность людская сникнет,
и вознесенным один лишь Ягве будет в День тот,
Ибо День Ягве Саваофа грядет против всего кичливого и надменного,
всего возносящегося, что будет низвержено. Как бы с высокой башни единым взором охватывает пророк смятенные земные царства, их цитадели, вздымающиеся, подобно скалам, от севера до юга. Всемирная гроза Дня Ягве грядет против этих твердынь:
И против всех кедров Ливанских, высоких и горделивых,
И против всех дубов Башанских, И против всех высоких гор,
И против всех холмов вознесенных, И против всех башен высоких,
И против всех стен укрепленных, И против всех кораблей Тарсиса,
И против всех изукрашенных судов,
И падет гордыня человека, и высокомерие людское унизится,
И вознесенным один лишь Ягве будет в День тот.
(Ис 2, 11-17)
Итак, сначала катастрофа политическая, а потом и глобальная - таковы последовательные этапы возмездия и Суда. Люди, которые основали свой мир на нечестии, ненависти и насилии, должны быть готовы понести последствия посеянного ими зла. Так учил Исайя свой народ, и предостережения его остаются полными значения и для наших дней. Еще совсем недавно многие видели в них продукт воспаленного воображения. Нелегко было предугадать, что история пойдет так, как предсказано в Библии, а не в соответствии с оптимистическими прогнозами утопистов.
x x x
Если мы сравним проповедь Исайи с речами Амоса, то сразу бросится в глаза их существенное различие. Для Амоса День Ягве - это лишь тьма, разрушительный вихрь, между тем Исайя усматривает в нем и нечто другое. Обетования Божий не отменяются целиком среди всеобщего разложения и надвигающейся беды должен сохраниться "шеар" - святой Остаток Израилев. Именно в нем и осуществится все то, что было предсказано некогда народу Божию.
Кто же войдет в этот Остаток? Прежде всего род Давида, на котором почиет благословение Ягве. Дом великого царя за стенами своего Града переживет все бури и испытания. Однако Давид и Сион у Исайи-лишь эмблема и символ неотменимости Обетования; в сущности же своей Остаток составляют люди, верные "святости", люди, посвятившие себя небесному Царю. Они-то и станут ядром возрожденного народа Божия, как некогда Ной, спасенный в ковчеге.
Исайя не ограничивался тем, что говорил о святом Остатке, но стремился и созидать его. Единственный среди пророков-писателей он создал школу учеников, просуществовавшую более двух столетий. Своей неутомимой деятельностью он сумел сплотить вокруг себя молодежь, которая, восприняв его идеалы, положила начало новому религиозному движению в Иерусалиме И в собственной семье Исайя нашел поддержку своим устремлениям. Его жена была глубоко предана вере и сама слыла в городе пророчицей. Сын Исайи, названный им Шеаряшувом (что значит "Остаток вернется"), как это видно из скупых указаний Библии, тоже был единомышленником и помощником пророка.
На первый взгляд может показаться странным, как мог Исайя создать свою школу, если, по его же собственным словам, Иудея находилась в состоянии глубокого духовного упадка. Тем не менее есть все основания считать, что именно в те годы в ней все более явственно давало о себе знать религиозное направление, известное под названием "эбионим Ягве" - "бедняки Господни" . Именно в них мог видеть пророк тот святой Остаток, который будет спасен от всех исторических потопов.
Кем же были эти "Божии бедняки"?
Хотя в основном они принадлежали к небогатым сословиям, в них не следует видеть просто людей обездоленных или просящих подаяния. Когда Библия говорит о "бедных", она, как правило, имеет в виду прежде всего людей нравственно чистых и любящих Бога. Уже у Амоса слова "нищий" (ани') и "праведник" являются синонимами (Ам 2, б, ср : Иер 20, 12). А с другой стороны, богатство и роскошь обычно ассоциируются в Писании с нечестием или язычеством.
Это коренилось еще в старой борьбе народа Божия с ханаанскими культами. Пастушеский идеал с его простотой и свободой постоянно питал оппозицию к власти, обогащению, цивилизации. Угнетатель, вероотступник и "пожиратель бедных" нередко был представлен в одном лице. Поэтому, как мы уже знаем, многие ревнители веры бойкотировали цивилизацию, обрекая себя на добровольную бедность. Назореи считали виноделие грехом и не стригли волос, Илия ходил в пастушеской власянице, рехавиты отказывались жить в домах, предпочитая вольную жизнь пращуров-скотоводов. Этим отвращением к цивилизации, выросшей на ханаанской почве, проникнуты проповеди почти всех пророков, хотя ни Исайя, ни "бедняки Господни" не разделяли крайностей рехавитов.
Итак, эбионизм-не социальная, а скорее религиозно-нравственная категория. Бедность, порожденную праздностью, Библия недвусмысленно осуждала (Притчи 28, 19). Неимущий, исполненный злобы, зависти и алчности, не мог быть причислен к "беднякам Господним". Последние не считали свою бедность проклятием, а по-своему даже гордились ею. Это то, о чем св. Амвросий Медиоланский впоследствии скажет: "Не всякая бедность свята, а богатство преступно, но как излишества позорят богатство, так и бедность украшается святостью".
Книга Псалмов наиболее полно отражает чаяния и настроения этих библейских "нестяжателей", предтеч Франциска Ассизского и Нила Сорского. В псалмах слово "нищий" прилагается нередко даже к людям, не испытывающим материальной нужды. Нищий постоянно представлен там как антипод человека надменного, злобного, нечестивого. "Бедняки Господни"-это те, кто "идет прямым путем" и следует во всем заповедям Господним. Источник их радости и упования-твердая вера в Господа, защитника слабых. К ним прежде всего склоняет слух Ягве Сил, когда они страдают от человеческой несправедливости. "Бедные Израиля" были свободны и возлюблены Небом. У них не было земельных угодий, просторных домов, больших стад,и дорогих одежд, но зато с ними были их вера, честь и незапятнанная совесть. Они считали убогий свой кров, потрепанный плащ, лепешку и кружку кислого вина счастливым уделом, ибо ощущали себя вольными детьми Божиими. В их псалмах светится безграничное доверие к Богу как Отцу всех униженных и оскорбленных, всех, хранящих в сердце Его Закон. (5)
"Бедняки Господни" не могли приносить в храм богатых даров, но это их мало гревожило. Исповедуя то учение о культе, которое провозглашали Моисей, Амос, Осия, они стояли за духовное служение. В их среде появились такие прекрасные творения, как, например, знаменитый 49-й псалом. По словам Фенелона, он превосходит любую греческую или латинскую оду. Это целая программа, манифест религии "духа и истины". Сам Господь обращается к Своим людям. Слушай, народ Мой, Я буду говорить, о Израиль! Я, Бог, буду обличать тебя.
Я, Бог твой! Не за жертвы твои буду укорять тебя - всесожжения твои всегда предо Мною.
Не возьму из дома твоего и тельца, со дворов твоих козла,
Ибо Мои-все звери лесов, стад на горах тысячи.
Я владею всеми птицами гор, и звери полевые предо Мною.
Если бы алкал Я, не сказал бы тебе, ибо Моя вся Вселенная и все, что в ней.
Вкушаю ли Я тук тельцов, пью ли Я кровь козлов?
Жертва Богу - благодарение, и принеси Вышнему обеты твои...
Что ты говоришь об уставах Моих, и Завет Мой на устах твоих,
А сам ненавидишь заповеди и слова Мои попираешь?.. Этот псалом (послуживший основой для известного стихотворения Хомякова "По прочтении псалма"), кем бы ни был он написан, выражал кредо "бедняков Господних", их отношение к чисто обрядовой религии.
Проблема истинного благочестия волновала и пророка Михея, жившего в то время в Иерусалиме. Он не принадлежал к личным ученикам Исайи, но, несомненно, был к ним близок (6). У него мы находим столь же классическое определение благочестия, как и в 49-м псалме:
С чем предстану я перед Ягве, преклонюсь пред Богом Всевышним?
Приду ли я со всесожжениями, с годовалыми тельцами,
Угодны ли Ягве тысячи овнов, нескончаемые потоки елея? Быть может, всего этого недостаточно? Быть может, Бог требует больших жертв? Отдам ли первенца за грех мой, плод чрева моего за вину мою? Но и эта жертва, которая почиталась древним человеком самой действенной, не может быть угодной Богу. Пророк Михей провозглашает сущность благочестия в кратких словах, не уступающих по силе Моисееву Декалогу: Тебе сказано, человек, что есть добро и что Ягве требует от тебя:
ТОЛЬКО ПОСТУПАТЬ СПРАВЕДЛИВО, И ЛЮБИТЬ МИЛОСЕРДИЕ,
И В СМИРЕНИИ ХОДИТЬ ПЕРЕД БОГОМ ТВОИМ.
(Мих 6,8)
В этих словах Михей как бы суммировал проповедь Амоса, Осии и Исайи: правду, любовь и благоговение перед святостью Божией.
Однако не следует думать, будто храм был для Михея и для "бедняков Господних" чем-то ненужным, бессмысленным, полуязыческим; напротив, они искренне почитали святыню, в чем их поддерживал пророк Йсайя. Протестовали они лишь против превращения культа в самоцель, в нечто самодовлеющее, не зависящее от глубины веры и нравственного состояния людей. Поэтому мы ничего не слышим об антагонизме между духовенством храма и пророком Исайей. Верховный священник Урия был, по-видимому, его другом; более того, поборники истинного благочестия группировались теперь нередко вокруг храма. Это были и "бедняки Господни", и люди, которые называли себя анавим. Слово это буквально переводится тоже как "нищие", но по смыслу означает "кроткие" и "смиренные". "Кроткий" нередко употреблялось как синоним "бедняка Божия". Анавиты были представителями того же направления, что и "нестяжатели".
x x x
Почему они избрали для себя путь "кротости" и что это означало? Следует признать, что "кротость" и "смирение" - слова, сильно пострадавшие от неправильного употребления и ложных ассоциаций; смирение легко отождествлять теперь с ханжеской елейностью, низкопоклонством, унизительной покорностью. Между тем смирение в библейской и христианской традициях лучше всего может быть понято как духовная трезвость и доброта, противоположные опьянению гордыней. "Кроткие", как и "бедняки Господни", были замечательным явлением в духовной жизни дохристианского мира. Это становится особенно ясным, когда мы видим их на фоне эпохи. Ведь то было время могущества Ассирии, время изощренной жестокости и организованных массовых убийств. Могут, впрочем, возразить, что в наше "просвещенное" столетие человеческая злоба не смягчилась и зверств не стало меньше; но нельзя забывать о том, что есть тут и существенное различие. Если в XX веке тупое насилие и попрание человечности приобретает небывалый размах, то в глазах большинства людей это уже не является чем-то нормальным, на что можно смотреть спокойно. Чувство нравственного возмущения, которое вызывают любые акты бесчеловечности,вот что отличает нашу эпоху от прошлых веков. В ней уже действуют силы противоположные, сказывается влияние религиозно-нравственных идеалов, даже тогда, когда религия внешне отвергается. Именно поэтому ассурназирпалы современности вынуждены бывают прикрывать свои действия маской гуманности.
Иное дело эпоха пророков. Если ассирийский царь собственноручно выжигает пленным глаза, если Иегу мог любоваться на груду отрубленных голой у захваченного им дворца, а Менахем мог перебить, жителей города, включая беременных женщин, то все это в общем считалось в порядке вещей. Анналы тех времен с эпическим спокойствием и порой даже с одобрением повествуют о гнусных надругательствах над человеком.
Но именно в это самое время и пробудились в мире силы добра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65