А дело в проклятой квартире, вернее, в полном ее отсутствии, потому что нельзя же считать достойной жилплощадью мерзкую ночлежку, в которой она обитает, набитую народом как селедкой в бочке! Ведь если бы у нее была своя квартира, пусть крохотная, однокомнатная, но своя, Даник давно бы к ней переехал, и они, конечно же, оставили бы этого ребенка. Потому что на самом деле он только ее и любит – все остальное просто трагическое стечение обстоятельств. Жизнь сама все расставила по своим местам – он попробовал без нее и не смог. И она без него не сможет – второй-то раз уже точно! – а значит, должна, обязана сохранить даже ценой своего ребенка, которого он не то чтобы не хочет, но, как ответственный человек, понимает, что нельзя изначально обрекать на ничтожное прозябание маленькое беззащитное существо. Да, он женат и имеет дочку (единственное, что терзает ее, Соню). А перед женой его, Полиной, она ни в чем не виновата. Ведь если бы Даника все устраивало в семье, если бы ему было хорошо дома, разве он вернулся бы к ней, к Соне? Ни-ко-гда! А он к ней вернулся, потому что мало прельстить мужчину, даже такого слабого и бесхитростного, как Даник, материальными благами, нужно нечто большее – сердечное тепло и родство душ, а там его нет и в помине, один голый расчет. И подло держать человека на привязи, грозя всемогущим папой, который отнимет свои подачки и перекроет кислород за свою ущербную дочку. Да, ущербную! Потому что считает, будто нормального человека можно держать в клетке, пусть даже и золотой!
– Никогда в жизни мне не было так отчаянно плохо. Ужасно выбирать между ребенком и мужчиной, хотя и вариантов-то особенных нет. Даже если бы я решилась пренебречь мнением Даника и, естественно, потерять его навсегда, все равно ведь не смогла бы взять на себя такую ответственность. Живу в мышиной норе, встречаюсь с женатым мужчиной, торгую мобильными телефонами и в любую минуту могу оказаться на улице, в смысле без работы. А в моем возрасте впереди у меня…
– …целая жизнь, – перебила Наталья Николаевна.
– Но вы же понимаете, что это за жизнь! – горько сказала Соня.
– Это вам только теперь кажется, будто с годами что-то необратимо меняется. Поверьте мне, это не так. Ну, или не совсем так. Все зависит от человека и его отношения к себе и к жизни. Приятельнице моей мамы было семьдесят пять лет, когда в поликлинике она познакомилась с пожилым мужчиной, своим ровесником. Тому стало плохо, и она проводила его до дома. Уж не знаю, в какой момент между ними вспыхнули страстные чувства, только искры летели во все стороны. Он был вдовцом, и она бегала к нему на свидания, таясь от мужа, и даже подралась с соседкой своего возлюбленного, которая, оказывается, тоже имела на него серьезные виды. И знаете, почему они расстались? Он настаивал, чтобы во время любовных утех она снимала кофточку, а она стеснялась своей ампутированной груди и не смела показать ему протез, боясь охлаждения. Так что в итоге победа досталась все-таки соседке… Если вы, конечно, об этом.
– Об этом, – вздохнула Соня. – Конечно, об этом. Я из соседней палаты сбежала. Там девчонки – мал мала меньше – трещали исключительно о сексе. «Неужели, – спрашиваю, – вас в жизни, кроме этого, ничто больше не интересует?». «Нет, – говорят, – не интересует, потому что в жизни только это и главное, а все остальное – из-за, во имя, для и ради. А иначе о чем тогда все песни, и фильмы, и книги, не считая учебников? О чем все только и думают с утра до вечера?» «Лично я, – говорю, – занята совсем другими мыслями». А они ржут как лошади, мол, понятное дело, вам давно о душе думать надо, а не о сексе. Ну, не дуры, честное слово?
– А ведь они в общем-то правы, – заступилась Наталья Николаевна. – Если верить статистике, мужчины думают о сексе каждые три минуты, а…
– Я знаю, – прервала Соня. – Я не об этом! А о том, что они полагают, будто в моем возрасте…
– Но разве вы не думаете того же самого обо мне?
– А разве это не так?
– Вот видите, – улыбнулась Наталья Николаевна. – Конечно, не так. Разница в том, что в двадцать лет ты в свободном полете, а в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят меняются правила, но игра-то все та же. Даже в семьдесят пять.
– Ну, это исключение…
– Мы все исключения! Все до одного. Потому что редко кому удается вступить в брак в девственной чистоте и прожить со своим единственным в голубином согласии до гробовой доски – ведь именно так гласит правило, не правда ли?
– Вы тоже исключение?
– Конечно. Хотя не знаю, что к этому добавить: к сожалению или к счастью. Наверное, и то, и другое.
– Господи! – сказала Соня. – Как хорошо, что я сбежала из соседней палаты! Расскажете?
– Но сначала съем два пирожка и курочку. Переживете?
– Ешьте, – великодушно разрешила добрая Соня.
– …Познакомились мы с Павлом в студенческой компании, – начала Наталья Николаевна, расправившись со своими припасами. – Я в то время Сеченовку заканчивала, а он уже работал в своем КБ после МАИ, недавно развелся с женой, страдал и хотел говорить об этом – выплеснуть свою боль. А я была благодарная слушательница, да и понравился он мне сразу – красивый, умный, спокойный.
Отец его, известный конструктор, к тому времени уже умер, и жил он вдвоем с матерью в огромной трехкомнатной квартире сталинских времен. Детей от первого брака, к счастью, не осталось, а причиной развода, как сказал Павел, стала полная несовместимость бывшей жены и матери. Но меня это тогда не смутило, хотя уже первая встреча с потенциальной свекровью должна была открыть мне глаза на эту женщину.
Она ненавидела меня лютой ненавистью и никогда этого не скрывала. Хотя считалась интеллигентнейшим человеком – опрятная домохозяйка, образованная, деятельная, с приятным голосом. Она никогда не распускала руки и не плевала мне в борщ. Но вот этим своим приятным голосом уничтожала изо дня в день.
– А вы что же? Молчали?
– Я совершенно не «кухонный» человек, не боец. Я говорила ей: «Как у вас только язык поворачивается? Я же мать вашего внука!» Которого она, кстати сказать, любила большой любовью, просто души в нем не чаяла. Второго уже не так, хоть и нянчила. А этого обожала.
Мария Брониславовна – женщина-хамелеон. Я рассказываю – мне не верят. «Быть, – говорят, – не может, чтобы такая милейшая дама…» И однажды, в минуту отчаяния, напилась я снотворных таблеток. Не то чтобы руки на себя наложить хотела, нет. От безнадежности или внимание привлечь пыталась, а в итоге загремела в Кащенко, и все осталось по-старому. Только аргумент новый ей в руки дала, мол, я всегда знала, что жена у тебя ненормальная.
– А что же муж вас не защитил? Или он ничего не знал?
– Знал, конечно, но на все мои жалобы отвечал неизменное: «Надоели вы мне, бабы, хуже горькой редьки. Разбирайтесь сами со своими проблемами».
Вот так мы и жили: растили детей, работали. Потом свекровь умерла – царствие ей небесное, хотя, я думаю, она обретается совсем в другом месте – и началась перестройка. А деньги кончились. В поликлинике у нас еще какая-то жизнь теплилась, а в КБ у мужа все сдохло – полный застой.
Парни мои тогда еще оба учились – один в школе, другой в институте. Полки в магазинах пустовали, пока кусок добудешь – язык на плечо, а есть просят все – три мужика, только успевай поворачиваться.
Я объявление в газете дала, мол, врач-дерматолог высокой квалификации, любые проблемы, анонимность гарантирую, на вторую работу устроилась, на третью – все принималось как должное. Прихожу однажды домой, ног под собой не чую, а мой благоверный сидит у телевизора и мультики смотрит. И вот тут меня обида взяла! «Знаешь, – говорю, – такое впечатление, что у меня три сына, а мужа, защитника и кормильца, нет и в помине».
Он аж зашелся в благородном негодовании, мол, не пристало потомственному инженеру трясти на базаре китайскими шмотками. Авиационные моторы конструировать – это вам не триппер с гонореей лечить. И что же он может поделать, если вокруг одни только тупые козлы? «Да, – говорю, – понимаю, тяжело тебе, благородному оленю, среди пошлых козлов».
Тут-то все и случилось. Семен ко мне на прием пришел в поликлинику, потом еще и еще. И в мыслях у меня, заезженной сорокапятилетней лошади, ничего не было – он на десять лет младше, да и вообще я совсем не из этой оперы, ну то есть совсем не из этой. Слышать ничего не хотела, даже всерьез не воспринимала. А он просто голову потерял, и чем больше я отбивалась, тем крепче ко мне привязывался. Так смотрел, такие слова говорил, что я просто соками вся истекала, боялась, пятно на халате останется.
В общем, уговорил он меня, уболтал. Кто бы мне раньше сказал, что я в своем кабинете, после работы, отдамся чужому мужчине, я бы смеялась до сердечного приступа. Но стоило ему только ко мне прикоснуться – и все стало не важно, прекратило существовать, исчезло, как таковое, – муж, дети, стыд, ум, честь и совесть – все. Осталось только желание. Такое темное и жаркое, такое яростное и неодолимое, что я сама на него набросилась, как голодная кошка. И финал сокрушительной силы будто взорвал меня мириадами осколков. Но, возвратившись обратно, они сложились немного иначе, и это была уже совсем другая женщина – не я прежняя.
Один раз испив из этого источника, я хотела припадать к нему снова и снова, томимая жаждой. Мы встречались в квартире его тетки, и мне это нравилось, черт возьми! Я никогда не была такой счастливой, такой красивой и уверенной в себе. Все время улыбалась, и люди расцветали мне навстречу. Один мой больной сказал, что возле меня язвы на его теле затягиваются сами собой. Я никому не делала плохо, ничего не лишала и по-прежнему тянула свою лямку, но жизнь моя обрела глубину и значение.
Он звал меня замуж, но это было полностью исключено: его дочка, мои парни, разница в возрасте – тысячи причин, которые даже не обсуждались. Достаточно было, что он у меня есть.
Так продолжалось несколько лет, и я потеряла бдительность. А может, Павел что-то почувствовал, стал внимательным, но только однажды он первым прочел оставленное мне сообщение.
Его реакция была для меня шоком. Он дал мне прослушать запись, и в первые секунды замешательства увидел ответ на моем лице. И так ударил кулаком в стену, что сломал руку – пястные кости. Не знаю, насколько физическая боль укротила его душевные муки, но пока мы занимались его запястьем, я успела прийти в себя. Сказала, что больные часто влюбляются в своего врача – одни дарят цветы и конфеты, другие провожают до дома, а третьи, как, например, вот этот, звонят. В чем же моя вина?
Не думаю, что муж поверил, скорее сделал вид. Я видела, как он страдает. Мы оба испугались, и я тогда впервые ужаснулась последствиям – вот этой оборотной стороне медали.
Эйфория к тому моменту давно прошла, и, видит Бог, я не хотела причинять страданий мужу и детям, не собиралась разрушать семью, ни свою, ни чужую, – меня все устраивало! Я тогда впервые задумалась о муках того, кто уходит. Если, конечно, мы не говорим о маргиналах или тех, для кого секс – это просто некий вид спорта. Здесь нет правил, каждый случай индивидуален. Это игра без победителей – все жертвы…
– И чем же все кончилось? – осторожно прервала затянувшееся молчание Соня.
– Павел словно проснулся, вышел из спячки. Сменил работу, получает теперь приличные деньги. У старшего сына две девушки – приходят по очереди, одна даже халатик свой принесла, застолбила, так сказать, территорию. И обе рассчитывают на марш Мендельсона. А он не может сделать выбор, но, сдается мне, не очень-то этого хочет. А младший живет в виртуальном мире и девушками не интересуется. Семен родил второго ребенка. Иногда мы встречаемся, потому что это часть нашей жизни. Вот такая история… А ваш мужчина, Соня? Между прочим, – оживилась Наталья Николаевна, – я тут посетовала своей подруге, что меня окружают одни идиоты. И знаете, что она мне ответила? «Если бы нас окружали нормальные люди, нам не о чем было бы разговаривать!» И это правда! Какой бы парадоксальной она ни была.
– Ну что ж, – сказала Соня. – Значит, в перспективе мне будет о чем поговорить. Ведь, если я правильно поняла, мысль об идиотах возникла у вас по ассоциации с моим возлюбленным…

8

«Мне тридцать четыре года, – думала Соня. – Я только что сделала второй аборт, рискуя навсегда лишить себя возможности родить ребенка, и не чувствую даже тени раскаяния. Что ж я за подлая, бессердечная тварь?»
Боль пришла позже и сокрушила ее своей чудовищной силой. Как она могла убить своего ребенка?! Оборвать крохотную, едва затеплившуюся жизнь? На что надеялась, отринув драгоценный, дарованный невесть за какие заслуги шанс? А если в третий раз чуда не случится? Но даже пусть и случится, Господи! Это будет уже другой ребенок! А этого, этого она загубила своими собственными руками! За что, Господи? Во имя чего? Кто нашептал ей в уши страшный бред? Человек, дважды ее предавший, погрязший во лжи? Как он посмел распорядиться ее судьбой? Зачем, зачем, зачем она его послушала?! Зачем, Господи?!
Что он вообще делает в ее жизни, этот моральный урод? Встретил ее из больницы с пучком засохших гвоздик, как будто она удалила аппендикс или вырвала зуб – один из тридцати двух, не велика потеря. Ничтожный лицемер, подлец и трус! И на этот алтарь она возложила свою жизнь! Что делает рядом с ней этот Сатурн, пожирающий собственных детей?! Чужой муж, отец чужого ребенка. Дарит ей физическое удовлетворение? Но тогда лучше купить вибратор. По крайней мере он не предаст.
Может быть, она пытается отнять отца у маленькой девочки? И жить потом с этим грузом? И с этим гадом? Ведь он же гад. Гад! Или это она гадина?
Зачем она вообще сказала ему о ребенке? Разве это не ее личное дело?..
Удивительно, но весь мир, казалось, в курсе ее проблемы. Как будто на лбу у Сони горела огненная надпись: «Я убила своего ребенка». Даже Козья Морда бросала на нее сочувственные взгляды. Хотя что же здесь странного?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9