– Как-то майским вечером, помолившись на ночь, она поцеловала свою девочку, спавшую тут же, в ее спальне, и легла с книгой в постель. Часы пробили двенадцать. Софья приподнялась, чтобы задуть свечку, и услышала в коридоре медленные, тяжелые мужские шаги. Они приближались к ее комнате. Софья подумала, что это, верно, камердинер, и подивилась, что ему понадобилось возле ее покоев в столь поздний час.«Николай, – окликнула она, – что нужно?» Ответа не последовало. А шаги все приближались. Вот они уже за стеклянными ширмами, стоявшими за ее кроватью… Охваченная неясным страхом, Софья откинулась на подушки.Комната была освещена свечой и горящей перед киотом лампадой, и в этом неверном свете Софья разглядела черты вошедшего и вставшего у ее постели человека – своего дядю, брата отца, жившего в родовом имении в Ярославской губернии. Дядю она недолюбливала, чувствуя его тайную страсть к ней, вопреки божескому и человеческому закону…Вошедший был в черной монашеской рясе до пола, с длинными до плеч волосами и с большой окладистой бородой, которой тот никогда не носил. Встав вплотную к кровати, он положил левую, мертвенно-холодную руку на губы Софьи со словами: «Целуй мою руку!»При этих словах Даровацкого Верина рука, подносящая к губам чашку с чаем, дернулась, и чай выплеснулся, залив лежавшую рядом акварель.– Боже, какая я неловкая, извините! – Вера вскочила, не зная, что делать, – краска на рисунке медленно поплыла под чайной лужицей.– Ничего страшного, – невозмутимо ответил старик, отряхнул рисунок и положил его к печке – сушиться. – Итак, продолжим…Софья при появлении дяди, принявшего такое странное обличье, почувствовала, что не может двинуться с места, пошевелиться – все тело ее оцепенело. Она не могла произнести ни звука – и только воля, рассудок, зрение и слух сохранялись в ней… Всеми силами духа, всем сознанием своим противилась она повелению вошедшего.Тогда он крепче нажал рукой на ее рот и еще более повелительно повторил: «Целуй мою руку!» Она еще сильнее воспротивилась страшному приказу. Тогда в третий раз повторились те же слова. Софья поняла, что задыхается, тяжесть и холод сдавившей ей рот руки душили ее. Но поддаться страшному повелению было для нее хуже смерти – она чувствовала, что умирает. Изо всех последних сил гаснущего сознания Софья начала про себя читать «Отче наш». Старик отнял руку от ее губ и сказал: «Ты не хочешь целовать мою руку, так вот что ожидает тебя!»С этими словами он положил на ночной столик пергаментный свиток, и, когда убрал руку, свиток начал медленно, с тихим шелестом разворачиваться. Скосив глаза, Софья увидела, что на пергаменте начертан план какой-то усадьбы. Она продолжала читать молитвы, образ вошедшего начал истончаться, таять – теперь он виден был ей точно сквозь пелену.Но она ясно слышала его слова: «На карте указано место, где спрятан клад, – в нем несметные богатства. Передаю тебе эту тайну, а с ней – древнее родовое заклятье. Дед твой больно хитер был – хотел обмануть судьбу и закопал сокровища предков, чтобы избавить род от заклятья. Но он просчитался – спрятанное сокровище только сильней разожжет родовые распри и погубит не одну душу… Потому что я так хочу! Твой талисман, – указал он на золотой кулон Софьи – рыбку, которая при малейшем прикосновении била хвостом, как живая, – пока он существует – существую и я, и моя месть миру!»«Без рыбки клада не найти! – глохнувшим голосом продолжал страшный призрак, тающий на глазах. – Приложи рыбку к карте – и все узнаешь. Только будет поздно – она погубит тебя. Тебя и весь наш проклятый род!» С этими словами призрак исчез, а Софья вскрикнула и потеряла сознание.Припадок хозяйки разбудил весь дом и длился до утра. Три дня Софья пролежала без сил из-за сильного горлового кровотечения, сопровождавшего припадок.Очнувшись, она поведала мужу о случившемся, и тот не мог сомневаться в правдивости ее рассказа – в ночь припадка он обнаружил у постели больной лежавшую на полу золотую рыбку и старинный пергамент с планом усадьбы.А на другой день было получено известие о кончине дяди, последовавшей в ту самую ночь…Старик Даровацкий замолчал. Вера затаила дыхание. Ее охватил мистический ужас, прежде ей незнакомый… Дикая, немыслимая догадка вдруг пришла в голову. Вера пыталась ее отогнать, но догадка, словно насмехаясь, зашевелилась в вырезе платья, спрятанная под широким шелковым шарфом…– А… – выдохнула наконец Вера, придерживая шелк на груди, – а что было дальше?– Дальше? – Старик поднялся с кресла, подошел к печи и положил ладони на разогретый кафель. – Дальше хуже… Софья после болезни так и не оправилась. Муж ее стал словно одержим поисками клада… Для начала он пытался определить, какая именно усадьба указана на пергаменте, где она находится… А пока он искал, между родственниками начались распри. Да, забыл главное! Страшный призрак повелел: чтобы заклятье не стало сильнее и смертоноснее, надо неукоснительно соблюдать одно правило – рыбку можно передавать по наследству только по женской линии, и никогда не должна она передаваться никому, кроме прямых наследниц этого рода… Моего рода.Веру трясло. Все в сознании ее словно сорвалось, смешалось; она не могла совладать с этим шквалом мыслей. Казалось, еще минута – и Вера упадет в обморок.– Сударыня, что с вами? Ах ты Господи, какая же вы чувствительная! Нельзя же все так близко к сердцу… – засуетился старик. – Сейчас! Я сейчас… у меня есть одно очень хорошее средство… Ох ты, но это ж моя история, милая вы моя… Не ваша… Я сейчас…Вера без сил откинулась в кресле. Ей казалось, что золотая рыбка жжет ей грудь, что это именно она, та самая, – Вера ни секунды не сомневалась…За окнами потемнело. Комната погрузилась в сумрак, и только кое-где вспыхивали огнем отблески бронзы, освещенной угасающими лучами солнца.И тут Вере показалось, что в комнату кто-то вошел. Она вздрогнула и открыла глаза. На пороге стоял… Алексей.– Ты?! – вскочила она, точно подкинутая пружиной, и тут же снова упала в кресло.– Вера?! – замер он на пороге. – А что ты… здесь делаешь? – выдавил он, медленно входя в комнату.– Я? – Понемногу она приходила в себя; его появление здесь так потрясло ее, что вытеснило то смятение, которое вызвал рассказ старика о призраке и золотой рыбке. – Я принесла Владимиру Андреевичу журнал… Там его интервью о красоте. А ты… Что ты тут делаешь?– Как – что? Он мой отец!– Оте-ец?! – ошеломленно воскликнула Вера. Все эти совпадения и в самом деле не могли быть случайными. Ясно одно: жизнь настигла ее, пришпилила, словно бабочку, в чью-то коллекцию, и над судьбой своей она больше не властна…– Ну да… Постой… выходит, это ты и есть?– Кто?– Автор этой гадости. Вера… Муранова. Так, значит, это ты тиснула эту подленькую статейку!– Выбирай выражения!– Ты такие и заслуживаешь! Утром отец чуть не умер, когда я принес ему это. Гляжу – в киоске «Лик», помню – ты в нем работаешь, вот и решил посмотреть, может, что твое попадет… Как ты могла?.. Использовала его доверчивость ради дешевой сенсации: ах, карта! ах, клад!– Прекрати.– Что за шум, а драки нет? – В дверях возник Владимир Андреевич с пузырьком в руках. – Алешка, что ты опять у меня позабыл? У нас с Верой Николаевной очень важный разговор. Познакомьтесь, Верочка, это мой сын…– Мы знакомы, – глухо обронила Вера.– Вот как? Интересно, очень инте…– Папа! – перебил отца Алексей. – Я сижу здесь больше часа. Ты забыл… – Он говорил рублеными, короткими фразами, нахлестывал, раззадоривал свою боль. – Ты обещал. Посмотреть работы. И сказать, что ты о них… – Он заметил акварель, прислоненную к кафельной печи. Краска в одном месте здорово потекла. – Но она ведь совсем испорчена!– Не беда, Алешенька, это легко поправить. Я сам… – начал было Владимир Андреевич, но Вера прервала его:– Это я виновата! Я опрокинула чай, – заявила она с вызовом и поднялась, вытянувшись как струна.– Та-а-ак! – зловеще протянул Алексей. – Хоро-ша-а-а… Значит, раззвонила на весь свет то, что для отца свято. Еще и мою лучшую работу испортила! – Он был взбешен.А Вера вдруг вспомнила, где видела задумчивую женщину, изображенную на испорченной акварели. В его мастерской. Там ее портретами были увешаны все стены. Сомнений быть не могло – он любил эту женщину, иначе чем объяснить такое постоянство: повсюду она, во всех работах, а значит, во всех его помыслах…«Давай, дуреха, исправляй жизнь, старайся, поворачивай – пиши свой роман! – с горечью подумала Вера. – Пиши, пиши… И надейся на чудо! Да скорее луна с неба свалится, чем этот… тебя полюбит! И надо же было влюбиться в такого… хама…» И, расправив плечи, вскинув голову, Вера твердым шагом прошествовала мимо застывших мужчин в коридор.Оба кинулись за ней. Алексей опередил отца и в два прыжка нагнал Веру, рвавшую с вешалки свой плащ.– Прош-шу вас! – Он выхватил плащ у нее из рук и распахнул перед ней, словно тореадор перед быком. – Вы уж позвольте помочь даме одеться! – Алексей потерял контроль над собой, его, что называется, понесло…– Обойдусь без твоей помощи! – вскипела Вера и рванула плащ к себе, но тот не отпускал. Вера оттолкнула его, вырвалась, он попытался ее удержать, зацепил случайно тоненькую цепочку у нее на шее, та порвалась, и золотая рыбка упала на пол…Оторопев, застыв, все трое с минуту глядели, как бьется на полу это диво. Первым пришел в себя старик Даровацкий.– Откуда это у вас? – Он побелел, на глазах выступили слезы.– Какое вам дело? – с вызовом крикнула Вера. Ей было так плохо, что она почти утратила контроль над собой. – Не бойтесь, не своровала! Она моя, бабушкина! – И, уже вовсе не соображая, что делает, со всего размаху влепила Алексею пощечину и скорей – только бы он не видел ее слез – выскочила на улицу, позабыв о своей рыбке.Алексей застыл, прижав руку к горящей щеке, а старик поднял с пола Верину драгоценность, держа ее на ладони с таким трепетом, будто она живая…– Верни ее, слышишь! – крикнул он сыну. – И не смей никогда так обращаться с женщиной! Тем более с этой женщиной! Верни ее немедленно… Я должен сказать… Я должен открыть ей все! Речь идет о ее жизни…Последних слов отца Алексей не услышал – он уже был во дворе и не видел, как старик захрипел, хватаясь за сердце, и начал медленно опускаться на пол… 9 Вера брела по вечерней, остывающей Москве. Сердце колотилось гулко, тяжело и сбивалось с ритма.«Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…» – повторяла она про себя, ощущая властную силу, которая словно выдернула ее из прежнего, относительно спокойного и размеренного существования и ввергла в иное, неведомое…«Да, прав старик, – билось в мозгу, – теперь со мной может произойти все что угодно… Мой роман что-то сдвинул в судьбе с мертвой точки, и меня понесло куда-то… Словно законтачило что-то, соединились невидимые проводки, и меня вынесло в иное измерение… Что же это за рыбка? Без сомнения, та самая! Рыбка из жуткой легенды… Даровацкий сказал, что это быль. Рыбка приносит несчастье… Старик не успел мне все рассказать – нас прервал Алексей. Алешка, зачем я…» – мысли ее путались, в ушах звенело.Двигаясь к Трехпрудному, Вера вышла на Тверской бульвар.– Ну что за дура? Вот наказание, Господи! – Она присела на влажную, выстуженную ветром скамейку, порылась в сумочке в поисках пудреницы и носового платка и стала вытирать заплаканные глаза.– Чего грустим, красавица? – Перед ней качался щуплый мужичонка неопределенного возраста, видно, сильно пьющий.Этого еще не хватало! Вера брезгливо поджала губы. Но внезапно накатил новый приступ боли и слез, и она, склонившись, закрыла лицо руками.Мужичонка, присев на корточки, осторожно отвел ее руку и заглянул в лицо.– Ой ты, милая моя! Да что ты… Вот те на! Обидел кто? Да не убивайся, все пройдет, лапушка! И-эх! Ты вот что… – Он бормотал что-то ласковое и хорошее, словно младшей сестренке… Потом достал из-за пазухи початую бутылку какого-то немыслимого портвейна, а из бездонного кармана – захватанный граненый стакан. Налил, радостно улыбаясь, и подал Вере. Она тихонечко рассмеялась, глядя на этот стакан.«Он же мне последнее отдает… – пронеслось у нее в голове. – Как же я их всех люблю! Всех – замученных… нищих! И отказываться – нельзя».Обернувшись, она увидела темнеющий силуэт мрачного здания театра и троллейбус, увозящий намыкавшихся москвичей куда-то во тьму… Вздохнула – и стала пить глубокими глотками мерзость, пахнущую паленым.Город свернулся клубочком у ее ног, по-детски беспомощный и одинокий. Вера поднялась и заторопилась домой.Она будет писать! Она подарит радость им всем, живущим рядом с нею в этом смутном раздавленном времени… Она выбрала путь и должна пройти его до конца.«Алешенька, милый! – шептала она. – Я не знаю, что творится со мной… Ты прости меня… за пощечину эту… за все, за все! – Хотя за что он должен простить ее, она толком не понимала. Но, произнося эти слова, словно смывала с души всю накипь, всю боль обиды… – Неужели мы больше никогда не увидимся? Неужели роман мой вызвал тебя, кого ждала я всю жизнь, для того только, чтобы тотчас же потерять… и почему ты так разозлился, так накинулся на меня, ты же ведь не такой – я знаю!»Да, чем больше Вера размышляла над происшедшим в особняке, тем больше убеждалась – все это неспроста… Алексей от природы совсем не был злым и жестоким… Тут какая-то тайна, что-то жгло ему душу, и каким-то неясным образом это было связано с ней…Слишком много тайн! Слишком много загадок. Вера решила оставить тщетные попытки что-либо разгадать в этом навороте событий…Роман, Алексей, старик, рыбка… Умирающая бабушка, ее предостережение: никогда не надевать драгоценность… Заклятье призрака. Неизвестный отец… Все это было как-то связано между собой, но как? Лучше не думать!И, придя домой, Вера кинулась к пишущей машинке, инстинктивно чувствуя, что роман – единственная нить, способная вывести ее из лабиринта…Около одиннадцати в дверь позвонил Аркадий.– Ты что, трубку опять не берешь? – начал он с порога, не раздеваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23