Геннадий МЕЛЬНИКОВ
КОРИЧНЕВЫЕ СУМЕРКИ


- Вы еще что-то хотели сказать? - кончив обрабатывать пилочкой ногти,
Неттлингер стряхнул белый налет с пиджака и поднял голову.
- Да, господин директор, - Фюман немного замялся, не находя слов. Он
почему-то так и не привык вести себя непринужденно в кабинете шефа, хотя
вот уже почти пять лет ежедневно в конце рабочего дня представляет ему
отчет о работе станции.
- Я вас слушаю, - Неттлингер начал собирать в ящик стола бумаги,
давая понять, что у него нет настроения задерживаться надолго после
работы.
- Дело в том... что они уже плавают в блоке первичных отстойников.
Неттлингер задвинул ящик и щелкнул замком.
- Кто плавает? Новорожденные?
Фюман удивленно поднял брови. Вероятно, директор его не слушает, если
задал такой вопрос: весь мусор - не то, что новорожденные, если, конечно,
не пропустить их через мясорубку - задерживается на решетках, и лишь
потом, пройдя через дробилки, попадает в первичные отстойники.
- Нет. Я говорю о халли...
Неттлингер положил ключ в карман пиджака, поднялся и стал натягивать
шуршащий плащ.
- Ах, вот вы о чем?! Ну и что?
- Вчера их там еще не было...
Неттлингер застегнул плащ и достал целую пачку сигарет.
- Вчера еще не было землетрясения, которое разрушило сегодня утром
пять деревень в северной Италии, вчера еще был цел "Конкорд", который
разбился сегодня с двумястами тридцатью пассажирами, вчера еще не родились
и не умерли те сотни тысяч человек, которые родились и умерли сегодня...
Вы хотите свое сообщение поставить в один ряд с этим?
Фюман выглядел растерянным.
- Но последнее время они, как никогда, возбуждены, - торопливо
заговорил он, - мастер ночной смены просит разрешения успокоить их
небольшой дозой хлора, не опасной для активного ила. Он опасается, как бы
не повторился случай с Куртом.
Неттлингер распечатал пачку сигарет и выбросил целлофан в корзину для
бумаг.
- Слушайте, Фюман, - сказал он, доставая зеленую японскую зажигалку и
прикуривая, - мы уже достаточно много говорили на эту тему, и я не хотел
бы повторяться. Даю вам дельный совет: если хотите чего-то добиться на
этой работе, то не идите на поводу у сменных мастеров; почувствуйте,
наконец, себя начальником. А что касается Курта, то он сам виноват: не
нужно было совать нос, куда не следует.
- Он хотел очистить воздуховод в аэротенке и уронил скребок, а когда
потянулся за ним...
- Знаю, знаю, - Неттлингер выключил плафон, и сутулая фигура Фюмана
сразу стала плоской на фоне зашторенного окна, - не будет другой раз
зевать.
Неттлингер пропустил вперед в дверях Фюмана и запер кабинет.
- Передайте Виннеру: никакого хлора. Станция должна работать на
прежнем режиме. Для того мы здесь и поставлены.
Под брезентовый тент бара "Сила через радость" выкатили
тридцативедерную бочку пива: папаша Йозеф знал, что клиенты после пяти
вечера предпочитают духоте помещения сквознячок дюралевой пристройки.
Бочку перевернули пробкой вверх, и папаша Йозеф мокрой тряпкой начал
стирать с днища пыль и прилипшие опилки, а под навес, тем временем,
заходили первые завсегдатаи.
Папаша Йозеф выпрямился и поискал кого-то глазами. Раздвигая легкие
стулья, к нему уже шел, ухмыляясь, Эйхель.
- Сейчас мы ей сломаем!
Папаша Йозеф подал ему старый армейский тесак, и Эйхель, ударяя
волосатым кулаком по рукоятке, отковырял половину деревянной пробки. Затем
он взял у папаши Йозефа отполированный до блеска насос, установил его по
центру пробки и, приноровившись, ахнул вниз так, что ни капли не зашипело.
Папаша Йозеф знал, кому доверять проведение этого ритуала.
Первые кружки наполняются без подкачки, и папаша Йозеф ждет, пока
осядет пена, чтобы долить.
Первые кружки выливают залпом, сдувая пену прямо на пол. Она летит
вниз белыми хлопьями морского прибоя.
Первые кружки доставляют много хлопот папаше Йозефу, потому что сразу
же после первых наливают вторые, и лишь только тогда достают сигареты.
Линялый френч образца сорок третьего года на спине у папаши Йозефа
начинает темнеть, но он не подает вида, что устал, что уже пора ставить к
насосу помощника, качает себе в одном темпе, только лопатка двигается как
кривошипный механизм, и кричит поверх голов:
- Давай, давай, ребята! Побыстрее освобождай тару! Пейте, халли после
разберутся!
Скрипят дюралевые стулья и столы, по синему пластику растекаются
бурые пятна, крошки от пивных сухариков хрустят под ногами.
- Эй, папаша Йозеф! А не посадить ли тебе парочку халли в аквариум?
- Уже думал! - кричит ответ папаша Йозеф, работая насосом. - Не знаю
только, как пристроить сверху унитаз, чтобы кормить их. А главное, кто на
нем будет сидеть с утра до вечере? Может быть, ты согласишься! Пиво и
жратва за мной.
Дружный хохот порождает эхо, которое испуганно мечется по тесному
переулку. Хлопает тент. Тень от мебельного магазина, что на
противоположной стороне, тихо подкрадывается к первым столикам.
Третью кружку растягивают на полчаса. Дым поднимается к нагретому
брезенту и, словно набравшись сил от соприкосновения с ним, валом катит к
карнизу. Внутри помещения автомат прокручивает блюзы.
- Послушай, папаша Йозеф! Что за дерьмо натолкал ты сегодня в свой
ящик? Выбрось и поставь, как обычно, нашу старую - "Дряхлые кости".
Гейнц подцепил сачком рыбу из кафельного бассейна и ловко бросил ее
на весы. Рыба вяло хватала ртом воздух.
- Такая подойдет, фрау Каумиц? - спросил он.
- Да, благодарю вас, господин Гейнц, - фрау Каумиц подставила черную
хозяйственную сумку, - еще пожалуйста, две баночки икры.
Гейнц нагнулся под прилавок.
- Извините, фрау Каумиц, сейчас открою новый ящик.
- Ничего, господин Гейнц, я не спешу.
Гейнц вышел в кладовую и вскоре появился с фанерным ящиком. Тот был,
очевидно, тяжелый: на худой шее Гейнца, натягивая кожу, оттопырились жилы.
Он грохнул ящик и стал искать плоскогубцы. Не найдя их, начал
отдирать жесть по углам крышки ножом.
- Ну, что новенького, господин Гейнц?
Гейнц справился с двумя полосками с одной стороны и поддел крышку
лезвием ножа.
- Да все то же, фрау Каумиц, все то же...
Нож был слишком тонким и гнулся. Гейнц с трудом расширил щель
настолько, чтобы можно было просунуть плоскую ручку.
- А что слышно насчет халли?
Дальше дело пошло быстрее. Действуя ножом, как рычагом, Гейнц
вытаскивал гвоздь за гвоздем.
- Ничего нового, фрау Каумиц, ничего нового... В последнее время ими
перестали интересоваться.
- Говорят, что рабочие очистной станции отказываются работать. Это
серьезно, господин Гейнц, если остановится очистная станция? - не
унималась фрау Каумиц.
Гейнц поддел последний гвоздь и открыл крышку.
- Ничего страшного, фрау Каумиц, ничего страшного. Очистная станция
никогда не остановится. Наберут новый штат, а тех - под суд.
Он подал фрау Каумиц две банки икры, завернутые в толстую
промасленную бумагу, и начал отсчитывать сдачу.
- А вообще, наше дело маленькое, фрау Каумиц, дело маленькое.
- Вы правы, господин Гейнц, дело маленькое...
Фрау Каумиц вышла из темной лавки на освещенную улицу, и в седых
волосах у нее вспыхнул лимб. Гейнц остался один на один с духотой и
мухами.
В городе запирались по домам рано. Лишь только скроется солнце в
завалах свалки - пустеют улицы, закрываются магазины, прокручиваются
последние части кинофильмов.
Город готовится к вечернему отдыху.
Неттлингер загнал свои "Мерседес" на моечную эстакаду и, не выходя из
малины, смотрел, как разбиваются о поднятые стекла тугие струи. Рабочий
направляет шланг на задний мост, маслянистая вода стекает в темный провал
приямка.
Фюман, навалившись на умывальник, подставил шею и лопатки под
холодную воду. Когда он прижимает спину к крану, шипящие тонкие струйки
летят на стены.
Папаша Йозеф подсчитывает дневную выручку, а два его помощника
приводят в порядок помещение и заносят из-под навеса столы и стулья.
Гейнц смывает жир и бурые пятна крови с мясного прилавка, по лотку
бетонного пола плывут окурки, выкуренные им за день сигарет.
Фрау Каумиц готовит рыбный суп. В углу кухни пятнистая кошка пожирает
из эмалированной чашки жабры и внутренности.
Город готовится к вечернему отдыху.
Город моется, чистится, ест, пьет, справляет свои естественные нужды.
Открыты краны, шипят душевые сетки, урчат смывные бачки унитазов. Пот,
грязь, кровь, фекалии, разжиженные водой, ухают в гидравлических затворах
и летят, невесомые, по чугунным стоякам.
Магистральный городской коллектор, выложенный еще сто лет назад из
добротного обожженного кирпича, переполнен.
Начало коллектора - у стадиона в южной части города, конец - камера
решеток очистной станции.
Виннер записал в журнал показания рН-метра и пошел в обход. Начал,
как всегда, со здания решеток, хотя это было и не совсем по пути - здание
находилось в дальнем от административного блока конце станции. Но Виннер
специально проходил мимо аэротенков и отстойников, не заходя на посты,
чтобы начать обход с самого что ни есть начала.
На решетках дежурил совсем молодой парень. Все рабочие станции,
когда-то и сам Виннер, начинали карьеру с решеток - первой обязательной
ступени. Затем следовали песколовки, первичные отстойники, аэротенки...
Кто как потянет. Эта иерархическая лестница, совершенно не обязательная по
технологии, была, очевидно, придумана кем-то для создания видимости
возможного роста.
Виннер открыл металлическую дверь и вошел в здание решеток. Карклин
стоял к нему спиной, опершись о поручни, и следит за работающими внизу
агрегатами.
- Ну, как у тебя тут дела? - громко спросил Виннер, стараясь
перекричать грохот дробилок.
Карклин от неожиданности вздрогнул, но, увидев сменного мастера,
улыбнулся.
- Они уже здесь!
Виннер подошел и тоже нагнулся над ограждением.
- Сейчас только один показался и сразу нырнул.
Виннер и Карклин постояли еще минут пять над бурлящим потоком, но так
больше ничего и не заметили. Может быть, показалось малому?
- Ну, я пошел, парень. Счастливо дежурить. И не трусь. Если что -
звони диспетчеру.
- А что их бояться? - Карклин расплылся в улыбке. - Что они могут
сделать?
Да, конечно, что ни могут... Виннер потрепал Карклина по плечу.
Когда-то он и сам, такой же молодой и белобрысый, стоял у этих же
поручень, стараясь всем своим видом показать, что ему вовсе не противно
смотреть на бурый поток внизу и дышать его испарениями.
Сообщение Карклина, что халли появились в здании решеток, озадачило
Виннера, хотя он и не подал вида. Нужно будет завтра перед пересменкой
проверить.
Минуя песколовки, Виннер направился к блоку первичных отстойников.
"Кому и зачем это нужно? - думал он, шагая по шершавым бетонным плитам. -
Ведь не только же из-за того, что повысилась активность ила на два
процента, расплодили эту мерзость по всей станции? А может быть, это
только для него два процента, а для других - тысячи марок? Темный лес".
Виннер помнил, как несколько лет назад печатали в газетах, что в
активном иле аэротенков среди микроскопических коловраток и сувоек
обнаружили эти крестики, тогда еще маленькие, с палец, не больше - новая
форма жизни! Сосиски Неттлингера! Но на эти заметки мало кто обратил
внимание по той простой причине, что многим было абсолютно неинтересно
читать о каких-то там слизняках, появившихся в городских нечистотах. И в
течение последующих лет о сосуществовании "сосисок" Неттлингера, или как
их стали называть - халли, знали только те, кто имел хотя бы какое-нибудь
отношение к очистной станции. Халли же, найдя благоприятную среду в стоках
города, бурно развились. Затем случай с Куртом...
Виннер подошел к кромке крайнего отстойника. Всегда спокойная его
поверхность теперь кипела. Что это они? - с беспокойством подумал он.
Халли метались стаями, выныривая из глубины и глиссируя по поверхности,
выпрямив в стороны сосиски-обрубки. У передней стенки отстойника они круто
уходили под воду, издавая при этом резкое, как выдох "х...ха!" Отстойник
был похож на громадную ленту транспортера.
Неожиданно халли всплыли и замерли. Никогда еще Виннеру не
приходилось видеть такое: четыреста пятьдесят квадратных метров отстойника
сплошь покрылись коричневыми крестами. Некоторые, наиболее крупные,
достигали метра в поперечнике.
Виннеру много раз приходилось наблюдать за халли, но так близко и
долго он рассматривал их впервые. До чего же мерзкое зрелище! Четыре
коричневых обрубка, похожие на сосиски, соединены вместе в одном конце,
образуя что-то вроде пучка. Ни туловища, ни головы, ни глаз.
Присмотревшись, Виннер обнаружил, что всех халли покрыты редкими белесыми
волосами.
Виннера слегка замутило, как в первые дни работы на станции. С
непонятным озлоблением он подошел к ближайшему пожарному щиту и снял
багор. С багром, как с копьем наперевес, Виннер прошел вдоль передних
торцов всех восьми отстойников. То же самое и здесь. Сколько их, тысячи,
десятки тысяч!
Виннер остановился у последнего отстойника, и в это время начался
гул. Такое впечатление, будто заработало под землею десяток мощных
трансформаторов. Халли гудели глухо, с сухим потрескиванием.
Виннер нагнулся над отстойником и опустил багор. Если бы его в этот
момент спросили, зачем он это делает, вряд ли он смог бы ответить. Он
подцепил одного халли на крюк и, подтащив к стенке, стал поднимать.
1 2