Последний раз он, советник, так «флажковал» людоеда Саина. Нет, тот не ел людей. Предпочитал телячьи отбивные, запиваемые «Киндзмараули». Но людей Саин угробил столько, что иначе как людоедом его не назовешь.
Саин резал в Бирюлеве, в Медведкове, в Химках и Нижних Котлах. Резал ради сережек, колец, сотовых телефонов и пары сотен рублей в кошельках. Уроженец Украины упрямо шел на мировой рекорд по количеству уничтоженных человеческих жизней, но не дотянул и до национального. На двенадцатой по счету жизни он почувствовал гон и вдруг решил снова стать украинцем. Затосковал по родине и засобирался в дорогу, на ридну Черниговщину. Но был снят Кряжиным с фирменного Москва – Киев за две минуты до отправления.
Тогда он его лежку огораживал теми же флажками. Было это два года назад.
Когда на карте появился рисунок, Кряжин сел на стол и закурил.
Да, теперь можно сказать точно: помотало бедолагу по столице. О Разбоеве речь. Всмотревшись еще пристальней, Кряжин вдруг наклонил вбок голову, что означало крайнюю степень задумчивости, и снова полез в карман за сигаретами. Привычка носить пачку в кармане даже в кабинете тоже отрабатывалась годами. Сколько раз он, молодой следователь, будучи срочно вызванным, оставался на весь день без сигарет...
– Интересное кино, – пробормотал он, разглаживая перед картой подбородок. В зубах его дымилась сигарета, и дым этот нестерпимо выедал глаза. – Очень интересное. А Вагайцев говорит, что с Разбоевым можно и не встречаться. Как же тут не встретиться?..
– А где он, кстати, жил до «Красной Пресни»? – тут же спросил он сам себя.
Ответ советник нашел в последней папке за подписью Вагайцева. Перепроверил его с документами в первых папках, и вышло: улица Парковая, с домом и квартирой.
– Парковая? – наморщил виски Кряжин. – Парковая...
Очень хотелось подойти к карте и прекратить натужное воспоминание, но он заставил себя высидеть на месте и через две минуты пошел проверять свою память.
И с удовлетворением отметил, что оказался прав. Улица Парковая находится как раз в Восточном округе, неподалеку от мест первого и четвертого убийств.
– А вот это кино уже не столь интересно, сколь удивительно, – он снова уселся на стол и на ощупь поискал за спиной пепельницу. – Как же тут не встретиться?
И уже не обращал более внимания на карту. Раскидал по столу тяжелые папки и стал распахивать их на том месте, где было хоть одно стороннее мнение о Разбоеве. Таковых оказалось мало, все больше мнения казались специально подготовленными для обвинительного приговора суда, а потому он обратился к тем документам, которые обязан собрать каждый следователь перед тем, как передать дело прокурору на подпись для отправки его в суд.
«Характеристика» – именовался документ из МГУ, где совсем еще молодой Б.А. Разбоев готовился стать физиком-теоретиком. «Для предъявления по месту требования». Такое впечатление, что это не Вагайцев запрос делал, а сам Разбоев отпросился из «Пресни» у «хозяина» («Мне за характеристикой сходить»), пришел в альма-матер и сказал: «Дайте мне реноме для кое-куда».
Ага... Кряжин растер пальцами подбородок и принялся искать истоки формирования нынешних коварных помыслов маньяка в анналах истории...
Из первых же фраз в документе становилось ясно, что тот, кто характеристику давал, не вспоминал бывшего студента, а думал, как побыстрее избавиться от севшего на шею прокурорского.
...
«Разбоев Б.А. обучался в МГУ в период с 1984 по 1989 г...»
«За время обучения проявил себя человеком скрытным, подозрительным. Рвения к учебе не проявлял».
После прочтения вынужден был согласиться с тем, что характеристика давалась не бывшему учащемуся, а уже нынешнему обвиняемому. Делается это так: приезжает следователь и говорит: «Здравствуйте. Мы по поводу одного вашего бывшего студента. Он сейчас маньяк. Не могли бы вы дать ему объективную, беспристрастную характеристику?» После этого поди напиши, что маньяк проявлял недюжинный интерес к истории Средних веков и художественной самодеятельности.
Кстати, зачем Вагайцеву понадобилась характеристика из юности подозреваемого? Искал корни преступности в младых порывах души убийцы? Тогда где характеристика из школы? Где из детского сада? Воспитательница, вспомнив Разбоева, должна была вспомнить и такую сценку:
– Боря, ты зачем на ромашке гадаешь?
– Я не гадаю, Марьванна. Я выдираю из нее лепестки.
Эх, эти следственные старания, не доведенные до конца, а потому лучше бы их не было в деле вовсе. Торопился Вагайцев в Гагры, ох, торопился... Кряжин поморщился. Полужестов он не любил. А непоследовательность в работе просто презирал.
А это что? Ага... Кряжин саркастически оскалил золотой «глазной» зуб, потому что прочел текст еще раньше, чем разгладил складку между листами.
...
«Характеристика на Разбоева Б.А. Жильца пятой квартиры. Неженатого.
Разбоев Б.А. характеризуется в основном положительно. Помогал ввинчивать лампочки в подъезде, строил детям ледяную горку. Из отрицательных качеств: курит. Выпимши бывает редко, только по праздникам. Гонял кошек и голубей. В грубости замечен не был. В дурных компаниях не находился...»
«А вот последнее замечание в сем документе для суда явно не явится позитивным мазком на портрете Разбоева, – подумал Кряжин. – Маньяки с дурными компаниями как раз и не водятся и акционерных обществ для реализации своих планов не организуют. Их больше прельщает индивидуальное частное предпринимательство».
И опять, как и в случае с первой характеристикой, возникает настоящая лава вопросов. Если, к примеру, Б.А. Разбоев гонял голубей и кошек в седьмом классе средней школы, то это одно дело. Если же научный сотрудник Разбоев Б.А. занимался этим вплоть до ареста, то – совершенно другое. Но семь этих росписей, исполненных руками жиличек дома, младшей из которых, судя по почерку, лет восемьдесят, уверены, что их характеристика не самому плохому парню Боре Разбоеву поможет.
Если сейчас выдрать из сочинения Вагайцева все, что к делу не относится, то оно похудеет на несколько килограммов. Есть следователи, которые в прошлой жизни значились приемщиками макулатуры, и Кряжин был уверен, что, принеси ему декан МГУ вместе с характеристикой устав университета, тот подшил бы и его. Натура такая.
Покусав губу, советник всерьез задумался о том, что непосредственно дело он изучать еще даже и не начинал. Копнул по интересующим его вопросам, и тут же выяснилось, что, прежде чем начать, нужно отсортировать. Нарвать, скажем, закладок штук двести, разделить пополам и каждую подписать: «—» – не нужно; «+» – нужно. Да и вложить в дела по необходимости. Или же, чтобы дела не выглядели, как груда убитых петухов, просто загибать уголки тех листов, обращать внимание на которые не стоит.
Скажем, что необходимого для дела может представлять документ на 180-й странице 14-го тома, обозначенный следователем Вагайцевым как «Описание брючного ремня Разбоева Б.А.»? В деле он следует сразу после протокола личного досмотра задержанного.
...
«Ремень представляет собой полоску кожи, длиной 101,5 см, шириной 4 см и толщиной 2 мм. Кожа ремня с лицевой стороны темно-коричневая, с изнаночной – светло-коричневая. Пряжка металлическая, с двумя шипами, белого цвета. На стороне ремня, обратной стороне с пряжкой, имеются шесть проколов...»
Досадно. Досадно и обидно, что следователь Вагайцев не указал калибр отверстий и расстояние от крайнего отверстия до конца ремня, обратного концу с пряжкой. Вполне возможно, что этим Александр Викторович скрыл от суда истинный мотив поведения Разбоева. Можно было подумать, что Вагайцев подозревал, что Разбоев этим ремнем связывал жертву, однако нигде более слово «ремень» Кряжин не обнаружил. Ни на одной из трех тысяч семисот сорока четырех страниц этих томов.
Как не обнаружил более и слова «огнестрельное оружие».
...
«Наркотиков, огнестрельного и холодного оружия в карманах одежды Разбоева Б.А., – пишет Вагайцев в протоколе спустя пять минут после задержания МУРом убийцы, – обнаружено не было».
Тогда, следуя логике вещей, следует упомянуть еще и о том, что в карманах одежды Разбоева не было обнаружено: прибора ночного видения, костюма Винни Пуха, клея «БФ-12», детского ведерка и ремня генератора на автомобиль «Хонда-Аккорд».
Кряжин недовольно поморщился и мягко перелистнул страницу. Работа, которую он на себя принял по просьбе Смагина, стала казаться ему весьма энергоемкой. Лампа в его кабинете горит второй час, сослуживцы уже – кто в метро, кто в авто по дороге домой, а советник сидит и ломает голову над тем, зачем в пятнадцати томах объединенного уголовного дела так много лишних бумаг.
К двенадцати часам ночи, бегло пролистав и вникнув в каждую строку протоколов допросов и осмотров, выяснив для себя моменты, которые были очевидны для него, но оказались недоступны для Вагайцева, Кряжин набросал для себя общую схему происшествий. Основная канва, фабула преступлений для всех шести эпизодов была едина и выглядела следующим образом.
Девушка, обязательно светловолосая, возрастом шестнадцати-семнадцати лет, поздним вечером возвращается домой.
Она обязательно должна быть чуть пьяна, обязательно с сумочкой, и непременно с мобильным телефоном.
Идти она должна по безлюдной местности, по тропинке среди лесопосадок или заросшего парка со стороны остановки такси или общественного транспорта.
Нападут на нее непременно сзади. Ударят в спину, сбивая дыхание, чтобы она не смогла крикнуть, и, когда она упадет и попробует закричать, ей нанесут удар ножом в легкое.
Крик оборвется, ибо крик с пробитым легким невозможен.
В это время ее будут раздевать и насиловать. Девушка будет сопротивляться, делать это ей будет затруднительно из-за раны, грозящей кровопотерей, и она будет исходить кровью и терять силы.
Убийцу заботить это не будет. Закончив, он нанесет жертве удар в сердце и, не забрав ни рубля из кошелька или сумочки, уйдет. Но перед тем как удалиться, сделает один звонок по телефону девушки. И с ночи самого первого убийства, с пятнадцатого июля две тысячи третьего года, все матери Москвы, имеющие дочерей в возрасте жертв, будут сходить с ума, когда стекла на окнах начнет заливать сиреневыми чернилами вечер, дочери будут опаздывать, а на столах комнат вдруг будут звенеть телефоны.
«Даша (Ира, Инна...)! – будут подбегать к телефонам матери. – Это ты?» – подразумевая дочь.
«Да, мама, – заговорит веселым голосом дочь. – Я уже перед дверью, открывай...»
И отпустит на сердце, и станет сразу легко и спокойно. Мать откроет, дочь войдет.
Но хуже тем, кто в ответ на свой тревожный вопрос вдруг услышит: «Даша (Ира, Инна...) сегодня не придет домой».
«Саша (Дима, Игорь...), так это ты?» – будут удивляться матери, почему это от имени дочерей говорят их парни.
И похолодеет сердце у матери, когда она услышит в трубке слова, которые стали для шести матерей роковыми...
И еще пять дней сидел Кряжин над томами. Носил их по одному, по два домой, перечитывал под светом лампы, подкладывал под корочки чистый лист бумаги, делал пометки, как на полях, сравнивал листы одного дела с другим и откладывал вместе с делами в сторону, чтобы заняться новыми.
Минуты ползли медленно, превращались в часы, часы – в вечера, переходящие в ночи. Смагин дал две недели на все. Срок немалый, если учесть, что дело следствием завершено и на все вопросы даны исчерпывающие, все объясняющие ответы. И срок ничтожный, если вдруг выяснятся мелочи, ранее не отработанные.
Недоработки есть в каждом деле, их не может не быть. Никто не безгрешен, в том числе и следователь. Особенно если это следователь Вагайцев, торопящийся в Гагры в декабре.
Смагин Кряжина не торопил. Встречая его в коридорах, дважды за пять дней заглянув к нему в кабинет, начальник управления ни разу не завел речь о деле Разбоева.
– Вчера видел твою балерину, – бросил он однажды, закуривая, едва переступил порог.
Тема была давно пережита, а потому задеть советника не могла. Тот даже не оторвался от записей, лишь стрельнув глазами в сторону вошедшего. Балерина, о которой зашла речь так неожиданно и несколько не к месту, была одна из солисток Большого, с коей Кряжин однажды едва не завел то, что на языке лириков именуется романом. Он всегда был сторонником изыска в отношениях, знатоком классики и любителем утонченности. Это и стало решающим в едва не совершенной Кряжиным ошибке. Но ошибку ту исправила сама прима. Только что потеряв голову от Кряжина и не успев ее еще как следует найти, она тут же увлеклась хореографом.
– Вероятно, закончились гастроли, – философски отнесся к новости Кряжин.
– Она стояла у входа в прокуратуру и взглядом, полным тоски, смотрела на бронзовую табличку. Бедная женщина... Она до тебя не дозвонилась?
– Дозвонилась, – Кряжин нехотя оторвался от какого-то протокола и поднял на Смагина взгляд. – Я послал ее в Большой. И не такая уж она бедная. «Ауди» перед входом видели? Она на нем.
– Вчера был на «Локомотиве»... – выждав, сменил тему начальник управления.
– Да вы о деле Разбоева никак спросить хотите? – перебил Кряжин.
– Нет-нет, работай, – засуетился госсоветник и покинул кабинет.
«Нет-нет, – мысленно передразнил Кряжин и снова склонился над делом. – Как же...»
«Тело расположено у подножия клена, головой в сторону остановки общественного транспорта... Руки раскинуты в стороны, при этом правая лежит вдоль туловища, а левая согнута в локте и ладонь тыльной стороной наружу находится на уровне головы...»
Кряжин не знал, как читают протоколы другие следователи. Не знал, но догадывался по их последующим действиям. Кому-то из них хватало изложенного, все написанное он воспринимал на веру, не желая мучить себя поисками. Другие врезались в материал, и половина из них дела переиначивала, приводя к тому же концу, да только с другой стороны, ибо считала такое развитие событий более правдоподобным.
1 2 3 4 5 6