Его голубые глаза уставились на Глиссельранд; и, как всегда, он не мог не восхититься ее красотой - просто удивительно, что она продолжает оставаться такой красавицей... Вежливому кавалеру и вспоминать не следует, сколько ей в действительности лет. По меньшей мере пятьдесят! - Но какое отношение все это имеет к тебе, дорогая, и ко мне?
- Фелтерин, милый мой, - Глиссельранд говорила с ним терпеливым тоном, словно с ребенком, - ты же сам прекрасно знаешь, как эти пьесы воздействуют на людские умы! Тебе разве не приходило в голову, что Молин, возможно, попытается использовать нас, чтобы получить власть над принцем?
- Дорогая, я согласен, что драматургия, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к магии. Но влияние различных пьес совершенно непредсказуемо, и Молин, будучи жрецом, прекрасно понимает, что ни один из наших спектаклей не может обеспечить ему именно того конкретного результата, которого он добивается. Изменения, которые происходят в сознании людей, когда они смотрят наши представления, столь незначительны, что скорее всего никаких ощутимых результатов и вовсе не принесут. Молин видел эти спектакли в Рэнке. И, конечно же, понимает - я в этом уверен! что подобным образом их использовать нельзя... А тебе не следует плохо думать о таком замечательном человеке, который столь любезно предложил нам организовать здесь театр и пригласил совершенно очаровательного художника, этого Лало, который нарисует нам декорации. И главное, позаботился, чтобы нас хорошо разместили и сытно кормили, пока мы не устроимся в Санктуарии как следует.
- Возможно, ты и прав, - промолвила Глиссельранд, помолчав минуту. - И все-таки ты меня удивляешь своим простодушием! Мы столько лет вместе, а ты по-прежнему невинен, точно дитя! Интересно, как тебе это удается...
Это замечание повергло Фелтерина в полнейшее недоумение, и он счел за лучшее вернуться к заучиванию текста; вполне нормальная реакция, ибо слова жены, ведущей актрисы театра, были совершенно недоступны его пониманию. Через минуту он был уже полностью поглощен той ужасной сценой, в которой король обнаруживает, что его молодая жена влюблена в своего пасынка, сына короля от предыдущего брака. Фелтерин жестом отчаяния схватился за свои пышные белоснежные волосы, невольно начиная репетировать и совершенно не замечая ласковой и снисходительной улыбки Глиссельранд, которая с нежностью во взоре наблюдала за ним.
Труппа в последние дни растеряла большую часть своего реквизита, поспешно покинув Рэнке, а так как в пьесе "Власть королей" действовали, естественно, сплошь лица королевской крови, то Фелтерину надлежало восполнить недостаток корон, скипетров и иных регалий высшей власти. С этой целью он отправился на рынок Санктуария, взяв с собой Снегелринга, которому предстояло играть в спектакле роль королевского сына Карела (роли королей Фелтерин всегда оставлял себе, а роли более юных и романтических персонажей отдавал тем, кто помоложе), и Лемпчина, совсем еще мальчишку, который в труппе выполнял обязанности прислуги. Им нужен был кузнец, но такой, который обладает хоть каким-то чувством стиля и навыком тонкой работы ведь изваять корону или скипетр совсем не то, что клепать обручи для бочек или ковать подковы.
И, разумеется, было неизбежно, что они тут же привлекут внимание тех посетителей рынка, что живут в Низовье или Лабиринте: ведь, столько лет исполняя на сцене роли королей, Фелтерин и в обыденной жизни держался с важностью монарха, не обладая, однако, соответствующей мудростью. Ведь ни один настоящий король не отправился бы на базар в сопровождении всего лишь одного взрослого телохранителя и какого-то неуклюжего мальчишки!
Им еще повезло, здорово повезло, что первыми, кто предпринял попытку ограбить старого актера, были далеко не лучшие воры Санктуария. В противном случае им точно пришлось бы проститься с объемистым кошельком, выданным Молином Факельщиком. А так получилось довольно забавно: карманники-недоучки налетели на Фелтерина, а их вожак (который при всей своей глупости умудрился дожить аж лет до восемнадцати) бросился им помогать да еще и нож выхватил - ну и тут же убедился, что актеры и в жизни владеют клинком ничуть не хуже, чем на сцене.
Кинжал Снегелринга мгновенно вылетел из аляповато разукрашенных ножен и, описав в воздухе красивую дугу, вонзился в руку вожака. Брызнула кровь. Нож выпал у воришки из рук. Остальные нападавшие с округлившимися от удивления глазами тут же бросились наутек, а их предводитель, зажимая рану, пошатываясь и подвывая от боли, поспешил заползти в какую-то щель.
Юные бандиты явно не ожидали, что Снегелринг, с его брюшком и огромными залысинами, столь ловко обращается с оружием.
- Смерть всем, кто выступит против нашего короля! - провозгласил Лемпчин; голос у него был уже вполне басовит, но Пока еще недостаточно глубок для сцены. Однако он тут же все и испортил, начав хихикать.
К счастью, юные карманники не были знакомы с принципами сценического искусства и восприняли заявление Лемпчина всерьез.
- Отличная игра, мой дорогой! - воскликнул Фелтерин, обращаясь к Снегелрингу. - А тебе, мой мальчик, - заметил он Лемпчину, - следует научиться не выходить из роли, пока не упадет занавес! Что, например, было бы с нами, если б они не убежали? Или решили, что мы так шутим?
- Ну и что, господин Снегелринг запросто покрошил бы их всех в капусту! - отвечал Лемпчин.
- Несомненно, это был бы прекрасный выход, - сказал Фелтерин, понижая голос на целую октаву, так что теперь он звучал, в точности как у мертвого оракула из пьесы "Нодрада". - Но в таком случае мы приобрели бы столько врагов, сколько дружков у этих юных мерзавцев, и однажды темной ночью, идучи один, ты непременно попался бы им, и тебе перерезали бы глотку.
Мальчишка шумно сглотнул.
- А нам пришлось бы искать другого мальчика на твое место, чтоб выносил за актерами ночные горшки, - добавил Снегелринг.
Лемпчин тут же забыл о страхе и покраснел. Фелтерин прекрасно знал: мальчишка недолюбливает Снегелринга, хотя и уважает его как актера; и, разумеется, мечтает когда-нибудь занять его место на сцене - если как следует вызубрит все роли и подстроит тому какой-нибудь несчастный случай.
- Ладно, пошли, - сказал Фелтерин, взъерошив Лемпчину волосы. - Вон та кузница, про которую говорил Лало - прямо через площадь. Пока я буду договариваться с кузнецом, постарайся уговорить его жену, чтобы погадала тебе по руке. Говорят, женщины С'данзо отлично гадают. Глядишь, она тебе еще великое будущее на подмостках предскажет!
Переговоры с кузнецом Даброу прошли вполне успешно, хотя тот с извинениями сообщил, что обладает недостаточным опытом в изготовлении королевских корон. Этому здоровенному мужику явно не по душе было повышенное внимание, которое Снегелринг уделил его жене Иллире, но он не сделал ни одного движения, чтобы положить этому конец. Вероятно, решил про себя Фелтерин, он просто не хочет выставлять себя круглым дураком, открыто проявляя ревность к какому-то толстому коротышке с лысеющей башкой. Однако сам он разубеждать кузнеца пока не спешил. Репутация Снегелринга, этого вечного дамского угодника, и без того скоро станет известна всему Санктуарию, что, конечно, приведет к дополнительным осложнениям для всей труппы. Так пусть это случится позднее, после того как люди уже привыкнут ходить в их театр, а труппа сумеет найти возможность успокоить особо рьяных критиков той распущенности, что якобы царит в актерской среде, - ведь даже в таком развращенном городе, как Санктуарий, более чем достаточно желающих обрушить на актеров "справедливое" возмущение по этому поводу.
Что же касается жены кузнеца, то Фелтерина сейчас гораздо больше интересовал ее наряд. И то, почему она красится так, что, на неподготовленный взгляд, выглядит совершеннейшей старухой.
Может, надеется на уважение, которое принято оказывать старикам? (Он прекрасно знал, что подобное уважение со стороны молодых чаще всего не более чем иллюзия. Его собственный почтенный возраст пока что обеспечил ему лишь не слишком доброжелательную и довольно завистливую терпимость со стороны молодежи, но уж никак не уважение. Никто и не думал считаться с его мнением; молодые лишь выжидали, когда он умрет и можно будет занять его место!) А может, эта Иллира скрывает какое-то горе? Она и не подумала отвечать на комплименты Снегелринга, чего тот явно не ожидал. На лице ее застыло вполне уместное профессиональное спокойствие, однако Фелтерин был не менее профессионален и догадался, что она как будто всем этим несколько удивлена и никак не может взять в толк, с чего бы это Снегелринг стал с ней заигрывать. Неужели она не знает, что актеры пользуются гримом не менее искусно, чем С'данзо, и в тех же самых целях? Неужели не понимает, что Снегелринг прекрасно разглядел под ее грубой маской пленительную молодую женщину?
Фелтерин отложил пока эту загадку - она была вполне достойна того, чтобы быть занесенной в реестр прочих его наблюдений по поводу удивительных проявлений человеческого характера, - и закончил разговор с Даброу.
А Лемпчин, поняв наконец, что гадалка вовсе не собирается бесплатно предсказывать ему будущее, стал канючить, выпрашивая в качестве утешения пирожное, и в итоге Снегелринг по дороге домой надрал ему уши.
Сам театр пока еще только строился - на развалинах здания, сгоревшего во время чумных бунтов и расположенного между Западной улицей и Прецессионной. Это было достаточно близко от дворца, чтобы принц мог приходить сюда, когда ему будет угодно, но все же не настолько близко, чтобы ранканские вельможи перестали чувствовать себя особо приближенными к королю во всех отношениях. Молин предложил сперва построить жилье для актеров на некотором расстоянии от здания театра, к примеру, в Западном районе, где велось новое строительство; но Глиссельранд дала понять - в самых выспренных и жеманных выражениях, - что актрисы не смогут чувствовать себя в безопасности, если им придется поздним вечером одним преодолевать такие расстояния, а обеспечить соответствующим сопровождением хотя бы ее одну обойдется Молину в сумму, которую он не мог себе позволить. После ее заявления у жреца просто не осталось выхода - кроме одного: грубо и прямо предложить ей самой позаботиться о телохранителях или обходиться без них. Но он этого не сделал, и жилые помещения теперь примыкали непосредственно к театру. Там, правда, было не слишком просторно, но все же это было значительно лучше любого другого жилья, какое они могли бы себе подыскать в рабочих кварталах возле Боен.
Архитектор храма Вашанки даже решил лично наблюдать за строительством, как будто ему было недостаточно работ по завершению городских стен, которым он уделял так много внимания и сил. Но, было похоже, только строительство театра способно удовлетворить его творческий пыл. Он предложил план создания огромной, даже роскошной сцены, однако совсем не обиделся, когда Фелтерин спокойно и авторитетно разъяснил ему, что сцена должна располагаться выше, а гримерные - ниже и за нею; а также напомнил о необходимости создания кладовых в крыльях здания, где можно было бы хранить реквизит по мере его накопления.
Строительство шло полным ходом, и здание театра уже начинало походить на театры старого Ранке. Был устроен даже просцениум - вещь невиданная нигде, кроме столичных театров, - а также ложи для высокопоставленных лиц, желавших не только смотреть спектакль, но и заставлять других любоваться ими; имелась и особая королевская ложа - на тот случай, если принц пожелает присутствовать на представлении. В конечном итоге театр тоже был вполне весомым политическим инструментом, особенно для тех, кто, подобно покойному императору, умел им пользоваться.
Поэтому Фелтерин не особенно удивился (хотя кое для кого это вполне могло бы стать сюрпризом!), когда, войдя в театр, увидел в вестибюле Бейсу Шупансею, попивавшую ячменный отвар в компании Глиссельранд и нескольких фрейлин, красота которых бледнела лишь в сравнении с самой Бейсой.
Фелтерин на секунду остановился, пораженный великолепием их нарядов. Одни только ткани, из которых было сшито платье Бейсы, стоили столько, что этой суммы с лихвой хватило бы на погашение всех театральных расходов. Таких роскошных одежд в Ранке никогда не видывали. А Шупансея, надо сказать, отлично умела носить свои наряды; грудь ее была соблазнительно обнажена, но сама Бейса держалась при этом с необычайным достоинством, гордо подняв голову, что, впрочем, выглядело вполне естественным и ничуть не было похоже на проявление высокомерия. Ярко окрашенная змея обвивала ее шею, подобно ожерелью, и это удивительно соответствовало той особой атмосфере, присущей театру.
За всю свою жизнь Фелтерин видел лишь одну-единственную женщину, которая выглядела бы столь же царственно: Глиссельранд в роли, кажется, Адрианы из "Храмового огня", однако он, разумеется, ни в коем случае не собирался сообщать об этом Бейсе!
- "Неужто день красою застит ночь?" - вместо приветствия процитировал он реплику из пьесы "Верховный маг", поскольку все еще не выяснил, каким титулом следует величать Шупансею. - "И не осколки ль дня - ночные звезды?"
Бейса улыбнулась и приподняла пленки, прикрывавшие ее "рыбьи" глаза. Она, разумеется, прекрасно понимала, что это всего лишь лесть, и сразу догадалась, почему он сейчас ею воспользовался. Но решила отнестись к этому милостиво и снисходительно.
- Я пришла посмотреть на ваш театр, - сказала она. - И, кроме того, мне бы хотелось сделать свой небольшой вклад в дело его успешного создания, если, конечно, здесь это сочтут приемлемым и уместным.
Фелтерин решил, что Шупансея ему определенно нравится.
- Ну разумеется! - воскликнул он. - Наверное, моя жена уже успела все вам тут показать. Или же вы ждали моего возвращения?
- Да, она все нам показала, и мы обсудили с ней, что я могла бы вам подарить. А пока мы ждали вас, она предложила нам отведать этих вкусных сладостей и замечательного ячменного отвара, который приготовила собственноручно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37