https://wodolei.ru/catalog/vanny/otdelnostoyashchie/akrilovye/
.. Совсем не красавец. Но бабам отчего-то это не
мешает. Наверное, есть в нем что-то эдакое, что компенсирует и отсутствие
мужской привлекательности, и довольно-таки средний достаток.
Он вошел в спальню, снял постельное белье и аккуратно сложил в большую
спортивную сумку. Сегодня же надо отнести его в прачечную. Хотя белье, в
сущности, совсем свежее, он постелил его только позавчера, но, коль эта
женщина больше здесь не появится, белье следует снять и выстирать. И
тщательно проверить всю квартиру на предмет дурацких мелочей, которые бабы
обычно притаскивают в квартиры своих холостых любовников, всякие там
халаты, зубные щетки, расчески и дезодоранты. Игорь таким образом вычищал
свое жилище каждый раз после разрыва с очередной пассией. Он не был
сентиментален, он был прагматичен. Во-первых, в доме не должно быть вещей,
которыми никто не пользуется. Во-вторых, каждая такая вещь, будучи
обнаруженной в неподходящий момент, может помешать развивающимся отношениям
с новой подругой.
Уборка заняла почти полчаса, квартира большая, и нужно было проверить
каждую полочку в каждом шкафу.
Он не любил неожиданностей вообще, а неприятных - тем более. Мелочей,
оставленных последней подругой, набралось почти на полный пакет, который
без малейших сожалений был отправлен в мусоропровод. Вот теперь можно
принять душ, переодеться, футболку и джинсы к которым она прижималась своей
надушенной одеждой, засунуть в стиральную машину.
И заняться наконец Делом.
НИКА
Из восьми живых душ, вверенных моему попечению, самым приличным был
Аргон. Добродушный, спокойный и рассудительный, он был к тому же наделен
потрясающей чуткостью и способностью к сопереживанию. Уже на второй день
проживания в своем новом доме я с уверенностью отдала ему первое место по
человеческим и душевным качествам. На этом почетном месте Аргон пребывает и
по сей день.
Номером вторым шел Патрик. Абсолютно непослушный, но, как ни странно,
отважный и честный. Сотворив какую-нибудь пакость, он не убегал и не
прятался, а нагло смотрел на меня широко расставленными глазами и
мужественно ждал наказания. Наказать его, по совести говоря, очень
хотелось, или запереть в темный чулан, или отшлепать от всей души, но я
пасовала перед его нахальной отвагой. Может, именно это безрассудное
нахальство и подкупало меня, а может, дело было в том, что Патрик часто
болел и мне постоянно приходилось заниматься его лечением, что, как
известно, стимулирует чувство привязанности. Так или иначе, но он стоял в
моей иерархии следующим после Аргона.
Третьей была Кассандра, она же Кася. Высокомерная, целомудренная и
жеманная. Эдакая благородная девица из пансиона. С точки зрения
общепринятой педагогики, у нее был один недостаток, всего один, но, на мой
взгляд, существенный: она ябедничала. С чувством собственного достоинства и
завидной методичностью Кася "стучала" на Патрика. Только на Патрика и
никогда - на Аргона, которого, как старшего по возрасту, она снисходительно
терпела. Патрика же, самого младшего, Кассандра ненавидела, и, как я
подозреваю, ненавидела люто. Но, будучи особой элегантной и воспитанной, не
позволяла себе проявлять свои чувства слишком уж демонстративно,
ограничиваясь мелким доносительством. При этом была она так невыносимо
красива, так совершенна и гармонична, что я прощала ей все. Я просто не
могла на нее Сердиться.
Эти трое - Аргон, Патрик и Кассандра - не воспринимали меня как
прислугу, именно поэтому им были отданы первые три места в моем сердце. С
остальными пятью жителями этой огромной квартиры дело обстояло куда
сложнее.
На четвертом месте стоял Николай Григорьевич, или, как я его называла
про себя, Старый Хозяин. Было у него еще одно прозвище, которое я,
разумеется, никогда не произносила вслух: Главный Объект. Именно из-за его
больного сердца семье Сальниковых и понадобилась помощница "с проживанием",
желательно умеющая распознавать развивающийся приступ и оказывать первую
помощь, а наличествующая язва желудка требовала жесткой диеты и,
соответственно, человека, выполняющего функции поварихи и диетсестры.
Главной моей задачей было не оставлять Старого Хозяина дома одного. Ни при
каких условиях и ни под каким предлогом. Так, во всяком случае,
сформулировали цель моего найма. Уже потом, спустя пару недель, я поняла,
что на самом деле мне придется не просто следить за самочувствием Главного
Объекта, но и охранять его от всяческих волнений и переживаний, которые
могут спровоцировать приступ. Но это уже потом...
Семидесятилетний Николай Григорьевич был чудным стариканом,
некапризным и неприхотливым. И очень больным. Это я вам как врач говорю. Он
прожил длинную и во всех отношениях достойную жизнь, был долго и счастливо
женат, овдовел всего год назад, и портрет его покойной супруги Аделаиды
Тимофеевны висел в его комнате. О своей Адочке он мог рассказывать часами,
и уже к концу первого месяца моего пребывания у Сальниковых я точно знала,
что "при Адочке все было не так".
Я слушала его рассказы, смотрела на портрет женщины с жестким взглядом
и сурово поджатыми губами и делала выводы. Адочка держала семью в железном
кулаке, при ней никто и пикнуть не смел, у каждого был свой круг
обязанностей, за исполнение которых строго спрашивалось. Никогда не вставал
вопрос, кому идти за хлебом или кому пылесосить ковры. Шестеро членов семьи
были организованы в идеально отлаженный механизм, не дающий сбоев. Все
любили друг друга, заботились друг о друге, и, конечно же, дедушка, сиречь
Главный Объект, никогда не оставался один. Каждый день за ужином вся семья
собиралась вместе, отсутствовать разрешалось только тем, кто пошел в театр
или уехал в командировку или в отпуск. Даже поход в кино не считался
уважительной причиной для отсутствия за ужином, ведь понятно, что
театральные спектакли начинаются в семь вечера, и тут уж ничего не
поделаешь, а в кино можно сходить и днем, и попозже вечером.
После смерти Адочки все пошло наперекосяк, и с этим бедный Николай
Григорьевич никак не мог смириться. Он не понимал, почему так трудно стало
устроить, чтобы кто-нибудь непременно был дома, почему вдруг оказывается,
что нет хлеба или закончилось масло, и почему семья перестала собираться за
ужином. Он не понимал.:. Но я-то понимала. Произошла нормальная реакция
"отката". Сжатая до предела властной Адочкиной рукой пружина распрямилась и
расшвыряла всех по разным углам. Теперь каждый член семьи, кроме Старого
Хозяина, жил так, как хотел, им надоело быть винтиками в сложном механизме,
сконструированном Аделаидой Тимофеевной, они возжелали побыть
самостоятельными единицами. Всех все устраивало, но... Был общий дом,
который надо содержать в порядке. Была кухня, на которой желательно иметь
приготовленную вкусную еду. Был дед.
И с дедом надо сидеть. И никто не хочет жертвовать своими планами.
Поэтому было решено пожертвовать деньгами и одной комнатой, бывшим
кабинетом Адочки.
На пятом месте, следом за Николаем Григорьевичем, находился его сын
Павел, Павел Николаевич Сальников.
По моей личной классификации он относился к категории Гомеров, и не
потому, что был гениальным рассказчиком или поэтом, а потому, что был
Великим Слепцом.
Я обожаю таких мужиков, они встречаются довольно часто и дают мне
массу поводов для гомерического хохота. Правда, хохот этот бывает чаще
горьким, нежели веселым, но все-таки... Великий Слепец - это человек,
который категорически отказывается видеть то, что есть на самом деле. Это
не дефект зрения, это характер такой.
С Великими Слепцами легко ладить, достаточно всего лишь не заставлять
их видеть и понимать то, чего они видеть и понимать не хотят. Но бог мой,
как же трудно с ними жить!
Наш Слепец являл собой красивого мужчину сорока четырех лет,
начальника отдела в какой-то фирме, торгующей кондиционерами. С тем, чтобы
угодить ему с кормежкой, у меня проблем не было, он все равно не видел, что
лежит на тарелке, потому как питался, уткнувшись в телевизор. Ему было
абсолютно безразлично, насколько тщательно вытерта пыль и есть ли потеки на
оконных стеклах. Он не видел вокруг себя ничего, в том числе и меня.
По-моему, он даже не понял, что в семье появилась домработница, во всяком
случае, ни с какими просьбами и поручениями он ко мне не обращался, а если
ему что-то было нужно, он либо покорно ждал, пока кто-нибудь ему это
сделает, либо оставлял свою потребность неудовлетворенной. О том, чтобы
сделать это самому, вопрос как-то не стоял Помнится, в один из первых дней
я подала ему после ужина чай и забыла положить ложечку, чтобы размешать
сахар. Гомер минут пять молча сидел над дымящейся чашкой, не отрывая глаз
от телевизионного экрана, и я очнулась только тогда, когда обнаружила, что
он помешивает в чашке черенком вилки. А ведь мог или меня попросить, или
оторвать задницу от стула и сам взять ложку. Никто не принес - ладно,
обойдемся... Главное, чтобы его никто не трогал, чтобы никто не приставал,
чтобы ни с кем не нужно было разговаривать. Из рассказов Старого Хозяина я
уже знала, что "при Адочке" ежевечерние отчеты о прошедшем дне были
обязательными, при этом особо пристальное внимание уделялось именно сыну,
он являлся для матери первоочередным объектом критики, ему без конца
давались советы, и ему постоянно предъявлялись всяческие требования. И вот
результат. Теперь Великий Слепец не стремится ни во что вникать и не хочет,
чтобы к нему лезли.
Зато жена у Гомера более чем зрячая. Она не просто все видит, она
видит даже то, чего и в природе-то нет.
Знаете, есть такая категория людей, которые во всем сразу подозревают
наихудшее. Если пошел дождь, то он непременно "будет теперь идти всю
неделю", а если кто-то сказал комплимент, то к гадалке не ходи -
"подлизывается ему от тебя что-то нужно". У таких людей рюмка водки,
выпитая после прогулки на тридцатиградусном морозе, - прямой путь к
алкоголизму.
Вообще-то, Наталья Сергеевна мне нравится, во всяком случае, в ней нет
ничего такого, что вызывало бы у меня явственное отторжение. Да, она
относится ко мне как к прислуге, заваливает массой указаний и поручений, но
ведь это моя работа, я за нее деньги получаю. Так что я не в претензии. И
потом, она все-таки помнит, что прислуга - это не порода домашних животных
и не разновидность бытовой техники, прислуга - это наименование должности,
в которой состою я, Ника Кадырова. И у меня, как и у любого человека, есть
такие вещи, как настроение, состояние здоровья, желания и потребности.
Мадам (именно так я зову про себя Наталью) все это понимает и даже
иногда пытается с этим считаться. Правда, далеко не всегда у нее это
получается.
На двух последних местах в моей иерархии стоят детки - студент Денис и
школьница Алена. Эта парочка на удивление быстро приспособилась к тому, что
в доме есть домработница. Денис - сын Натальи от первого брака, отчество у
него Владимирович и фамилия - Писаренко, а не Сальников. Алена же общая
дочь Гомера и Мадам Как эти двое меня достали... В страшном сне не
приснится.
***
Самое трудное в моей новой работе - пережить утро в будний день.
Первым, около половины восьмого, уходит Денис, ему долго добираться до
института. В восемь двадцать убегает в школу Алена, без четверти девять
отбывает Гомер, последней отплывает Мадам. К моменту ее ухода я должна
успеть не только покормить всех завтраками (каждого - в свое время и по
индивидуальному меню), но и выгулять Аргона, и сходить в магазин, и купить
все, что нужно на предстоящий день. Это не зверство хозяев, а суровая
необходимость: когда все разойдутся по местам службы и учебы, я не смогу
уйти и оставить Николая Григорьевича одного. Таково было самое первое и
главное условие моего найма.
Утреннее кормление личного состава - это целая эпопея, расскажу
подробнее, чтобы было понятно. Старый Хозяин просыпается в шесть утра,
минут через десять, после того, как он умоется и побреется, я должна
принести ему чай с какой-нибудь плюшечкой, намазанной маслом. В семь
питается Денис, причем обильно так, от души, котлетой или куском мяса с
гарниром, желателен салат. В восемь кормится Алена, но назвать это
кормлением можно с большой долей условности. Девица помешана на
манекенщицах и стремится стать такой же худой и плоской, как они, для чего,
по ее мнению, нужно не есть вообще, а если что-то принимать внутрь, то
исключительно руководствуясь рекомендациями опытных "похудистов". Завтрак
Алены состоит из стакана кефира нулевой жирности и куска подсушенного в
тостере "Бородинского" хлеба. Никакой другой кефир и никакой другой хлеб
тут не проходят, и если я не обеспечу наличие требуемого продукта, будущая
манекенщица уходит в школу голодной и с таким выражением на лице, какого
вам, дорогие мои, лучше не видеть. И, разумеется, вечером мамочке
всенепременно будет сообщено о том, что домработница не позаботилась о
завтраке, и вообще неизвестно, чем она целыми днями занимается и за что ей
деньги платят. Я ничего не выдумываю, своими ушами слышала.
В восемь пятнадцать в кухню вступает Гомер, который ест, в принципе,
то же самое, что и Денис, только все это нужно снова греть. Без четверти
девять, проводив нежной улыбкой мужа и закрыв за ним дверь, выплывает в
шелковом пеньюаре Мадам, истово борющаяся за сохранение и максимальное
продление молодости и красоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
мешает. Наверное, есть в нем что-то эдакое, что компенсирует и отсутствие
мужской привлекательности, и довольно-таки средний достаток.
Он вошел в спальню, снял постельное белье и аккуратно сложил в большую
спортивную сумку. Сегодня же надо отнести его в прачечную. Хотя белье, в
сущности, совсем свежее, он постелил его только позавчера, но, коль эта
женщина больше здесь не появится, белье следует снять и выстирать. И
тщательно проверить всю квартиру на предмет дурацких мелочей, которые бабы
обычно притаскивают в квартиры своих холостых любовников, всякие там
халаты, зубные щетки, расчески и дезодоранты. Игорь таким образом вычищал
свое жилище каждый раз после разрыва с очередной пассией. Он не был
сентиментален, он был прагматичен. Во-первых, в доме не должно быть вещей,
которыми никто не пользуется. Во-вторых, каждая такая вещь, будучи
обнаруженной в неподходящий момент, может помешать развивающимся отношениям
с новой подругой.
Уборка заняла почти полчаса, квартира большая, и нужно было проверить
каждую полочку в каждом шкафу.
Он не любил неожиданностей вообще, а неприятных - тем более. Мелочей,
оставленных последней подругой, набралось почти на полный пакет, который
без малейших сожалений был отправлен в мусоропровод. Вот теперь можно
принять душ, переодеться, футболку и джинсы к которым она прижималась своей
надушенной одеждой, засунуть в стиральную машину.
И заняться наконец Делом.
НИКА
Из восьми живых душ, вверенных моему попечению, самым приличным был
Аргон. Добродушный, спокойный и рассудительный, он был к тому же наделен
потрясающей чуткостью и способностью к сопереживанию. Уже на второй день
проживания в своем новом доме я с уверенностью отдала ему первое место по
человеческим и душевным качествам. На этом почетном месте Аргон пребывает и
по сей день.
Номером вторым шел Патрик. Абсолютно непослушный, но, как ни странно,
отважный и честный. Сотворив какую-нибудь пакость, он не убегал и не
прятался, а нагло смотрел на меня широко расставленными глазами и
мужественно ждал наказания. Наказать его, по совести говоря, очень
хотелось, или запереть в темный чулан, или отшлепать от всей души, но я
пасовала перед его нахальной отвагой. Может, именно это безрассудное
нахальство и подкупало меня, а может, дело было в том, что Патрик часто
болел и мне постоянно приходилось заниматься его лечением, что, как
известно, стимулирует чувство привязанности. Так или иначе, но он стоял в
моей иерархии следующим после Аргона.
Третьей была Кассандра, она же Кася. Высокомерная, целомудренная и
жеманная. Эдакая благородная девица из пансиона. С точки зрения
общепринятой педагогики, у нее был один недостаток, всего один, но, на мой
взгляд, существенный: она ябедничала. С чувством собственного достоинства и
завидной методичностью Кася "стучала" на Патрика. Только на Патрика и
никогда - на Аргона, которого, как старшего по возрасту, она снисходительно
терпела. Патрика же, самого младшего, Кассандра ненавидела, и, как я
подозреваю, ненавидела люто. Но, будучи особой элегантной и воспитанной, не
позволяла себе проявлять свои чувства слишком уж демонстративно,
ограничиваясь мелким доносительством. При этом была она так невыносимо
красива, так совершенна и гармонична, что я прощала ей все. Я просто не
могла на нее Сердиться.
Эти трое - Аргон, Патрик и Кассандра - не воспринимали меня как
прислугу, именно поэтому им были отданы первые три места в моем сердце. С
остальными пятью жителями этой огромной квартиры дело обстояло куда
сложнее.
На четвертом месте стоял Николай Григорьевич, или, как я его называла
про себя, Старый Хозяин. Было у него еще одно прозвище, которое я,
разумеется, никогда не произносила вслух: Главный Объект. Именно из-за его
больного сердца семье Сальниковых и понадобилась помощница "с проживанием",
желательно умеющая распознавать развивающийся приступ и оказывать первую
помощь, а наличествующая язва желудка требовала жесткой диеты и,
соответственно, человека, выполняющего функции поварихи и диетсестры.
Главной моей задачей было не оставлять Старого Хозяина дома одного. Ни при
каких условиях и ни под каким предлогом. Так, во всяком случае,
сформулировали цель моего найма. Уже потом, спустя пару недель, я поняла,
что на самом деле мне придется не просто следить за самочувствием Главного
Объекта, но и охранять его от всяческих волнений и переживаний, которые
могут спровоцировать приступ. Но это уже потом...
Семидесятилетний Николай Григорьевич был чудным стариканом,
некапризным и неприхотливым. И очень больным. Это я вам как врач говорю. Он
прожил длинную и во всех отношениях достойную жизнь, был долго и счастливо
женат, овдовел всего год назад, и портрет его покойной супруги Аделаиды
Тимофеевны висел в его комнате. О своей Адочке он мог рассказывать часами,
и уже к концу первого месяца моего пребывания у Сальниковых я точно знала,
что "при Адочке все было не так".
Я слушала его рассказы, смотрела на портрет женщины с жестким взглядом
и сурово поджатыми губами и делала выводы. Адочка держала семью в железном
кулаке, при ней никто и пикнуть не смел, у каждого был свой круг
обязанностей, за исполнение которых строго спрашивалось. Никогда не вставал
вопрос, кому идти за хлебом или кому пылесосить ковры. Шестеро членов семьи
были организованы в идеально отлаженный механизм, не дающий сбоев. Все
любили друг друга, заботились друг о друге, и, конечно же, дедушка, сиречь
Главный Объект, никогда не оставался один. Каждый день за ужином вся семья
собиралась вместе, отсутствовать разрешалось только тем, кто пошел в театр
или уехал в командировку или в отпуск. Даже поход в кино не считался
уважительной причиной для отсутствия за ужином, ведь понятно, что
театральные спектакли начинаются в семь вечера, и тут уж ничего не
поделаешь, а в кино можно сходить и днем, и попозже вечером.
После смерти Адочки все пошло наперекосяк, и с этим бедный Николай
Григорьевич никак не мог смириться. Он не понимал, почему так трудно стало
устроить, чтобы кто-нибудь непременно был дома, почему вдруг оказывается,
что нет хлеба или закончилось масло, и почему семья перестала собираться за
ужином. Он не понимал.:. Но я-то понимала. Произошла нормальная реакция
"отката". Сжатая до предела властной Адочкиной рукой пружина распрямилась и
расшвыряла всех по разным углам. Теперь каждый член семьи, кроме Старого
Хозяина, жил так, как хотел, им надоело быть винтиками в сложном механизме,
сконструированном Аделаидой Тимофеевной, они возжелали побыть
самостоятельными единицами. Всех все устраивало, но... Был общий дом,
который надо содержать в порядке. Была кухня, на которой желательно иметь
приготовленную вкусную еду. Был дед.
И с дедом надо сидеть. И никто не хочет жертвовать своими планами.
Поэтому было решено пожертвовать деньгами и одной комнатой, бывшим
кабинетом Адочки.
На пятом месте, следом за Николаем Григорьевичем, находился его сын
Павел, Павел Николаевич Сальников.
По моей личной классификации он относился к категории Гомеров, и не
потому, что был гениальным рассказчиком или поэтом, а потому, что был
Великим Слепцом.
Я обожаю таких мужиков, они встречаются довольно часто и дают мне
массу поводов для гомерического хохота. Правда, хохот этот бывает чаще
горьким, нежели веселым, но все-таки... Великий Слепец - это человек,
который категорически отказывается видеть то, что есть на самом деле. Это
не дефект зрения, это характер такой.
С Великими Слепцами легко ладить, достаточно всего лишь не заставлять
их видеть и понимать то, чего они видеть и понимать не хотят. Но бог мой,
как же трудно с ними жить!
Наш Слепец являл собой красивого мужчину сорока четырех лет,
начальника отдела в какой-то фирме, торгующей кондиционерами. С тем, чтобы
угодить ему с кормежкой, у меня проблем не было, он все равно не видел, что
лежит на тарелке, потому как питался, уткнувшись в телевизор. Ему было
абсолютно безразлично, насколько тщательно вытерта пыль и есть ли потеки на
оконных стеклах. Он не видел вокруг себя ничего, в том числе и меня.
По-моему, он даже не понял, что в семье появилась домработница, во всяком
случае, ни с какими просьбами и поручениями он ко мне не обращался, а если
ему что-то было нужно, он либо покорно ждал, пока кто-нибудь ему это
сделает, либо оставлял свою потребность неудовлетворенной. О том, чтобы
сделать это самому, вопрос как-то не стоял Помнится, в один из первых дней
я подала ему после ужина чай и забыла положить ложечку, чтобы размешать
сахар. Гомер минут пять молча сидел над дымящейся чашкой, не отрывая глаз
от телевизионного экрана, и я очнулась только тогда, когда обнаружила, что
он помешивает в чашке черенком вилки. А ведь мог или меня попросить, или
оторвать задницу от стула и сам взять ложку. Никто не принес - ладно,
обойдемся... Главное, чтобы его никто не трогал, чтобы никто не приставал,
чтобы ни с кем не нужно было разговаривать. Из рассказов Старого Хозяина я
уже знала, что "при Адочке" ежевечерние отчеты о прошедшем дне были
обязательными, при этом особо пристальное внимание уделялось именно сыну,
он являлся для матери первоочередным объектом критики, ему без конца
давались советы, и ему постоянно предъявлялись всяческие требования. И вот
результат. Теперь Великий Слепец не стремится ни во что вникать и не хочет,
чтобы к нему лезли.
Зато жена у Гомера более чем зрячая. Она не просто все видит, она
видит даже то, чего и в природе-то нет.
Знаете, есть такая категория людей, которые во всем сразу подозревают
наихудшее. Если пошел дождь, то он непременно "будет теперь идти всю
неделю", а если кто-то сказал комплимент, то к гадалке не ходи -
"подлизывается ему от тебя что-то нужно". У таких людей рюмка водки,
выпитая после прогулки на тридцатиградусном морозе, - прямой путь к
алкоголизму.
Вообще-то, Наталья Сергеевна мне нравится, во всяком случае, в ней нет
ничего такого, что вызывало бы у меня явственное отторжение. Да, она
относится ко мне как к прислуге, заваливает массой указаний и поручений, но
ведь это моя работа, я за нее деньги получаю. Так что я не в претензии. И
потом, она все-таки помнит, что прислуга - это не порода домашних животных
и не разновидность бытовой техники, прислуга - это наименование должности,
в которой состою я, Ника Кадырова. И у меня, как и у любого человека, есть
такие вещи, как настроение, состояние здоровья, желания и потребности.
Мадам (именно так я зову про себя Наталью) все это понимает и даже
иногда пытается с этим считаться. Правда, далеко не всегда у нее это
получается.
На двух последних местах в моей иерархии стоят детки - студент Денис и
школьница Алена. Эта парочка на удивление быстро приспособилась к тому, что
в доме есть домработница. Денис - сын Натальи от первого брака, отчество у
него Владимирович и фамилия - Писаренко, а не Сальников. Алена же общая
дочь Гомера и Мадам Как эти двое меня достали... В страшном сне не
приснится.
***
Самое трудное в моей новой работе - пережить утро в будний день.
Первым, около половины восьмого, уходит Денис, ему долго добираться до
института. В восемь двадцать убегает в школу Алена, без четверти девять
отбывает Гомер, последней отплывает Мадам. К моменту ее ухода я должна
успеть не только покормить всех завтраками (каждого - в свое время и по
индивидуальному меню), но и выгулять Аргона, и сходить в магазин, и купить
все, что нужно на предстоящий день. Это не зверство хозяев, а суровая
необходимость: когда все разойдутся по местам службы и учебы, я не смогу
уйти и оставить Николая Григорьевича одного. Таково было самое первое и
главное условие моего найма.
Утреннее кормление личного состава - это целая эпопея, расскажу
подробнее, чтобы было понятно. Старый Хозяин просыпается в шесть утра,
минут через десять, после того, как он умоется и побреется, я должна
принести ему чай с какой-нибудь плюшечкой, намазанной маслом. В семь
питается Денис, причем обильно так, от души, котлетой или куском мяса с
гарниром, желателен салат. В восемь кормится Алена, но назвать это
кормлением можно с большой долей условности. Девица помешана на
манекенщицах и стремится стать такой же худой и плоской, как они, для чего,
по ее мнению, нужно не есть вообще, а если что-то принимать внутрь, то
исключительно руководствуясь рекомендациями опытных "похудистов". Завтрак
Алены состоит из стакана кефира нулевой жирности и куска подсушенного в
тостере "Бородинского" хлеба. Никакой другой кефир и никакой другой хлеб
тут не проходят, и если я не обеспечу наличие требуемого продукта, будущая
манекенщица уходит в школу голодной и с таким выражением на лице, какого
вам, дорогие мои, лучше не видеть. И, разумеется, вечером мамочке
всенепременно будет сообщено о том, что домработница не позаботилась о
завтраке, и вообще неизвестно, чем она целыми днями занимается и за что ей
деньги платят. Я ничего не выдумываю, своими ушами слышала.
В восемь пятнадцать в кухню вступает Гомер, который ест, в принципе,
то же самое, что и Денис, только все это нужно снова греть. Без четверти
девять, проводив нежной улыбкой мужа и закрыв за ним дверь, выплывает в
шелковом пеньюаре Мадам, истово борющаяся за сохранение и максимальное
продление молодости и красоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10