Несколько раз поначалу случалось, что она ставила на огонь вы-
нутую из холодильника кастрюлю с супом, а через несколько минут оказыва-
лось, что вместо супа греется квашеная капуста. Теперь Лена всегда про-
веряла кастрюли, но почему-то не сразу, а после того, как поставит их на
огонь. Логику ее действий Платонов понять не мог, но считал эту стран-
ность несущественной.
Скрипнула дверца духовки, что-то громыхнуло - Лена достала сковороду.
Снова дверца холодильника, звяканье приборов в резко открытом выдвижном
ящике рабочего стола, потом многообещающее шипенье. Платонов понял, что
из холодильника достали масло, а из ящика - нож, и сейчас Лена пожарит
ему какое-нибудь необыкновенно вкусное мясо. Он с закрытыми глазами
представлял себе ее пухленькую фигурку в свободном свитере, снующую от
плиты к столу, ее сосредоточенно наморщенный носик, длинные темно-шоко-
ладные волосы, перехваченные простенькой ленточкой. Слух у Платонова был
превосходный, и такого рода "подслушивание" доставляло ему огромное удо-
вольствие, потому что заставляло работать и логическое мышление, и па-
мять, и фантазию.
Прислушиваясь к доносящимся из кухни звукам, он почувствовал, что его
немного отпустило. Боль от мысли о смерти Тарасова была по-прежнему
сильной, но ощущение безысходности притупилось.
После ужина Лена свернулась калачиком на полу, положив голову Плато-
нову на колени.
- Я же вижу, у тебя неприятности, - тихонько произнесла она. - Почему
ты мне никогда ничего не рассказываешь? Ты по-прежнему считаешь меня ре-
бенком, да?
- Не в этом дело, Аленушка, - ласково ответил он, пропуская сквозь
пальцы ее длинные шелковистые волосы. - Просто тебе незачем это знать.
- Но почему?
- Мы с тобой тысячу раз это обсуждали, - терпеливо сказал Дмитрий. -
Я работаю в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью.
Ты представляешь себе, что такое организованная преступность? Книжки чи-
таешь?
- И газеты тоже, - усмехнулась Лена. - Ты меня стращать собрался?
- Собрался, - подтвердил он. - И не стращать, а объяснять, что это на
самом деле все очень непросто и очень опасно. А у тебя вообще положение
сложное вдвойне. О наших с тобой отношениях знает, по-моему, вся Москва,
за исключением моей жены. Стало быть, захотев оказать на меня воз-
действие, в первую очередь схватятся за тебя. А у тебя, помимо меня, ду-
рака никчемного, еще и брат любимый, который тоже работает не абы где, а
в Главном управлении по борьбе с экономическими преступлениями. Соот-
ветственно, если он кому-то понадобится, то опять-таки возьмутся за те-
бя. Ты живешь одна, справиться с тобой - проще пареной репы.
- Логики не вижу. Допустим, ты меня убедил, что моя жизнь в опаснос-
ти. Но это никак не объясняет твоего нежелания делиться со мной своими
неприятностями.
- Но ты согласна, что благодаря Сергею и мне над тобой висит постоян-
ная угроза?
- Допустим.
- Так не пойдет. Согласна или нет?
- Ну, согласна.
- А теперь подумай вот над чем. Если над тобой, человеком вполне мир-
ным и занимающимся музыкой, висит постоянная опасность, то в какой обс-
тановке существуем мы с твоим братом? Мы двадцать четыре часа в сутки
ходим по лезвию бритвы и, добираясь поздно вечером домой, тихонько бла-
годарим судьбу за еще один прожитый день. Но мы с Серегой - мужики
сильные, опытные, битые. Мы свои силы оцениваем реально и опасность не
преуменьшаем, но и не преувеличиваем. А если мы с ним будем про все свои
проблемы докладывать тебе, то представь, во что превратится твоя жизнь.
Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Не очень.
- Тогда маленький пример. Мама ведет ребенка удалять зуб. "Я совсем
не боюсь, - говорит ей малыш. - Это же, наверное, не больно". А мама
идет ни жива ни мертва. И хотя ей в детстве тоже удаляли молочные зубки
и она прекрасно помнит, что это абсолютно не больно, ей кажется, что ее
малыш садится не в зубоврачебное кресло, а прямо на электрический стул.
Ей кажется, что ему причинят непереносимые страдания. Короче, маме эта
процедура стоит в сто раз больше здоровья и нервных клеток, чем ребенку.
Теперь понятно?
- Теперь понятно, - кивнула Лена. Голова ее по-прежнему лежала у него
на коленях, поэтому кивок был обозначен тем, что девушка потерлась щекой
о его брюки. - Несмотря на то, что ты старше меня на пятнадцать лет, ты
боишься, что я буду воспринимать тебя с точки зрения матери. Ты не пере-
дергиваешь, Платонов?
- А женщины всегда нас так воспринимают, - усмехнулся он. - Об этом
много написано, особенно в прозе XIX века. Да и сейчас нет-нет, да и
мелькнет. Вот хоть у Эдуарда Тополя, например.
- Ты что, Тополя читаешь? - возмутилась Лена. Она резко откинулась
назад и теперь сидела на ковре, сверкая негодующим взглядом.
- А в чем дело? - весело поинтересовался Дмитрий. Конечно, он прек-
расно знал, в чем дело, но ему нравилось дразнить Алену. У нее был неве-
роятно строгий вкус и высокие требования ко всему, что касалось ис-
кусства, будь то музыка или литература, кино или живопись.
- Ты еще спрашиваешь, в чем дело! Я же запретила тебе читать его кни-
ги. Это дешевка, это конъюнктурная чернуха-порнуха, это...
Она задохнулась от возмущения и не смогла найти нужных слов, только
яростно сверкала темными большими глазами.
Дмитрий смотрел на нее и умилялся. Она все еще полагает, что один че-
ловек может что-то запретить другому и этот запрет будет эффективным.
Типичное материнское мышление. Когда один человек говорит: "Я запрещаю",
у другого может быть только две реакции. Либо "Ну и запрещай. А я все
равно буду это делать, и даже скрывать от тебя не стану", либо "Я все
равно буду делать, только постараюсь, чтобы ты не узнал". Не родился еще
человек, который в ответ на запрещение искренне подумал бы: "Ни за что
не буду больше так делать".
- А мне нравится, - поддел он Лену. - По-моему, прекрасный писатель,
напрасно ты его ругаешь.
- Ты... - Она вдруг расхохоталась. - Мерзавец ты, Платонов! Подловил
меня все-таки. Ладно, сдаюсь, ты прав. Если я способна так завестись
только оттого, что мы не сошлись в литературных вкусах, то из-за твоих
неприятностей я и в самом деле с ума сойду. Чего тебе принести? Выпить
хочешь?
Она легко поднялась с пола и потянулась к застекленной секции большой
мебельной стенки, где стояли рюмки и фужеры.
- А что у тебя есть? - поинтересовался Платонов.
- Что ты приносил, то и есть. Я же сама спиртное не покупаю. Водка
еще осталась, коньяк, ликер персиковый и какое-то вино, кажется, мадера.
Налить?
- Водку не хочу, - помотал головой Дмитрий, - Хотя надо бы выпить. За
помин души только водку можно. Ладно, налей, только чуть-чуть.
Лена молча налила в маленькую стопку водку, принесла из кухни тарелку
с немудреной закуской и поставила все это на столик перед креслом, в ко-
тором сидел Платонов.
- Кто-нибудь умер? - спросила она почти шепотом.
- Да, милая. Умер замечательный человек, удивительный, человек такой
доброты и душевной чистоты, каких я никогда не встречал. Пусть земля ему
будет пухом!
Он залпом выпил водку, закусывать не стал, снова откинулся в кресле и
прикрыл глаза.
- Он - твой друг? - спросила Лена, отодвигая пустую стопку подальше
от края стола и снова усаживаясь на пол.
- Ну, можно и так сказать. Хотя нет, пожалуй, другом его нельзя было
назвать.
- Почему?
- Потому что мы почти ничего не знали друг о друге. Вот спроси меня,
как он познакомился со своей женой, какую еду он любит, видит ли цветные
сны - а я этого не знаю. Друзья обычно знают такие вещи, а я про него
ничего такого не знал. И он про меня тоже.
- Что же вас связывало?
- Это трудно объяснить, Аленушка. Мы могли месяцами не видеться и да-
же не перезваниваться, но, когда встречались, у меня появлялось удиви-
тельное ощущение, что рядом со мной находится человек, который никогда
меня не предаст. Никогда. Что бы ни случилось. Обычно так воспринимаешь
очень близкого и давнего друга, а он не был моим другом. Просто он
был... Нет, я не умею это сказать. Ощущение очень яркое, выпуклое, даже
осязаемое, а слов подобрать не могу. Мне будет трудно без него.
- Но почему? - настойчиво спрашивала Лена, которая во всем любила ло-
гичность и законченность. - Если вы так редко виделись и не были
друзьями, то почему тебе будет без него трудно? В чем именно ты не смо-
жешь без него обойтись?
"Дурак! - с досадой осадил себя Платонов. - Чего разболтался? Сенти-
ментальный козел".
- Не обращай внимания на мою болтовню, - уклончиво пробормотал он,
наклоняясь и обнимая Лену. - Он был хорошим человеком, и мне жаль, что
он умер. Вот и все.
Он украдкой посмотрел на часы. Слава Богу, уже почти половина двенад-
цатого, можно прекратить все разговоры и идти спать. Все-таки хорошо,
что он остался здесь. Ему очень хотелось выговорится, сказать вслух, в
полный голос о том, как ему больно. И еще ему очень хотелось помянуть
Юрия Ефимовича Тарасова. Помянуть не тайком, наливая рюмку за дверцей
холодильника и занюхивая водку рукавом, а открыто сказать хотя бы нес-
колько добрых и искренних слов в память об этом человеке, и чтобы эти
слова непременно хоть кто-нибудь услышал. Ему это удалось, и стало
действительно легче.
Просторные начальственные кабинеты ушли в прошлое, теперь в моде были
небольшие уютные рабочие комнаты. На легких черных "угловых" столах,
пришедших на смену тяжелым монстрам из орехового дерева с зеленым сукном
и вычурными завитушками, появились компьютеры, а вместо собраний сочине-
ний классиков марксизма-ленинизма навесные полки и книжные шкафы ломи-
лись от литературы по экономике, финансам, компьютерным технологиям. Не-
малое место занимал и законодательный материал, и книги на иностранных
языках.
Открыв дверь и войдя в комнату, Виталий Васильевич Сайнес в раздраже-
нии швырнул плащ на кресло для посетителей, уселся, не зажигая света, за
стол и обхватил голову руками. Ему надо подумать, сосредоточиться и по-
думать. Как неожиданно все обернулось!
Тарасов умер. Несомненно, это хорошо. Хотя сам Тарасов ничем ему не
мешал и вообще больше не работал в системе минсредмаша, но без него
как-то спокойнее. Он был слишком умен и слишком хорошо разбирался во
всем, что связано с цветными и драгоценными металлами, поэтому в любой
момент мог догадаться. Слава Богу, пока не догадался. Теперь уж не дога-
дается.
Плохо другое: Тарасов не просто умер. Он убит. И теперь милиция нач-
нет искать того, кому это было выгодно. А кому это было выгодно? Кому
мог насолить этот романтический дурачок, обладатель глубочайших и уни-
кальных знаний, которые он так и не научился использовать на благо
собственному карману? Навлек на себя гнев ревнивого мужа? Смешно! Не от-
дал вовремя долг какому-нибудь крутому дельцу? Еще смешнее. Тарасов в
жизни рубля взаймы не взял. А если все-таки догадался? Может быть, поэ-
тому и ушел из системы среднего машиностроения, чтобы развязать себе ру-
ки и начать шантажировать тех, кто остался? Но если Тарасова убили по
этой причине, то почему же он, Виталий Васильевич Сайнес, ничего об этом
не знает? Уж он-то должен был узнать в первую очередь! Кто-то темнит.
Тарасов вошел с кем-то в контакт, потребовал себе долю за молчание. Этот
кто-то его и убил. Но почему он не сказал о Тарасове остальным? Почему
промолчал? Так не делают. Всегда в первую очередь бегут к подельникам,
рассказывают, трясясь от волнения, о шантаже, требуют сообща придумать,
как вести себя дальше. А просто взять на себя грех, уничтожить шантажис-
та потихоньку, не беспокоя остальных и ничего им не говоря, не требуя
никакой помощи и даже не заявляя своих прав на больший процент от прибы-
ли (мол, я больше вас всех рискую, на мне теперь труп висит), - это не
укладывалось в голове у Виталия Васильевича. По его разумению, чтобы так
себя повести, надо иметь очень серьезные далеко идущие планы. И на пер-
вом месте в этих планах должно стоять устранение всех тех, с кем прихо-
дится делиться.
Сайнес почувствовал себя неуютно. Кто мог затеять такую игру? Во-пер-
вых, тот, кто перекрыл заводу финансирование, из-за чего рабочим нечем
платить зарплату. Во-вторых, тот, кто по бартеру гонит этому заводу зо-
лотосодержащие отходы производства. В-третьих, та фирма, которая покупа-
ет у завода эти отходы в восемь раз дешевле реальной стоимости, но зато
за наличные, что позволяет все-таки выплачивать рабочим деньги. И в-чет-
вертых, тот, кто выдал этой фирме лицензию на право торговли цветными
металлами и золотосодержащими отходами с зарубежными странами. Так кто
же из них контактировал с Тарасовым? По чьему указанию его убили?


Глава вторая

Запах свежезаваренного кофе приятно щекотал ноздри и создавал в поме-
щении протокольного отдела какую-то совсем домашнюю обстановку. Прекра-
щать работу было нельзя, деловые поездки зарубежных и отечественных биз-
несменов не должны срываться из-за того, что кто-то почему-то убил Юрия
Ефимовича Тарасова. Консультант третьей категории Светлана Науменко при-
нимала посетителей, начальник отдела Игорь Сергеевич Шульгин осу-
ществлял, как обычно, общее руководство, а Ирина Королева поила на кухне
кофе свою однокурсницу Анастасию Каменскую и рассказывала короткую четы-
рехдневную эпопею пребывания на службе нового заместителя начальника.
Настя слушала Ирину, и перед ее глазами вставал образ назойливого не-
лепого существа, не понимающего сути выполняемой им работы и не чувству-
ющего, какое жуткое впечатление производит он на окружающих.
В первый же день Тарасов принялся наводить порядок, и начал он со
стола начальника отдела Шульгина. Начальник в это время вместе с гене-
ральным директором присутствовал на переговорах, Светлана Науменко пода-
вала высоким договаривающимся сторонам кофе и напитки, а Ирина уехала в
ОВИР, и шустрый Тарасов моментально пробрался в отгороженный ажурной
стойкой с полочками уголок, где находился стол Шульгина и его компьютер.
1 2 3 4 5 6