Настенька, ребенок
мой дорогой, да она просто устала от нас. Мы ей немножко надоели. Конеч-
но, в большей степени это относится ко мне. Но все равно, пусть она от-
дохнет от нас. Она это заслужила. И даже если у нее роман - пусть. Она и
это заслужила. Я был ей всегда хорошим мужем, но никудышным возлюблен-
ным. Твоя мама уже лет двадцать не видела от меня ни цветов, ни внезап-
ных подарков, я не мог предложить ей поездку в какое-нибудь интересное
место, потому что свободное время у нас с ней практически никогда не
совпадало. И если сейчас там, в Швеции, все это у нее есть - я рад. Она
достойна этого.
- И что же, ты совсем не ревнуешь?
- Ну почему, ревную, конечно. Но в разумных пределах.
Видишь ли, мы с мамой очень дружны. Да, в наших отношениях нет роман-
тики, но мы прожили вместе двадцать семь лет, так что сама понимаешь...
Мы друзья, а это в нашем возрасте намного важнее. Ты боишься, что наша
семья развалится?
- Боюсь.
- Ну, что ж... Либо мама получит то, чего ей так недостает, и вернет-
ся домой, либо выйдет замуж в Швеции, разведясь со мной. Что изменится
лично для тебя? Мамы не будет в Москве? Так ее и сейчас здесь нет, и со-
вершенно непонятно, когда она захочет вернуться. И потом, положа руку на
сердце, признайся: неужели ты так сильно нуждаешься в мамином при-
сутствии? Прости, ребенок, я знаю тебя так давно, что имею право коечто
сказать. Тебе не так уж и нужно, чтобы мама жила в Москве, просто тебя
задевает, что она готова жить вдали от тебя. А что касается нас с тобой,
то ты же не перестанешь приходить ко мне только потому, что я больше не
являюсь мужем твоей матери, верно?
- Конечно, папуля. Ты мне как родной отец. Я тебя очень, очень люблю,
- грустно сказала Настя.
- И я люблю тебя, ребенок. А маму не осуждай. И меня, кстати, тоже.
- Я знаю, - кивнула Настя. - Ты меня с ней познакомишь?
- А надо? - засмеялся Леонид Петрович.
- Интересно же!
- Ладно, если интересно - познакомлю. Только дай слово, что не будешь
расстраиваться.
Уснуть Насте удалось только ближе к утру. Она все пыталась осмыслить
то, что услышала от своего начальника Гордеева. Милиция, купленная мафи-
ей, - не новость. Но до тех пор, пока это случалось с другими, в другом
подразделении, в другом городе, это воспринималось как факт объективной
реальности, с которым надо считаться и который следует принимать во вни-
мание при анализе информации и принятии решений. А когда это случается
рядом с тобой, в твоем отделе, с твоими друзьями, то из служебно-анали-
тической проблема становится нравственно-психологической, не имеющей од-
нозначного решения. Как работать дальше? Как себя вести с коллегами? Ко-
го подозревать? Всех? И тех, кого недолюбливаешь, и тех, кому симпатизи-
руешь, и тех, к кому искренне привязана? И если заметишь что-то, вызыва-
ющее подозрение, в поведении когонибудь из сотрудников отдела, то что с
этим делать? Бежать к Колобку доносить? Или таить в себе, внутренне заж-
мурившись и повторяя, что ничего такого не было? А может быть, самоуст-
раниться, сказав себе, что предавать друзей нельзя, даже если они не
правы, и пусть с ними разбираются враги? Тогда кто же здесь враг? Инс-
пекция по личному составу? Или все-таки тот, кто оказывает услуги прес-
тупникам вопреки интересам правосудия? Господи, как много вопросов! И ни
одного ответа...


Глава вторая

В кабинет к следователю городской прокуратуры Константину Михайловичу
Ольшанскому Настя попала впервые. Они знали друг друга давно, но встре-
чались только на Петровке, где Ольшанский частенько бывал. Он был умным
человеком и опытным следователем, грамотным, добросовестным, мужествен-
ным, но Настя его почему-то недолюбливала. Она не раз пыталась разоб-
раться в своем отношении к нему, но причин нелюбви к Ольшанскому так и
не поняла. Более того, она знала, что очень многие относились к нему
точно так же неприязненно, хотя открыто признавали его профессионализм и
высокую квалификацию.
Внешне Константин Михайлович производил впечатление недотепы-неудач-
ника: смущенный взгляд, мятый пиджак, на любом галстуке - непременно ка-
кое-то постороннее пятнышко непонятного происхождения, далеко не всегда
вычищенные ботинки, очки в чудовищно старомодной оправе. Кроме того,
Ольшанский отличался весьма живой мимикой и тем, что совершенно не сле-
дил за лицом, особенно когда занимался писаниной. Сторонний наблюдатель
с трудом удерживался от смеха, видя эти невероятные гримасы и высунутый
кончик языка. Вместе с тем следователь бывал резок и невежлив, хотя и не
часто, и, как ни странно, в основном с экспертами. Он был помешан на
криминалистике, читал всю новейшую литературу, вплоть до диссертаций и
материалов научно-практических конференций, и во время осмотра места
происшествия буквально стоял над душой у экспертов, предъявляя им ка-
кие-то немыслимые требования и ставя перед ними самые неожиданные вопро-
сы.
Кабинет Ольшанского был довольно точным отражением своего хозяина: на
полированной поверхности приставного стола - круги от горячих стаканов,
рабочий стол захламлен донельзя, пластмассовый абажур настольной лампы
померк под вековым слоем пыли, из ярко-зеленого превратившись в туск-
ло-серый. Короче, кабинет Насте не понравился.
Ольшанский встретил ее дружелюбно, но тут же спросил про Ларцева.
Владимир Ларцев вместе с Михаилом Доценко первые девять дней, с 3 по 11
ноября, выполняли поручения следователя по делу об убийстве Виктории
Ереминой, и Константин Михайлович ожидал увидеть кого-то из них. В отде-
ле Гордеева знали, что Ольшанский особенно ценил Ларцева и признавал за
ним умение вести допросы, частенько поручал ему работу со свидетелями и
обвиняемыми и всегда подчеркивал, что результаты такой работы у Володи
гораздо лучше, чем у него самого.
- Ларцев пока занят, - уклончиво ответила Настя, - ему поручили дру-
гое задание. По делу Ереминой буду работать я.
Надо отдать следователю должное: если он и был разочарован, то виду
не показал. Достав из сейфа уголовное дело, он усадил Настю за пристав-
ной стол.
- Читай тихонечко. Я должен закончить обвинительное заключение. Через
сорок минут у меня очная ставка, так что придется тебя выгнать. Поста-
райся успеть.
Документов в деле оказалось не так уж много. Заключение судебно-меди-
цинского эксперта: причина смерти - асфиксия, наступившая вследствие
удушения, скорее всего, полотенцем (частицы волокон ткани обнаружены на
заостренных краях серьги в форме цветка с пятью лепестками). На теле
убитой обнаружены множественные кровоподтеки в области спины и груди,
образовавшиеся от ударов толстой веревкой или ремнем. Время образования
кровоподтеков - от двух суток (самые ранние) до двух часов (самые позд-
ние) до наступления смерти.
Протокол допроса начальника Ереминой, генерального директора фирмы,
гласил: Вика много пила, но на работу ходила исправно. Конечно, в пове-
дении были странности, как у всякой пьющей женщины. Она могла, например,
уехать на два-три дня с малознакомым мужчиной. Но Еремина при всем при
том никогда не забывала отпроситься у начальника, причем не стесняясь
заявляла в открытую, зачем ей нужны эти два-три дня. В последнее время
она сильно изменилась, стала замкнутой, непредсказуемой, часто отвечала
невпопад, подолгу сидела, уставившись в одну точку, и порой даже не слы-
шала, как к ней обращаются. Создавалось впечатление, что она серьезно
больна.
Протокол допроса Бориса Карташова, любовника Ереминой: я совершенно
уверен, что Виктория была больна. Около месяца тому назад у нее появи-
лась навязчивая идея, что кто-то воздействует на нее по радио и крадет
ее сны. Я уговаривал ее проконсультироваться у психиатра, но она катего-
рически отказывалась. Тогда я сам обратился к знакомому врачу, и он вы-
разил уверенность, что у Вики острый психоз и она нуждается в немедлен-
ной госпитализации. Однако Вика меня не послушалась. Иногда она вела се-
бя крайне легкомысленно, заводила какие-то случайные знакомства и близко
сходилась с подозрительными типами, особенно в периоды запоев. Бывало,
что и пропадала на несколько дней с очередным любовником. Я уехал из
Москвы в командировку 18 октября, вернулся 26 октября, начал разыскивать
Викторию, опасаясь, что в болезненном состоянии она могла попасть в бе-
ду. О том, что она собиралась куда-то уезжать, мне ничего не известно.
Никаких сообщений от нее я не получал.
Протокол допроса Ольги Колобовой, подруги Ереминой: я знаю Вику всю
жизнь, мы вместе воспитывались в детдоме. Естественно, Бориса Карташова
я тоже знаю. Примерно месяц назад Борис сказал мне, что Вика заболела, у
нее появилась навязчивая идея, что кто-то при помощи радио крадет у нее
сны. Борис просил, чтобы я поговорила с Викой, убедила ее показаться
врачу. Вика категорически отказалась, сказала, что считает себя абсолют-
но здоровой. Когда я спросила ее, правда ли, что она говорила Борису,
будто у нее крадут сны, она подтвердила, что это правда. Последний раз я
разговаривала с Викой вечером 22 октября, примерно в 23 часа, я звонила
ей домой. Мы договорились встретиться в воскресенье. Больше я Еремину не
видела и не разговаривала с ней.
Протокол допроса кандидата медицинских наук Масленникова, врача-пси-
хиатра, у которого консультировался Карташов: примерно две-три недели
назад, в середине октября, ко мне обратился Борис Карташов по поводу
своей знакомой, у которой появились навязчивые идеи. Описанные им симп-
томы позволили мне сделать вывод, что молодая женщина находится на грани
серьезнейшего заболевания и нуждается в немедленной госпитализации. Та-
кое состояние, как у нее, называется синдромом Кандинского-Клерамбо.
Больные в состоянии острого психоза бывают чрезвычайно опасны, так как
слышат "голоса", и эти "голоса" могут приказать им сделать все, что
угодно, вплоть до убийства случайного прохожего. Точно так же такие
больные легко могут стать жертвой преступления, так как не в состоянии
адекватно оценивать обстановку, особенно если в этот момент "голос" им
что-нибудь "посоветует". Я объяснил Карташову, что госпитализировать его
знакомую нельзя без ее согласия до тех пор, пока нарушения психики не
приведут к явным нарушениям в поведении и она не попадет в милицию. Кар-
ташов сказал мне, что она категорически отказывается даже от простой
консультации у специалиста и считает себя полностью здоровой. К сожале-
нию, в таких случаях сделать ничего нельзя, принудительная госпитализа-
ция возможна только, как я уже говорил, если больной поведет себя так,
что попадет в поле зрения милиции.
Еще несколько протоколов с показаниями сотрудников фирмы, где работа-
ла Еремина, а также знакомых погибшей и ее друга Карташова. Ничего ново-
го в этих протоколах Настя не увидела. На глаза ей попался листок с пе-
речнем мест и адресов, где Виктория имела обыкновение напиваться. К
листку подколото шесть справок о том, что в указанных местах в период с
23 октября по 1 ноября никто Еремину не видел. Непроверенными оставались
еще два адреса.
Настя закрыла уголовное дело и посмотрела на Ольшанского. Следователь
быстро печатал на машинке, повернувшись к Насте спиной и ссутулившись на
неудобном стуле.
- Константин Михайлович! - позвала она.
Он резко обернулся к ней, задев при этом локтем высокую стопку бумаг
на рабочем столе. Документы разлетелись в разные стороны, некоторые упа-
ли на пол. Ольшанского это, однако, ничуть не обеспокоило.
- Да? - спокойно отозвался он, словно ничего не случилось, снял очки
и принялся ожесточенно тереть пальцами глаза.
- У меня к вам три вопроса. Один - по делу и два - не по делу.
- Начинай с тех, которые не по делу, - добродушно сказал следователь,
по-птичьи склонив голову набок и зажав пальцами переносицу. Как все лю-
ди, страдающие сильной близорукостью, без очков он выглядел растерянным
и беспомощным. Чтото неуловимо изменилось, и Настя вдруг поняла, что у
Ольшанского удивительно красивое лицо и огромные глаза с девически длин-
ными ресницами. Толстые стекла "близоруких" очков делали глаза маленьки-
ми, а чиненая-перечиненая оправа с многочисленными следами склеивания
уродовала следователя до полной неузнаваемости.
- Вам хватает вашей зарплаты?
- Смотря для чего, - пожал плечами Ольшанский, - Для того, чтобы не
подохнуть под забором, - вполне, даже с избытком. А для того, чтобы хо-
рошо себя чувствовать, - не хватает.
- Что для вас означает "хорошо себя чувствовать"? - допытывалась Нас-
тя.
- Для меня лично? А ты, оказывается, нахалка, Каменская! Сейчас я
начну тебе отвечать, а ты мне в душу полезешь. Мне придется рассказывать
о своих вкусах, пристрастиях, о хобби, о семейных проблемах и еще Бог
знает о чем. С какой стати? Ты мне кто - сват, брат, лучший друг? Давай
второй вопрос.
Следователь откровенно хамил, но при этом весело улыбался, сверкал
ослепительными ровными зубами, и было совершенно непонятно, сердится он
или шутит.
- Вы недовольны, что вместо Ларцева по делу Ереминой буду работать я?
Улыбка на лице Ольшанского стала еще шире, но ответил он не сразу.
- Я люблю работать с Володей, он классный специалист, настоящий мас-
тер. И вообще он мне глубоко симпатичен. Я всегда радуюсь и как следова-
тель, и как человек, когда мне доводится с ним общаться. Что же касается
тебя, Анастасия, то с тобой я никогда раньше не работал и почти тебя не
знаю. Гордеев тебя очень хвалит, но для меня это - пустой звук. Я привык
сам составлять мнение о человеке. Ты удовлетворена моим ответом?
- Честно говоря, нет. Но ведь другого ответа не будет?
- Не будет.
- Тогда третий вопрос: где тот бизнесмен, который отвозил Еремину до-
мой в пятницу, 22 октября, после банкета?
1 2 3 4 5 6 7 8