- А ты сам веришь в это? Логика - это хорошо, но сердце-то что-нибудь
подсказывает?
Саша надолго умолк, сосредоточенно помешивая ложечкой сахар в чашке с
остывшим чаем.
- Мне трудно судить, Настя, - осторожно начал он. - Даша - она нео-
быкновенная. Это словами не выразить. У меня даже язык не поворачивается
сказать ей про эти кражи. Это все равно что купить букет свежих цветов и
тут же выбросить их на помойку. Нелепо и жестоко. Это то, что говорит
сердце. А ум говорит несколько иное.
- Что, например?
- Зачем я ей? Я далеко не красавец и не супермен. Завидным любовником
я не являюсь ни с какой стороны. Деньги у меня, правда, есть, и немалые,
но Дашка этих денег не видит и никакого навара с них не имеет. Как воз-
можного супруга она меня рассматривать не может, потому что разводиться
я не намерен ни при каких условиях, и она прекрасно это знает. Так зачем
я ей? Поэтому я вынужден думать, что у нее есть какой-то корыстный инте-
рес.
- А любовь? - насмешливо спросила Настя. - Про любовь ты забыл?
- Любовь? - Он озадаченно посмотрел на сестру и вдруг расхохотался. -
Да разве меня можно любить? Ну ты и сказала, сестренка! Меня в жизни
никто никогда не любил, меня с детства дразнили белобрысым придурком или
белесым чучелом, а еще крысенком и бледной спирохетой. Я некрасив, и у
меня отвратительный характер. Я всегда покупал себе женщин, начиная с
самой первой, с которой лишился невинности. Меня и жена не любит. Она
прекрасно ко мне относится, мы с ней друзья, но она меня не любит. Она
выходила замуж за деньги и перспективы, а не за меня.
- Зачем же ты на ней женился?
- Я не женился. Я купил себе мать своего будущего ребенка. И благода-
рен судьбе за то, что она стала не только матерью моей девочки, но и мо-
им другом. Я на это даже не рассчитывал.
- Погоди, но ты же сказал, что на Дашу денег не тратил. Значит, ее-то
ты не купил?
- Я пытался, как обычно, делать ей подарки, разумеется дорогие, но
она отказывалась. Это как раз меня и настораживает. Что ей от меня нуж-
но?
- Бред какой-то, - в сердцах сказала Настя. - Ты несешь абсолютную
чушь. Почему тебя нельзя любить? Потому что ты сам это придумал? Нагова-
риваешь на себя и на девочку черт знает что.
- А кражи? - тоскливо спросил Саша. Было видно, что ему самому мутор-
но от своих подозрений.
- Да, кражи, - задумчиво произнесла она. - О кражах надо подумать.
Давай-ка я посмотрю на твою красавицу сама. Она завтра работает?
- Во вторую смену, с трех до восьми. Где магазин, знаешь?
- Знаю. Ты ей про меня не рассказывал?
- Нет.
- Ладно, завтра схожу. Саша неожиданно улыбнулся и вытащил бумажник.
- Возьми деньги. - Он протянул ей пачку купюр в банковской упаковке.
- Это еще зачем? - удивилась Настя.
- Купишь себе что-нибудь для виду. Там все очень дорого.
"И то верно, - подумала она. - Чтобы присмотреться к этой Даше, нужно
перемерить не меньше десятка платьев. Если после всех мучений ничего не
купить, это будет выглядеть подозрительно. А братец-то у меня далеко не
дурак. Хотя и с огромным тараканом в голове".
Закрыв за Сашей дверь, Настя вошла в комнату, где Леша сосредоточенно
работал на компьютере.
- Знаешь, Лешик, у меня очень любопытный родственничек, - сказала
она, подходя и обнимая его за плечи. - Он считает, что его нельзя лю-
бить.
- Да? - рассеянно отозвался Чистяков, не прекращая работу. - И почему
же?
- Он некрасивый, и у него плохой характер.
- И только-то? Бедолага, знал бы он, какой у его сестры характер. И
ведь нашелся идиот в моем лице, который ее любит. Тебе место освободить?
Я уже заканчиваю.
- Спасибо, Лешенька. А что у нас на ужин?
- Там, по-моему, еще котлеты остались.
- А по-моему, мы их уже доели, - усомнилась Настя.
- Все. - Леша закончил программу и вышел из-за стола. - Садись, све-
точ борьбы с убийствами. Я наконец понял, почему ты не выходишь за меня
замуж.
- Почему? - полюбопытствовала она, отыскивая свою директорию в
компьютере. - Скажи, я хоть знать буду.
- Потому что ты ленивая и нехозяйственная. Пока я прошу твоей руки, а
тому без малого полтора десятка лет, я от тебя якобы зависим, и ты помы-
каешь мной как хочешь. Если я на тебе женюсь, то обрету свободу и неза-
висимость, а кто будет тебя, поганку, кормить?
- Если не будешь кормить, я с тобой разведусь, - пообещала Настя, ри-
суя на экране таблицу.
- Да куда тебе! Разведется она, - проворчал Чистяков, собирая со сто-
ла свои записи. - Тебе даже бутерброд сделать лень, не то что разво-
диться.
Дмитрий Сотников с улыбкой смотрел на семерых ребятишек, старательно
рисующих натюрморт. Хоть они и одаренные дети, но все равно - дети, не-
посредственные, непоседливые, ужасно забавные. Дмитрий любил своих уче-
ников, он вообще любил детей и ни за что не согласился бы взять группу
подростков постарше. В художественной школе, которая в последний год
приобрела пышное название Академии искусств, он работал больше десяти
лет, и за все эти годы у него в группе не было ни одного старшеклассни-
ка.
Общение с детьми всегда радовало его, но сегодня к концу занятий лег-
кий радостный настрой постепенно стихал, уступая место смутному недо-
вольству. Конечно, промелькнула мысль, сегодня же четверг, сегодня при-
дет Лиза. Опять будут воспоминания, разговоры об Андрее, слезы, потом
обязательные, как кофе к завтраку, занятия любовью. Все это будет тя-
гостно, но утешает хотя бы то, что Лизе станет немного легче. Совсем
чуть-чуть, но легче.
Закончив занятия и отпустив учеников, Сотников отправился домой, за-
ходя по дороге в магазины за продуктами. Лиза придет, как обычно, в во-
семь, до этого он хотел успеть сделать уборку в квартире и поужинать.
Лиза никогда не садилась за стол вместе с ним, и если он не успевал по-
есть до ее прихода, то приходилось терпеть голод, пока она не уйдет.
Дома Дмитрий с тоской оглядел свое неухоженное жилище. Холостяцкая
жизнь художника наложила свой отпечаток на всю квартиру, начиная от не-
мытых стекол и кончая кастрюлями с отломанными ручками. Он изо всех сил
старался поддерживать чистоту, регулярно мыл полы и вытирал пыль, но до
мытья окон руки все не доходили, а уж про приобретение новой посуды и
ремонт подтекающего крана в ванной он и не помышлял.
Лиза пришла вскоре после того, как старинные часы на стене пробили
восемь. Последние девять лет она ходила только в черном, вот и сегодня
на ней были надеты черные брюки и черный свободный свитер. Дмитрию не
нравился этот затянувшийся траур, к тому же глаз художника, требова-
тельный к гармонии цвета и формы, видел, что черное ей совсем не идет.
Статная, широкая в кости, с темно-русыми волосами и серыми глазами,
спортивной подтянутой фигурой, она могла бы лучиться здоровьем и смехом,
и ей как нельзя лучше подошли бы белые джинсы и яркая майка с веселым
рисунком. Но вместо этого Лиза упорно носила траур, редко улыбалась, а
скорбное выражение, казалось, навсегда прилипло к ее лицу.
- Как провела день? - спросил Дмитрий, пристраивая Лизину куртку на
вешалку в прихожей.
- Нормально. Была на кладбище, вымыла памятник, положила цветы.
- Когда ты выходишь на работу?
- Через недельку, наверное. Посмотрим. Я еще не решила.
- А что врач говорит?
- Да что он скажет умного, врач этот! - пренебрежительно ответила Ли-
за. - Что я захочу, то и скажет. Посмотрим, - повторила она, - если бу-
дет настроение работать, закрою больничный.
После пережитого девять лет назад шока, когда на глазах у Лизы четве-
ро мальчишек убили ее младшего брата, она периодически лежала в больнице
с обострением нервного расстройства, а потом подолгу долечивалась дома.
- Ты знаешь, - оживленно заговорила она, устроившись в уютном глубо-
ком кресле, которое досталось Диме от прабабки вместе со старинными нас-
тенными часами, - Андрюше понравились голубые хризантемы, которые я ему
приносила в прошлый раз. Я давно замечала: если ему цветы нравятся, они
долго не вянут. Сегодня я снова положила такие же. Как ты думаешь, ему
нравятся именно хризантемы или то, что они голубые?
"Ну вот, началось, - устало подумал Сотников. - Бесполезно объяснять
ей, что Андрюше уже ничего не может нравиться или не нравиться, потому
что его уже девять лет нет в живых. Лиза не хочет этого понимать, она не
желает смиряться со смертью брата, но поскольку против факта его гибели
она бессильна, то и ударилась в религиозную муть о бессмертии души. От-
сюда и разговоры эти, и посещение кладбища каждую неделю, а то и чаще, и
ежедневная уборка его комнаты, в которой все годы после его смерти под-
держивается порядок, словно он ушел в школу и через два часа вернется.
Дескать, Андрюшина душа здесь, с нами, она все видит и все понимает, и
мы должны обращаться с ней, как будто он жив. Лиза-то еще ничего, а вот
мать ее совсем свихнулась, ходит в церковь чуть не каждый день, даже
крещение приняла. Превратили квартиру в мавзолей, увешали все стены кар-
тинами и фотографиями мальчика и культивируют в этом мавзолее свое горе,
чтобы оно еще пышнее расцветало. А я терплю все это девять лет, потому
что мне ужасно жалко Лизу. Ее брат был гениальным художником, более ода-
ренного ученика у меня никогда не было. Андрей был настоящим вундеркин-
дом, не только художником, но и блестящим поэтом. А Лиза была Сестрой
вундеркинда, причем Сестрой с большой буквы, а ведь для этого тоже нужен
талант. Она умела быть терпимой, она знала, как вывести его из кризиса,
когда Андрей начинал швырять на пол кисти "и кричать, что он - ничтожный
мазила и никогда в жизни больше не прикоснется к краскам. В мальчике бы-
ла вся ее жизнь, все надежды, она дышала им, и теперь признать оконча-
тельность его небытия для нее равносильно тому, чтобы умереть самой.
Бедная моя, сумасшедшая девочка".
- Нет, наверное, все-таки главное то, что цветы - голубые, - продол-
жала Лиза, не замечая, что Сотников ее почти не слушает. - Помнишь, Анд-
рюша рисовал мой портрет в костюме принцессы? Я там в платье с голубыми
цветами. На самом деле цветы были розовые, но он сделал их голубыми,
сказал, что так лучше. Помнишь?
- Помню, - улыбнулся Дима. - Портрет был изумительный.
- Да-да, - подхватила Лиза, встряхивая головой, - на выставке его
увидел какой-то иностранец и подошел спросить, нельзя ли его приобрести,
а Андрюшенька ему ответил: "Это портрет моей сестры, моей принцессы. Он
не продается, потому что я хочу, чтобы моя Лиза всегда была со мной".
Голос ее задрожал, по щекам потекли слезы. Воспоминания о брате были
по-прежнему болезненными для нее. Дмитрий присел рядом на подлокотник
кресла, обнял девушку, прижал ее голову к своей груди. Он знал, что ус-
покаивать и утешать ее - пустая трата времени, нужно просто переждать,
когда она перестанет плакать.
- А помнишь, как мы с тобой точно так же сидели в мастерской и ты
гладил меня по голове и говорил, что Андрюша необычайно талантлив и его
картины повезут на выставку во Францию, а мы с тобой поедем вместе с ним
и будем гулять по бульвару Круазетт? - всхлипнула Лиза.
- Конечно помню, - тихо отозвался Сотников. На самом деле он этого
совершенно не помнил, но спорить с Лизой было опасно.
- Мне было шестнадцать, и я была влюблена в тебя по уши, а ты этого
даже не замечал. Верно?
- Верно. Ты была тогда ужасно милой девочкой, но всего лишь девочкой,
а я был учителем твоего брата, старым и солидным, мне было целых двад-
цать семь лет.
- Ну да, а когда ты меня обнимал и говорил про Париж, у меня сердце
замирало. Это было как в сказке. Дим, а когда ты понял, что любишь меня?
"Никогда", - мысленно произнес Дима, но вслух сказал, разумеется,
совсем другое.
Отношение его к Лизе было сложным и запутанным. Она действительно до
какого-то времени была для него всего лишь милой девочкой, сестрой его
ученика. Как опытный педагог, он конечно же видел, что она влюблена в
него, но кто из мужчин-учителей с этим не сталкивался? Дело обычное, на
это даже внимания обращать не принято. Лиза приводила брата на занятия,
терпеливо сидела в уголке и ждала, пока кончится урок, тихонько болтая с
Сотниковым о разных пустяках. Иногда Дмитрий просил ее попозировать во
время занятий, и она охотно соглашалась.
После гибели одиннадцатилетнего брата Лиза продолжала приходить к ху-
дожнику, словно ничего не изменилось, говорила с ним об Андрее, о его
картинах и стихах. Визиты эти были регулярными и как будто сами собой
разумеющимися. Сначала Дима ждал, что со временем раны зарубцуются и эти
тягостные визиты постепенно прекратятся, но шли месяцы, годы, а Лиза
по-прежнему, если не была в больнице, приходила к нему в школу каждый
четверг. Когда он спохватился, было уже поздно что-либо менять. Ну что
ей сказать? Как объяснить, что ей не нужно приходить к нему? Такое гово-
рят либо сразу, либо не говорят никогда. Это одна из самых распростра-
ненных ловушек, которые могут расставить жалость и сострадание. И Дмит-
рий терпел. Ему было искренне жаль Лизу, а сам себе он казался черствым
и бездушным, потому что не мог заставить себя переживать потерю мальчика
с такой же неистовой силой.
Они стали любовниками, когда Лизе уже исполнилось двадцать лет. Ника-
кой радости ему это не доставило, но Лиза будто бы немного ожила,
встряхнулась, выглянула, пусть ненадолго, из своей траурной скорлупы, в
которой пребывала постоянно. И Дима Сотников тогда решил, что если он
может хоть что-то сделать для нее, то он должен это сделать, несмотря ни
на что, несмотря на других женщин, в которых он влюблялся и с которыми
спал. Если есть иллюзия, помогающая Лизе справиться с горем, то он не
имеет права эту иллюзию разрушать. Если любовь к нему может ее поддер-
жать, он не должен лишать ее этой поддержки. Разумеется, решение это бы-
ло принято в ситуации, когда Дима после неудачного кратковременного бра-
ка твердо знал, что в ближайшие три-четыре года повторять опыт супру-
жества не станет.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5