Геннадий КАРПОВ
Выявление паразмата

Жизнь юностью цветёт
Смерть старостью по жизни бьёт.
Жизнь попирает смерть любовью
Смерть очищается от жизни кровью.
В юдоли смерти всё исчезнет, всё уйдёт.
Там нет любви, и смех там пропадёт.
Так хохочи, пока смеётся,
И успевай – люби, пока даётся.
ЖИЗНЬ – это смех сквозь слёзы.
ЛЮБОВЬ – это жизнь, смеющаяся над смертью.
Хочешь жить и любить – СМЕЙСЯ!!!
(Кармаг Фандемири[1], из цикла «Шут, смеявшийся на плахе»).[2]
Повесть первая
КАЖДОМУ СВОЁ

Часть первая
УВАЖЕНИЕ И ЧЕСТЬ РАСТУТ НА ЧУЖОЙ КРОВИ.

Упал на сердце мести мрак!
Теперь не рад ты поцелую так,
Щербет тебе не сладок, как
Приятен взгляду мучающийся враг!
О, фудаин!
Жестоких игр невольный брат
Ты пленник чести, смерти сват.
(Кармаг Фандемири)
Глава первая.

Галактика: сектор ТХ 37-48.
Ятагкхана: созвездие/скопление, Г2-Х119, 1080 звёзд.
Халла: звезда, KGN-17B-64Y, желтый карлик.
Система Халла: семь планет, 38 планетоидов/спутников.
Отушзтан: четвёртая планета системы.
Завдия: третий по величине материк планеты.
Аграшван: провинция на севере материка.
Тюлькили: горная область на юго-востоке провинции.
Артыгача: лесистый склон горы Арты у аула Гыюрлы.
17157 год, 1 мохххама, около 5 часов ночи. Лес.
Беспокойному ожиданию приходил конец. Шипящие очереди алемов[3] и взрывы газовых гранат звучали всё реже и реже, и уже не заглушали одиночные выстрелы. Но и тех становилось всё меньше и меньше.
Пальба затихала…
Заканчивалась тревожная ночь. Наступали предрассветные сумерки. Всё чётче и чётче на фоне неба прорисовывались верхушки деревьев. Чёрная стена окружающего леса серела и расслаивалась. В проступавших силуэтах уже можно было угадать карыгачи, чуты, чунары, кусты.
Выстрел… Ещё два подряд…
Стихло… Почти стихло – теперь предутреннюю тишину нарушали лишь суматошные крики, доносившиеся из-за забора особняка. Но и этот гомон не портил наступившую предрассветную идиллию, так как из-за расстояния был едва слышен, и при желании на него можно было не обращать внимания.
Рассветало, быстро светлело… Силуэты деревьев набирали объём, на них прорисовались мохнатые лапы ветвей и листва. Стал виден особняк.
Заскрипели ворота, показались двое. Сначала какой-то голодранец, по одежде вроде Варман, за ним Касан. Фудаин легко узнавался по широкому патронташу, состоящего из сцепленных футляров для рожков-аккумуляторов от элм-автомата – алема. Широкая лента боеприпасов наискосок от пояса через правое плечо охватывала торс фудаина. Она почти полностью прикрывала грудь и спину Касана, довольно успешно заменяя ему бронежилет.
Голодранец остался у ворот и начал распахивать их, а Касан неспешно направился вниз к перелеску. Шёл шумно, не таясь. Свой алем он небрежно закинул за спину.
Выйдя на поляну к группе людей, фудаин направился к тройке мужчин, обособленно стоявшим в центре на пригорке. Только они до сих пор ещё не сняли очки ночевидения, и от этого вид у них был не очень приветливый. Подойдя, Касан почтительно склонился перед коренастым, стоявшим в середине тройки:
– Господин, всё сделано.
– Лийла-кысы и Лойла-бала не пострадали?
Фудаин опустил глаза и не издал ни звука.
– Они в безопасности?
Касан склонился чуть ниже.
– Они живы?!
– Мы их не нашли, господин.
– Как это не нашли?! Мне их что – самому искать!?
– Во всём доме была лишь одна женщина, господин. Мы не сумели помешать – её успели зарезать.
Херим Еги Матаран некоторое время молчал.
– А Биркули, эти недоноски… там?
– Мы захватили Гудара и Гахрамара. Они живы – мы выполнили ваш приказ, господин.
– А ублюдок Гухрихар? Убит?! Или его тоже нет?!
Через очки ночевидения Херим Еги Матаран увидел, как заметно ярче стало лицо фудаина.
Касан склонился ещё ниже:
– Нет, не убили, но и среди живых его нет, господин.
– Г-гхрр-ы-ы… – взрычал Матаран, – Червивая морда! – и изо всех сил пнув Касана, быстро пошёл к дому, где последний месяц базировались братья Биркули и их люди.
За ним, обходя поверженного слугу, двинулись его двоюродные братья Херим Ишан и Херим Мартан. Оба на голову выше брата, не худые, но казавшиеся такими, рядом с ним, мягко говоря, очень дородным.
Фудаин, успевший спрятать от удара лицо, не спеша поднялся и, держась на почтительном расстоянии от своих нанимателей, пошёл вслед за ними.
«Сколько денег! унижений! риска! – и почти напрасно!» – кипящий Матаран, проходя ворота, от души приложился прикладом алема по уху зазевавшегося Вармана. Тот ойкнул и, сползая по створке ворот, завыл, размазывая по лицу кровь с разбитого уха. Взбешённый воплем, Матаран вернулся, сбил бедолагу наземь и пинками заставил умолкнуть. Шедшие за родственником, Ишан и Мартан тоже сочли нужным подарить по пинку, скорчившемуся в пыли, тихо всхлипывающему голодранцу.
Проходя двор, Матаран мельком огляделся: скольких наёмников на страже держали Биркули? Мало… всего троих. Не боялись? Не ожидали? Или, может быть, людей мало осталось?..
Двое задушенных лежали ничком сразу за воротами. Скрюченные пальцы одного из них так и не выпустили шнура, которым его удушили. Третий, здоровущий детина, зарезанный, скорчившись, лежал в луже крови и в собственных кишках около двери. Было видно – умер не сразу, помучился. Совсем молодой, ещё безбородый, – он был красив, хотя лицо исказила маска смерти: рот до отказа набитый чёрной кляповой массой, казалось, вопил, а широко раскрытые глаза, ещё блестящие, не замутнённые небытием, безумно о чём-то молили небо. Матаран наступил на эти глаза. Наступил всем весом, на миг задержался и с острым наслаждением почувствовал, как что-то хрустнуло под жёсткой подошвой. Так будет со всеми его врагами!
За дверью, в прихожей два голодранца возились с мертвецами. Хахтияр стаскивал вниз по лестнице два тела.
– Где Биркули?! – рявкнул Матаран.
Резко оглянувшись, Хахтияр потерял равновесие, оступился и шумно покатился вниз. Вбежали и встали сзади по бокам Матарана братья. Испуганные голодранцы застыли. Матаран сорвал с лица очки ночевидения и, свирепея, переводил взгляд то на тяжело встающего Хахтияра, то на перепуганных дехкан, на лицах которых застыло выражение собачьей беспомощности: молчаливая готовность услужить и полное непонимание как это сделать.
– Хозяин, Биркули наверху, – сказал появившийся сзади и остановившийся в дверях Касан, – на женской половине.
Матаран покосился на него через плечо, и раздражённо приказал:
– Иди, показывай, фудаин, – и громче добавил, – Хахтияр, пошевеливайся! Убери падаль с лестницы.

Глава вторая
Полгода назад

17156 год, 22 турсхама, 2 часа пополудня, город Гурдили, махаля Мехадихана.
Матаран проснулся как никогда поздно с тяжёлой головой и дикой жаждой. Он заставил себя приподняться и, отбрасывая подушки, на четвереньках пополз по дувану, перекатился на ковёр, подполз к низкому столу, за которым они вчера пировали, слил в чашу остатки щербета и жадно выпил, подумал, налил туда же вина и опять выпил. Полегчало…
Вчера вечером приходил с двумя родственниками Куру Джер Бахтияр. Он принёс на просмотр, давно обещанные, фирменные макаронины с запретным порно и полную корзину выпивки с закуской. Отмечали выбор невесты молодым Хаяром, его первый брачный взнос и то, что родители невесты взнос приняли… Хаяр стал мужчиной – киши.
И гуляли, как киши, до утра… Он тоже не поскупился и поставил на стол не меньше виновника торжества, а может и побольше! Да, посидели неплохо, по настоящему: выпили, поговорили, потанцевали… Всё как надо! Болтал он только много… Матаран вспомнил, как учил жизни молодых Хаяра и Джанияра…
"…пусть халлах не одобряет выпивки… Ну, и что? Плевать на святош! Настоящий киши тем и отличается от ищщачьего хвоста, который всегда в дерьме, что может, когда надо, ради друзей и родственников, и просто под настроение делать всё, что хочется, и послать всё и всех к чертям собачьим, в том числе и самого… ищщака!
…Твоей невесте шесть лет? – ерунда! Через семь, восемь, ну, девять лет, твоя невеста станет девушкой, ты выплатишь келим, и она будет твоей женой. Настоящей женой, только твоей!.. Время летит быстро, вот я, уже шесть лет плачу, ей уже четырнадцать… и скоро… тьфу-у! – сколько осталось… у меня будет жена… Ничего, что так долго, настоящего мужчину отличает терпение, баррс тоже долго стережет добычу… Хаяр, Джанияр, ваш дядя десять лет ждал, зато какая у него жена! Три года – и пять сыновей!.. Вот это, во-о!.. Это у вшивых голодранцев, дехкан, не жёны, а гёхпери!.. Впрочем, иметь гёхъеви – это в-во!!.. чем больше, тем лучше… но сперва – гарем, и хоть одна жена в нём… А если у тебя есть и гарем, и гёхъеви, то ты киши дважды!..
…ээ-э-э… бабы бабами, но главное в жизни – это мужская дружба и родичи, и… и мужская честь… не дай халлах, если какой-нибудь червь покусится на твою невесту Хаяр… конечно, Джан-н… Джанияр и за твою невесту я стану… и за тебя Бахтияр… у вас надёжный друг… да, мы б-большие д-д-друзья-я!.. за это надо выпить стоя!.."
Всё было хорошо, только вот, зря он так много болтал и много обещал. Он явно перепил.
Матаран махом осушил кувшин с минеральной водой.
– Махкат! Неси сюда воду! Два кувшина!
Махкат, как будто ждал этого приказа, тут же появился с кувшинами и, с поклоном, поставил их на стол.
– Вам письмо и депеша, хозяин. Принести?
– Потом. Убери со стола. Принеси солености. Буду отдыхать.
– Письмо от семьи невесты, хозяин. Срочное.
– Сволочная жизнь – всегда что-то помешает расслабиться и отдохнуть, – сварливо проворчал Матаран. – Надеюсь, будет что-то приятное… Ну, что уставился? Неси.
Матаран разорвал пакет, вытащил из футляра тонкую макаронину письма и вставил в пэстин, взял пульт, поудобнее устроился на подушках и набрал код дешифровки. Экран визора заалел языками пламени, и полилась тревожная торжественно-мрачная музыка Шибази. Матаран напрягся: ничего хорошего начало не предвещало. На переднем плане появился тесть. Держась ладонями за шею и раскачиваясь из стороны в сторону, он плакал. Сзади толпа родственников и ближайших слуг также выражала своё горе, негромко плача и стеная.
– Дорогой зять, громадное горе свалилось на нас… О-о-о-у! Твою невесту, непорочную, солнцеликую, прекрасную Лийлу-кысы похитили. О-о-о-у! Горе, нам, горе!!! Вместе с ней украли её малолетнюю сестру Лойлу-бала, убили их мать – почтенную, несравненную Геюк-канум. О-оо-у! О, халлах, зачем ты караешь нас таким испытанием?!.. Шелудивые псы увели ещё двух моих гёхпери, служанку дочерей; убили племянника и четверых слуг. У-у-оо-ууу! Они и в махале натворили ужасные дела: убили пятерых, многих покалечили и увели трёх гёхпери. Ай-а-аай!.. Я совсем один остался, только ты дорогой зять, да мой маленький сыночек… Что будем делать, дорогой зять? Я стар, немощен, почти нищий… Горе, нам горе! Пусть будет проклят день вчерашний, двадцать первого турсхама! О-о-о-ууу!.. Ли-ий-ла-аа! Лой-ла-аа! А-аа-аа…
Матаран окаменел, свалившееся несчастье потрясло его… И первым чувством, охватившим его после осознания случившегося, была злоба, не на абстрактных похитителей которые, само собой, стали врагами, а на тестя, не сумевшего сберечь ему невесту, но зато хорошо умевшего вымогать подарки и оттягивать свадьбу, выклянчивая новые взносы; и при этом плакаться на свою нищету, явно не желая раскошеливаться, хотя за последние четыре года выдал замуж уже двух дочерей, а за Лийлу получил практически весь келим.
Матаран вскочил и, разражаясь ругательствами и проклятиями, забегал по комнате, пиная что покрепче… Успокаиваясь, он схватил и мигом осушил кувшин, затем разыскал на дуване пульт и, продираясь сквозь рекламу и информационные блоки, нашёл депешу адресованную ему и раскрыл её. Депеша была звуковая с текстовым подтверждением на экране.
– Херим Еги Матаран, я – Биркули Уру Гудар, говорю тебе, что твоя невеста у меня. У неё всё хорошо. Есть всё, что нужно, если надо – ещё будет. Можешь за неё не беспокоиться. Её честь пока в порядке, это я говорю – Биркули Гудар. Не думай плохо. Кто думает плохо о семье Биркули долго не живёт! Если другие будут думать плохо: плюнь! Я буду с ними разбираться! Ты киши, я киши – я тебе прямо говорю: мне нужны деньги. Пусть будет как последний взнос за невесту. Потом на свадьбе гостем буду, большой подарок сделаю. Или я не Биркули!
Но если ты меня не будешь уважать, то я тебя тоже не буду уважать. Твоя не-э-порочная невеста станет моей гё-о-охпери, потом гёхпери братьев, а потом всей моей шайки-майки! Потом отдам в мой бордель. Ты тоже сможешь туда придти, пожалуйста, тебе будет большая скидка – ты и так много потратился. Но это, если ты Биркули уважать не захочешь, если захочешь – будем друзьями. Пусть кто попробует плохое слово сказать – сделаю огютюш, набадангу, в бордель отдам!
Потом, наверно, будем родственниками. Лойла-бала хорошая девочка, сделаю из неё жену. Не очень хорошо, когда родная сестра жены – гёхпери, или, совсем плохо, бордель-кысы. Я думаю, ты меня понял. Мне нужно совсем мало, с другого взял бы больше, всего двенадцать миллионов дирхемов. Если сразу трудно, могу подождать, пока ты соберёшь долги, пока соберёшь помощь родственников, тестя и мужей сестёр твоей будущей жены.
Ты киши. Ты меня понял, я так пока думаю. Да будет халлах вечно над нами! Ха-а-а-л-лла-ах! Вечно имя его!
Депеша свернулась, и экран замерцал мягким зеленым цветом.
О-о-о! Более вызывающего и нахального послания он никогда не получал! Гх-хрр-ры! Как этот Биркули издевался над ним! – через слово насмешка, поддевка – думал я не пойму… говнючая глиста, сын гютюша, выблядок! Это он, Матаран, должен требовать двенадцать миллионов дирхемов, чтобы забыть нанесённую обиду! Родственником пообещался сделаться – да, такого родственничка при первой же встрече задушить надо, глаза повырывать и оскопить!
1 2 3 4 5