Среди них лежал Белла-сити, нескладный и пыльный, уменьшенный
расстоянием. Я поехал вниз, к нему.
По краям зеленых полей стояли похожие на ангары склады общества
садоводов. Питомники и ранчо предлагали помидоры, яйца и лимоны по
минимальной цене. Я проехал мимо заправочных станций, кинотеатров на
открытом воздухе, мотелей с заманчивыми названиями. Большие грузовики
сновали по дороге, таща в Белла-сити дым и тяжелые прицепы.
Шоссе являлось социальным экватором, резко делящим город на белое и
черное полушария. Наверху, в северном полушарии, жили белые, они владели и
манипулировали банками и церквями, одеждой, бакалеей и винными магазинами.
Внизу, в меньшей секции, стиснутой и придавленной публичными домами и
прачечными, жили желтые и темные, мексиканцы и негры. Они выполняли
большую часть работы в Белла-сити и его окрестностях. Я вспомнил, что
Гидальго-стрит тянулась параллельно шоссе, двумя кварталами ниже его.
Было довольно жарко и очень сухо. От сухости у меня заболела грудь.
Мейн-стрит была шумной и сверкающей от плотного полуденного движения. Я
повернул налево, на восток Гидальго-стрит, и в первом же квартале нашел
место для стоянки. Черные, коричневый и смуглые жены несли и катили сумки
с провизией. Пара мексиканских детишек, мальчик и девочка, шествовали рука
об руку в вечном полудне к ранней женитьбе.
Двое рядовых в форме возникли из ниоткуда, бледные, словно вызванные
к реальности духи. Я вышел из машины и последовал за ними через Мейн и
дальше к магазину на углу. Незажженная вывеска "Кафе Том" находилась
напротив через улицу. "Свежее пиво высшей марки. Попробуйте наши особые
спагетти".
Солдаты с видом знатоков изучали стойку с комиксами. Они выбрали с
полдюжины книг, расплатились и ушли.
- Молокососы, - заметил продавец.
Это был седовласый мужчина в запачканных очках.
- Их сейчас чуть ли не с сосочки кормят. Всех можно укокошить в один
прием. То ли дело, когда я служил в армии.
Я усмехнулся, стоя у витрины. Кафе "Том" могло похвастаться
разнообразной клиентурой. Мужчины в деловых костюмах, спортивных рубашках,
теннисках и свитерах, входили и выходили из него. Женщины были в клетчатых
платьях или костюмах, состоящих из лифчика и брюк или шортов, в легких
пальто поверх поношенных шелковых платьев. Среди них были и белые, но
преобладали негры и мексиканцы. Костюмов из искусственного шелка в черную
и белую клетку я не заметил.
- Вот когда я был в армии... - задумчиво повторял продавец.
Я взял журнал и сделал вид, будто читаю его, следя за меняющейся
толпой на другой стороне улицы. Свет плясал продольными волнами на крышах
проезжавших машин.
Совсем другим тоном продавец заметил:
- Вы не должны их читать, вы еще не заплатили.
Я бросил ему четверть доллара, и он успокоился.
- Вы же понимаете, дело есть дело.
- Конечно, - ответил я грубо, в армейской манере.
Сквозь пыльное стекло люди казались пожилыми в размытом свете улицы.
Фасады домов были непонятной окраски и такие уродливые, что я не мог
представить себе их внутри. Кафе "Том" было стиснуто с одной стороны
ломбардом, в витрине которого были выставлены скрипки и пистолеты, и
кинотеатром, украшенным огненным объявлением "Банда подростков", с другой
стороны. Толпа, казалось, потекла левее, а потом все сфокусировалось на
двойных дверях кафе "Том". Светлая негритянка с короткими волосами, в
костюме из искусственного шелка в черно-белую клетку, вышла из кафе,
помедлила и повернула к югу.
- Вы забыли свой журнал! - крикнул мне вслед продавец.
Я был на середине улицы, когда она дошла до Гидальго-стрит. Она
повернула налево, шла быстро короткими шажками. Солнце сверкнуло в ее
блестящих волосах. Я скользнул за руль и включил мотор.
Люси держалась эффектно. Ее бедра покачивались как груши на тонком
черенке талии, а смуглые ноги без чулок приятно работали под клетчатой
юбкой. Я дал ей пройти остальную часть квартала, потом последовал за ней,
рывками передвигаясь от стоянки до стоянки. Во втором квартале я
остановился перед остовом будущей церкви, в третьем возле зала для игры в
пул, где молодые негры, азиаты и мексиканцы толпились у зеленого стола. В
четвертом - у красной кирпичной школы на желтой безлюдной площадке для
игр. Люси торопливо шла дальше к востоку.
Дорога перешла из асфальтовой в проселочную, тротуар исчез. Люси
умело прокладывала себе путь среди групп детей, которые бегали, сидели и
валялись в пыли, она шла мимо домов с разбитыми окнами, заделанными
картоном, и корявыми облупившимися дверями или вообще без дверей. В ярком
фотогеничном свете ветхость домов приобретала строгость чистоты и красоты,
подобно лицам старых людей под солнцем. Их крыши осели, стены наклонились,
словно усталые люди, и у них были свои голоса: скорбящие, болтливые и
поющие. Дети в пыли играли в шумные игры.
На двенадцатом перекрестке Люси сошла с Гидальго-стрит и направилась
к северу вдоль зеленой живой изгороди бейсбольного парка. Пройдя квартал,
она снова повернула на восток, но уже по улице другого типа. Это была
замощенная улица с тротуаром и небольшими зелеными газонами перед
маленькими крепкими домами. Я остановился на углу, полускрытый
подстриженной изгородью, обрамлявшей угловой участок. На табличке стояло
название улицы: "Мезон-стрит".
Примерно в середине квартала, под перцовым деревом, напротив белого
бунгало стоял потрепанный зеленый "форд". Молодой негр в зеленом купальном
костюме надраивал его. Парень был очень крупный и на вид сильный. Даже на
расстоянии в полквартала я видел, как перекатываются мускулы на его
блестящих черных руках. Девушка направилась к нему через улицу, и ее
походка стала более медленной и грациозной.
Заметив ее, он улыбнулся и пустил в ее направлении струю воды из
шланга. Она хихикнула и побежала к нему, оставив всю свою важность. Он
выстрелил струей воды прямо в дерево и рассмеялся так, словно выплеснул
кувшин смеха. Звук его достиг моих ушей на полсекунды позже. Сбросив
туфли, Люси побежала вокруг машины, на шаг впереди его миниатюрного дождя.
Он бросил шланг и помчался за ней.
Люси снова появилась на моей стороне и схватила шланг. Когда он
вынырнул из-за машины, Люси направила светлую струю прямо ему в лицо.
Смеясь и захлебываясь, он подбежал к ней и вырвал у нее шланг. Их смех
слился.
Стоя лицом к лицу на зеленой траве, они держались за руки. Вдруг их
смех оборвался и перцовое дерево укрыло их своим зеленым молчанием. Вода,
бегущая из шланга, пузырилась и сверкала в траве.
Хлопнула дверь. Этот резкий звук был похож на отдаленный удар кнутом.
Влюбленные отпрянули друг от друга. Из двери белого бунгало вышла полная
черная женщина. Она стояла, стиснув руки на покрытом передником животе.
Судя по губам, она ничего не говорила.
Парень схватил тряпку и принялся полировать машину так усердно, как
будто уничтожал все грехи этого мира. Девушка направилась к своим туфлям с
видом искренней заинтересованности в них и только в них, словно искала их
давно и безуспешно. Она прошла мимо юноши, даже не повернув головы в его
сторону, и исчезла за бунгало. Полная негритянка вернулась в дом, бесшумно
закрыв за собой дверь.

3
Я объехал вокруг квартала, поставил машину недалеко от перекрестка и
пешком вышел на Мейн-стрит с другого конца. Юноша-негр все еще протирал
свой "форд" под перцовым деревом. Он бросил на меня взгляд, когда я
переходил улицу, но больше не обращал внимания. Его дом был пятым на
северной стороне улицы. Я открыл белую калитку третьего, оштукатуренного
коттеджа, на крыше которого, как перо на шляпе, торчала телевизионная
антенна. Постучав в дверь, я вытащил из кармана черный блокнот и карандаш.
Дверь немного приоткрылась и в щель выглянуло желтое худое лицо негра
средних лет.
- Что вам нужно?
Когда он замолчал, его губы втянулись в рот.
Я открыл блокнот и держал наготове карандаш.
- Моя фирма проводит обследование.
- Здесь вам делать нечего.
Его рот с ввалившимися губами захлопнулся и вслед за ним захлопнулась
и дверь.
Дверь следующего дома была открыта. Я заглянул прямо в гостиную, где
теснилась старая мебель "Гранд Рапида". Когда я постучал в дверь, она
стукнулась об стену.
Парень под перцовым деревом выглянул из-под крыла, которое он
полировал.
- Вы просто заходите. Она рада будет вас видеть. Тетушка всех рада
видеть... мистер, - добавил он, намеренно сделав паузу, и повернулся ко
мне спиной.
Откуда-то из глубины дома послышался голос. Он был старческий и
надтреснутый, но звучал плавно, как песня.
- Это ты, Холли? Нет, это не Холли. Все равно, входите, кто вы ни
были. Вы, должно быть, из моих друзей, а они навещают меня, потому что я
не могу выйти. Так входите же.
Речь лилась без пауз, и слова нанизывались друг на друга в приятной
южной манере, когда звуки как бы слегка размыты. Я последовал за ними, как
иголка за ниткой, через гостиную, по короткому коридору, через кухню в
смежную с ней комнату.
- Когда-то я принимала гостей в гостиной, и не так уж давно это было.
Только недавно доктор сказал мне: "Теперь, милочка, ты должна оставаться в
постели, и не вздумай больше готовить, пусть Холли делает это за тебя".
Вот я здесь и лежу.
Комната была маленькая и почти пустая, освещенная и вентилируемая
небольшим открытым окном. Голос доносился с кровати у окна. Прислонившись
к груде подушек в изголовье, на меня смотрела негритянка. Улыбка светилась
на ее исхудавшем сером лице и в больших, как фонари, глазах. Улыбающиеся
синие губы продолжали плести ниточку разговора.
- Это для меня вредно, он сказал, потому что мои суставы серьезно
повреждены артритом, и если я буду повсюду расхаживать, как прежде, мое
сердце непременно сдаст. Он сказал, что я из поколения упрямцев, а я
рассмеялась прямо ему в лицо, просто не могла удержаться. Этот молодой
доктор - мой большой друг, и я не слишком-то придаю значения его словам. А
ты, сынок, не доктор?
Ее глаза ласково смотрели на меня, синие губы улыбались. Я ненавижу
ложь, когда на моем пути встает элемент человечности, но пришлось солгать:
- Мы проводим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, что у
вас есть радио.
На маленьком, под слоновую кость, столике, между ее кроватью и стеной
стоял радиоприемник.
- Конечно есть, - ответила она разочарованным тоном.
Ее верхняя губа с едва заметным усилием собралась во множество
вертикальных морщинок.
- Он работает?
- Конечно же, работает.
Ее настроение повысилось. Мой вопрос дал ей пищу для разговора.
- Я не стала бы держать в комнате радио, которое не работает. Я
слушаю его утром, днем и вечером, и выключила только когда вы постучали в
дверь. А когда вы уйдете, я снова включу его. Но не спешите. Входите и
присаживайтесь. Я люблю заводить новых друзей.
Я сел на единственное кресло-качалку возле кровати. Оттуда я мог
видеть дверь соседнего бунгало и открытое кухонное окно.
- Как твое имя, сынок?
- Лю Арчер.
- Лю Арчер, - повторила она медленно, будто оно было коротким звучным
стихом. - Красивое имя, очень красивое. А моя фамилия Джонс, по покойному
мужу. Все зовут меня тетушкой. У меня три замужних дочери и четыре сына в
Филадельфии и Чикаго. Двенадцать внуков, шесть правнуков, вот как.
Посмотришь мои фотографии?
Стена над приемником была увешена фотографиями.
- Тебе, должно быть, не мешает немного отдохнуть. И много платят за
такую работу, сынок?
- Немного.
- На тебе хорошая одежда, сынок, пусть это тебя не беспокоит.
- Это только временная работа. Я хотел вас спросить, есть ли радио у
ваших соседей. Я не мог добиться ответа от мужчины из соседнего дома.
- Это от Тоби? Он такой угрюмый! У них есть радио и телевизор.
Она вздохнула от зависти и покорности.
- Ему принадлежит полквартала недвижимого имущества на
Гидальго-стрит.
Я сделал в блокноте ничего не значащую закорючку.
- А как насчет другой стороны улицы?
- Только не у Энни Неррис. Я тоже была набожная, как Энни, когда
могла распоряжаться своими ногами, но я не была такой упрямой. Она находит
стыд даже в радиомузыке. Энни утверждает, что это новое изобретение
дьявола, а я сказала ей, что она не идет в ногу со временем. Она даже не
позволяет своему мальчику ходить в кино, и я сказала ей, что с мальчиком
могут случиться куда более скверные вещи, чем невинные развлечения. Могут
и случаются.
Она замолчала. Ее шишковатая рука с трудом поднялась с покрытых
простынью колен.
- Слышите? Говорят о дьяволе.
Повернувшись всем телом, она обратила лицо к окну. За стенами дома
напротив спорили два женских голоса.
Один из них густое контральто явно принадлежал полной негритянке. Я
уловил обрывки сказанной ей фразы: "так слушайте... из моего дома...
строить глазки моему сыну... убирайтесь... мой сын..."
Другой голос был сопрано, резкое от страха и гнева.
- Неправда! Это ложь! Вы сдали мне комнату на месяц...
Низкий голос рассек его как удар.
- Убирайтесь... Укладывайтесь и убирайтесь! Можете получить остаток
денег за оставшиеся дни. Они понадобятся вам на спиртное, мисс Чампион.
Дверь снова хлопнула и юношеский голос проговорил:
- Что здесь происходит? Мама, ты выгоняешь Люси?
- Это тебя не касается, это не твое дело. Мисс Чампион уезжает.
- Ты не можешь с ней так обойтись.
Юноша говорил высоким обиженным голосом.
- Она заплатила до конца месяца.
- Она уезжает, это решено.
1 2 3 4 5