Или, может, сердце не лежало. Да у него ни к чему сердце не лежало. Просто мог часами бродить по парку и бормотать себе под нос, словно во сне. Все мы тогда пытались ему помочь, кто чем мог. Но что мы могли сделать? Только с честью справить поминки. И никто с тех пор его здесь не видел. Но винить его за это ни у кого рот не раскроется, это уж точно. Вот уж верно остался мальчишка на свете один, как перст.
Кряхтя, старик Ламли передвинулся вслед за солнышком на своей золотой скамейке. Откашлялся и продолжал:
- Мы тут всяких смертей навидались. И травились у нас, и убийства случались, и в драке народ головы ломал. Пневмония, эмфезема. Одни умирают, на их место приезжают другие... Тут у нас женщины все умеют и принарядить покойника, и обмыть, если что. Дело привычное. Но когда кто-нибудь уходит так, как Рик и Молли, что даже костей не собрать, становится как-то не по себе. Дурацкая смерть, хуже убийства. Вот как с Джексоном Барндолларом случилось - свалился пьяный с пирса и утонул. Или как с Люси Мак-Би - ее сбила машина, врезавшаяся в открытое окно ресторана, Люси как раз дожевывала кусок кекса, Наверное, в самом сердце Преисполней сидит такой с рогами и копытцами и пишет - тебе то-то, а тебе - другое. Каждый день у всех нас в жизни становится одним днем меньше. Но люди не хотят об этом думать, не хотят ничего слушать. И я ценю ваше внимание и терпение, молодой человек, это нынче редкость - внимательный слушаткль. Надо быть разумным и терпеливым, и именно поэтому я сижу здесь, а не валяюсь в постели. Каждый день соседи выносят меня на солнышко и каждый день я немного двигаюсь. И я скажу вам: это единственный способ выжить в этом мире, который Господь послал нам всем во испытание. И настанет день, когда я все-таки явлюсь к тому мяснику и коновалу, явлюсь сам, на своих двоих и расскажу ему, как чертовски мало он знает о том, сколько сил надо положить Курносой на то, чтобы угробить старого Т.К.Ламли.
Я вернулся в аэропорт, сдал девице розовую машину, нашел Купа и утащил его наверх в зал ожидания, чтобы что-нибудь перекусить.
- Я показал им блокнотик с примерными чертежами моей следующей модели, - делился впечатлениями Куп. - Большинство материалов мне вышлют из Канзаса. Пять тысяч сто пятьдесят, я все рассчитал. В двадцать один фут листы на крылья, одноместный, тринадцать футов длиной, вес триста двадцать фунтов, тысяча миль без дозаправки. Ты меня слушаешь?
- Боюсь, что нет. Извини.
- Что, плохие новости?
- Можем плюнуть на Гайнессвилль. Думаю, там мне скажут не больше того, что я уже узнал. И к тому же у меня на исходе деньги.
- Знаешь, если я все-таки соберу эту игрушку, мне уже будет никак возить на ней кого-то, кроме себя.
- Что?
- Ох, извини. Считай, что я ничего не сказал.
- Прости, пожалуйста.
- Как только мы подымемся в воздух, тебе станет лучше, поверь мне. Высоко в небе все сразу кажется лучше.
14
Этим же днем, но значительно позднее, Майер раскачивался на стуле у окна, а я сидел на другом, принесенном из соседней пустующей палаты, и ждал, пока он осмыслит ту информацию, которую я ему только что изложил.
- Надо полагать, - изрек наконец Майер, - что этот коп, Стенли Шей, был уже в другом колледже или уже даже работал в полиции к тому времени, как Ховард осиротел во второй раз.
- Или известие о гибели деда с бабкой так потрясло его, что он не желает бросать тени подозрения на школьного друга. Правильно. Я уже думал об этом.
- Будь нам известны только эти два несчастья, отравление и взрыв, и не знай мы о Говарде Бриндле ничего, кроме того, что он славный мальчишка, женатый на Гуле, мы могли бы причислить его к личностям, чье везение весьма сомнительно, с выработавшейся привычкой к чуду.
- А тебя не удивляет, что он никогда не рассказывал об этих несчастьях?
- Я думаю, для него это просто слишком болезненно. А может, он просто постарался забыть их, как страшные сны. Я думаю, за это его можно извинить. Но знаешь, от этого дела наши не становятся лучше. Такая длинная и почти непрерывная цепочка смертей просто обязывает нас, как людей с опытом и некоторыми понятиями о теории вероятности, считать его услужливым маньяком. Все происшествия, включая и оба семейных, подходят к тому, о чем мы с тобой уже говорили. Почти спонтанный импульс. Раздражение, противостояние, хитрость. И плюс ко всему этому тотальная нехватка человеческого тепла и ласки. Может быть, родители держали его на диете, из-за того, что он был "толстый". Может быть остальным детям позволялось хватать все, что им казалось съедобным и вкусным. Не так уж трудно пересыпать бебелесый порошок из одной банки в другую и, зная об этом, есть за ужином еле-еле. Всего лишь детская мстительная вредность. Один Господь ведает, чем ему не угодили бабка с дедом. Я думаю, он не знал, а вероятнее всего даже задумывался, что сбитый кран на газовом баллоне может кого-нибудь убить. Старики прикрутить на ночь колонку. Могли успеть выскочить из дома. Я скорее склонен думать, что все свои "ловушки" он устраивал из одного только желания напакостить, подчас даже и не ожидая каких-либо результатов. Ему просто нравился сам процесс, он чувствовал себя отомщенным - до известной степени. Что-то вроде этого испытывают подростки, когда украшают стены похабными надписями. Выход эмоций. Разрядка.
- Но с такими результатами это должно было наращиваться.
- Разумеется. Итог один и тот же, различно только течение ситуации. Давай попробуем составить уравнение. "Х" будет означать у нас "Говард", "Ж" - "жертва". "П" - "противостояние". "М" - "мотив", даже если мотив очень и очень мал или даже случаен. "С" - "смерть". Таким образом, время от времени мы имеем ситуацию, выражаемую уравнением: Х + П + М = Ж + С. Пронумеруем жертвы. Жпервая, Ж-вторая и так далее до Бог знает какого номера. Скажем, Линда Левеллен Бриндль окажется у нас Ж-двадцатой. Ты следишь за моей мыслью? Хорошо. Давай теперь посмотрим, что случилось с нашим сиротой. Детство его было коротким и рано закончилось. Внесло ли это какие-то изменения в нашу символику? Нет. То есть я хочу сказать, Говард остался тем же самым букой. Противостояние дошло до высшей точки, можно сказать, что это единственная ценность нашего общего друга. Я уверен, что она неоднократно давала ему поводы для раздражения, создавая таким образом поверхностный мотив. Что касается сектора С, то налицо две случайности, о проще - две попытки убийства, почему-то не доведенные до конца, хотя в обоих случаях наличествовала таковая возможность. Можем ли мы с уверенностью заявить, что пропади Гуля посреди плаванья, молва объявила бы Говарда убийцей? Разумеется, возможно все, что угодно, но я не думаю, что такие соображения хоть сколь-нибудь волнуют Говарда. Так что тут на сцену выступает еще один фактор, непосредсвенно примыкающий к сиротству: кто-то или что-то, меняющее обычный распорядок его схем. Следствием этого фактора, вероятно, является искренняя забота о Гуле. Под давлением этого фактора может даже отойти на второй план сиротство. Опять же, этот икс-фактор, вероятно, позволяет еще какое-нибудь решение, кроме до тех пор единственного: С. Например, "Б" - "безумие". Такой конечный результат требует гораздо большего планирования действий, что еще более усиливает наш икс-фактор.
- Не исключено, что этот икс-фактор имеет название. "Том Коллайр", например. Которого ты настоятельно советовал потрясти.
- В самом деле?
- Да, пока не отрубился окончательно. И не исключено, что это может оказаться наиболее разумным действием, чем затруднять твои еще не вполне поправившиеся мозговые извилины.
- Берегись. Если ты будешь недостаточно хитер с ним, передо мной встанет только одна проблема: где взять камин, чтобы подвесить над ним твой скальп, который он непременно с тебя снимет.
- Тогда разработай мне план кампании.
- Не думаю, что ты сможешь подловить его. Не думаю также, что ты сможешь запугать его. Котелок у него варит неплохо. Но не исключено, что столь импонирующий мне честный поверенный, Лоутон Хисп, может знать кое-что нам полезное. На мой взгляд, тебе лучше начать с него.
Этим же воскресеньем я позвонил Хиспу домой, и какая-то девушка с резким шотландским акцентом уведомила меня, что мистер Хисп ушел на весь вечер и будет домой очень поздно. Причем голос ее раздавался на фоне довольно внятного детского визга и хохота. И утром последнего дня уходящего года я взял у приятеля красную "тойоту" и отправился на Тангело-Вей, номер десять, взглянуть на жилище семьи Лоутона Хиспа. Моя Агнесса была слишком известна в округе, а я не хотел, чтобы меня узнали, по крайней мере, не сразу.
Дом оказался несколько больше, чем я его представлял, но на этом какое-либо сходство с моими предположениями заканчивалось. С точки зрения архитектуры строение было смелым, если не сказать дерзким: семь или восемь коробок различной конфигурации, перечеркнутых по диагоналям узкими панелями красного дерева: коробки громоздились в кучу, словно кубики, забытые на ковре убежавшим ребенком. Окна были узкие, как бойницы, вытянутые в горизонтали или в вертикали через всю стену; на разнокалиберных крышах были устроены огороженные перильцами террасы, из самых неожиданных мест выскакивали прилепившиеся к стенам прихотливо изгибающиеся в несколько пролетов массивные деревянные лестницы. Крыша передней овальной коробки, изображавшей, видимо, фасад, приземистый и одноэтажный, была вымощена серым камнем. Весь дом и подъездная аллея были обсажены живой изгородью из туи, так что от ворот открывался весьма забавный вид. Этот дом был как будто специально рассчитан на то, чтобы уже от подъездной аллеи вам смутно мерещилась цифра "двести тысяч долларов", и уж совсем захватывало дух, когда вы входили внутрь.
Но это никак не укладывалось даже в самый высокий заработок в Первом Побережном банке.
Окинув оценивающим взглядом элегантные соседские дома, я остановился на одном, во дворе которого внушительных объемов дама в старом выцветшем комбинезоне возилась с землей и цветочной рассадой. Я изобразил на лице "самую приветливую улыбку" и направился к ней.
- Миссис Докерти, если не ошибаюсь? - спросил я, ориентируясь на меленькую медную табличку перед лужайкой, гласившую: "Частное владение Докерти".
Она оторвалась от своего занятия и подняла на меня голову.
- Да-а-а?
- Моя фамилия Мак-Ги. И я ничего не продаю.
- Надо же, какое прекрасное совпадение - а я никогда ничего не покупаю у уличных торговцев.
- Я собираю информацию для одного исследования о вероятности одобрительной реакции на архитектурные новинки в соседских строениях. Я имею в виду, насколько вы не против того, что новый сосед вдруг возьмется возводить у вас под боком что-либо непривычное.
- Вы, наверное, из городских?
- Собственно, я расспрашиваю местных жителей из-за удачного стечения обстоятельств. Вы можете сказать мне ваше искреннее мнение об архитектурной приемлемости дома Хиспов. Вы ведь уже жили здесь, когда они начали строиться?
Наконец-то она вскочила на ноги, причем с усилием куда меньшим, чем я ожидал. Но даже выпрямившись в полный рост она едва доставала мне до плеча.
- О да, конечно уже жили. Они приехали... пять лет назад. Так вы хотите искреннее мнение? Ну, я вам выскажу свое искреннее мнение. Мы все были уверены, что это как-то остановить. Это выглядело как обычный товарный склад. Это нельзя было назвать жилым домом. Мы думали, что из-за него теперь все участки в округе упадут в цене. Но потом... потом, я думаю, мы к нему просто привыкли. К тому же они такая славная семья. Теперь мне даже иногда кажется, что их дом выглядит довольно мило. И уж давненько я не слышала, чтобы на него кто-нибудь жаловался. Он, говорят, выиграл какие-то премии, так что наверное все не так страшно.
- Как вы думаете, наш закон должен иметь статью, защищающую жителей от подобных экспериментов новых соседей?
- Право, не знаю. Все зависит от стиля местечка. Мода меняется.
15
Я никак не мог дозвониться до Тома Коллайра. В офисе никто не брал трубку. Но наконец-то я нашел кого-то, кто смог дать мне его домашний телефон. Я набрал номер и услышал изрядно пьяный жнеский голос.
- Ну какого черта кому-то еще нужно?
- Миссис Коллайр?
- Хю-хю-хю, - услышал я поросячье хихиканье. - Мисс-с-с. Мы наконец-то официально развелись, благодарю за поздравление. Эй, хотите выпить ради праздничка?
- Нет, я хотел бы найти Тома.
- Дружок, если ты ему приходишься клиентом, брось и забудь. Он занят созданием нового имиджа. В сорок два года немудрено захотеть круто изменить свою жизнь. Мы давно уже мечтали об этом. Мы запоминаем имена и улыбаемся всем и каждому. Сенатор Коллайр! Гувернер Коллайр! Почему бы и нет? Вверх-вниз, вправо-влево. Рука об руку. С чего это я взялась плакаться тебе в жилетку? Ах да, по двум причинам. У меня, знаешь ли, очень развито чувство логического самоанализа. Я всюду ищу причины. Во-первых, у тебя симпатичный голос. А во-вторых, я слегка нализалась. В-третьих, кончается этот растреклятый год. В-четвертых, вокруг нет ну просто ни души. Слушай, сначала я кажется сказала "две". Ой, ну какая разница, две или десять. Ладно, продолжим. Ты уверен, что не хочешь выпить? А то знаешь, я тут на всю окрестность известна: и не дура, и фигура...
- Знаю. С фотографий в газетах. Но сначала я все-таки должен поговорить с Томом.
- Ого! Сначала! Что еще за обязательства: быть где-то там, во сколько-то там? Чушь! Это все вторичные иллюзии. Ладно. Вот тебе адрес: Дельфин-Лейн, пятьдесят один. Слушай, а ты случайно не старикашка бледная поганка с очень милым голосом, а, Мак-Грей?
- Мак-Ги. Я очаровательный принц двадцати лет отроду. Нэнси.
- И даже имя знает, прохвост! Слушай, ты хоть знаешь, кого хочешь видеть? Ладно, найди сначала Мистера Динамщика. Это такой волосатый супчик на двести долларов парика, одетый, как двадцати пятилетний музыкант, вечно сидящий на диете, гормонах и прочей дряни. Ты его найдешь по визгу его неизменных девочек.
- О'кей. С чего мне начать искать?
- Погоди-ка. Он еще должен беситься на пирушке в доке. У него такая красотка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33