Постепенно, таясь от самого себя, я соглашаюсь с принципами, против которых раньше боролся. Никогда я не признаюсь в этом явно, потому что эти принципы ставят под сомнение то, что мне дороже всего на свете, даже значение нашей созданной в неволе цивилизации. Что со мной происходит, почему я меняюсь – не знаю. Причина не в книгах, не в воздействии чьих-либо убеждений, теории или статистики, причина кроется в том, что я теряю почву под ногами, что мне не на что опереться. Не раз, размышляя до поздней ночи, я перебирал все доводы, какими когда-то защищался в Варшаве, и ясно вижу, что это были плохие аргументы, что мои противники были правы, хотя и говорили наобум. Меня убеждает в их правоте жизнь, которую я наблюдаю своими глазами. Мне казалось тогда, что «различие интересов» – это пустая фраза, а теперь я никогда не стану утверждать, что «общность интересов» это та идея, ради которой стоит жить и умереть. Да, именно это и есть фразерство. Крестьяне способны на многое, шляхта – ни на что. Уж больше не причиняют мне боли, не приводят в бешенство суждения этих людей, я их не записываю, – настолько они ничтожны. Возможно, что аристократия никогда не исчезнет, как утверждает пан 3. Но наша аристократия для народа, для духа времени вредна, и… нужно, наконец, сказать открыто эти страшные слова, слова боли и сожаления – роль ее в жизни народа, в истории Польши такова же, что и роль царизма. Еж, Еж, старый наш отец, до чего же мы дожили! Ты неправду сказал, что «с польской шляхтой – польский народ»… Твои иллюзии порождены были любовью к родине, которую любим и мы, – и ради этой любви ты поверил в ложь «слияния шляхты с народом» – и нас, верящих в тебя, повел за собой… А куда мы пришли? Теперь или стать социалистом, или запить – нет на этой земле иных путей. Разве только закрыть на все глаза и вслед за Сенкевичем пойти «воодушевлять сердца». Какие сердца, чьи? Кто тут жаждет воодушевления, кто не проклинает имени родины, кто ею живет? Последовать Прусу, поверившему в нечто еще более уродливое, чем социализм, – в свободно конкурирующий политический либерализм, в создание капитала, с помощью которого можно облагодетельствовать массы милостыней архиволшебных господ Вокульских? Ах, довольно…
6 апреля 1889 г. Почему мне так грустно среди этих людей, почему я возвращаюсь в свою комнату с такой непередаваемой горечью в сердце? Ведь я уже примирился с мыслью, что попытки «воздействовать» на них абсурдны, что надо махнуть на них рукой. Честный человек не должен судьбу народа ставить в зависимость от сострадательности шляхтича, народу полагается вознаграждение за все, что он перенес, и вознаградить его может не эволюция, о которой мечтает Еж, а только социальная революция.
29 апреля 1889 г. Мне уже опротивело гнилое филистерство «высших классов», я привык к мысли, что все это надо оставить status quo ante. Я иду туда, где существует непознанное разнообразие, вечно изменяющаяся жизнь, влекущий, неизведанный мир – к народу! И как человек и как художник я нахожу здесь все, чего ищу: красоту, волнующие сердце факты, удовлетворяю свою любознательность. Люблю тебя, великий простой народ, с мольбой склоняюсь к твоим стопам, чтобы ты понял таких как я, и когда мы сойдем в могилу, помянул бы нас добрым словом.
Комментарии
Публикуемые в настоящем томе избранные места из дневников Жеромского составлены по изданным в Польше в трех томах дневникам писателя. Жеромский вел дневник в молодости на протяжении ряда лет (1882–1891). Всего дневник насчитывал 21 тетрадь, 6 из которых не сохранились. Дважды дневник терялся – первый раз при жизни писателя в его родном городе Кельцы и второй раз во время войны: рукопись дневника была вывезена гитлеровцами из Национальной библиотеки в Варшаве, где хранилась после смерти писателя. Позднее дневники Жеромского были разысканы в Австрии советской репатриационной комиссией и в 1945 году возвращены в Польшу, где впервые опубликованы.
В дневнике, охватывающем почти десятилетие жизни писателя, отразилась напряженная, духовно насыщенная жизнь молодого Жеромского. Из всего многообъемного и чрезвычайно интересного по содержанию материала дневников в настоящем разделе представлены лишь некоторые записи, в которых, как правило, затронуты проблемы, наиболее сильно волновавшие Жеромского. Дневниковые записи поражают своим разнообразием: здесь и подробнейшая хроника повседневных событий, и отношение Жеромского к явлениям общественной жизни страны, мысли и чувства, вызванные горячим желанием найти свое место в освободительной борьбе народа, раздумья о задачах и общественной роли искусства, впечатления от прочитанных книг, посещений театров, музеев. В то же время дневник является как бы рабочей тетрадью, в которой Жеромский делает выписки из художественной и политической литературы, куда вносит планы, иногда наброски будущих произведений.
Перевод выполнен по польскому изданию: Стефан Жеромский, Дневники (т. I 1882–1886 гг., Варшава, 1953; т. II 1886–1887 гг., Варшава, 1954; т. III 1888–1891 гг., Варшава, 1956). Имеющиеся в этом издании подробные комментарии Е. Кондзели частично использованы при составлении примечаний.

1 2 3 4 5 6