Девушка шла, слегка покачиваясь: пыталась удержать плетеную корзину на бедре. Что за дьявольщина. Эта женщина ведет себя непозволительно!
У него возникло непреодолимое желание броситься к ней и заставить ее прикрыть ноги. Более ста мужчин глазели на нее, словно Либби была акробаткой в цирке. Но что-то остановило его. Она выглядела такой невинной, одинокой. Ее ножки едва касались земли, а растрепанные волосы живописно обрамляли головку. Она не подозревала, какое впечатление производила на мужчин, в частности на него.
И он в который раз принялся ломать голову над тем, откуда взялась эта женщина. Как получилось, что она выглядит такой невинной и в то же время такой соблазнительной? Есть ли у нее какая-нибудь родственница, которая может подсказать ей, как надо одеваться и ходить? Или родственник, который разъяснит ей, как коварны мужчины? Порыв ветра взметнул ее платье. Он тяжело вздохнул, глядя на то, как Либби радуется дуновению ветерка.
Вздохи за его спиной вывели Фолка из задумчивости. Он повернулся и оторопел, увидев голодные мужские лица.
– Примите командование, лейтенант Гарвей, – приказал Фолк, заставив солдат виновато опустить глаза. – Видимо, назрела необходимость напомнить вам, что вы обязаны вести себя как джентльмены и солдаты.
В порыве гнева он помчался через плац. Хотя Фолку претило все время делать ей замечания, он должен заставить Либби Пфайфер вести себя прилично, в противном случае полковник поручит опеку над ней кому-нибудь другому.
– Мисс Пфайфер! – со злостью воскликнул капитан, громко стуча каблуками по утрамбованной земле. – Мисс Пфайфер, подождите, пожалуйста!
– О, приветик, капитан! – ответила она и повернулась так резко, что ударила его корзиной.
– Что вы вытворяете? – прошипел Джон, высвобождая полу мундира.
– Несу грязное белье в прачечную. Каролина сказала, что они стирают и гладят для всего гарнизона.
– Мисс Пфайфер, я в курсе гарнизонных дел. Я имел в виду совсем другое. Почему вы расхаживаете в таком виде перед моими солдатами? – Он указал пальцем на ее стройные ноги, обтянутые черными чулками.
– Мне посоветовала Каролина надеть их, – принялась оправдываться девушка. Выражение ее лица свидетельствовало о том, что они ей тоже не по душе. – Я ее предупредила, что ни за что не надену все эти прибамбасы. Меня вполне устраивали мои носки. Теперь, правда, они в корзине – неплохо бы их постирать после такой передряги.
– Мисс Пфайфер, я вынужден напомнить вам, что вы находитесь в гарнизоне. Особам женского пола, кроме жен офицеров и нескольких прачек и поварих, доступ на территорию гарнизона запрещен. Вы не столь наивны, чтобы думать, будто мужчины не замечают, как вы разгуливаете по плацу полуобнаженной. Подозреваю, что вы намеренно выставляете напоказ свои прелести. Минутку, позвольте мне договорить! Полковник Ленгдон, да и я тоже, мы не потерпим, чтобы в вверенной ему части находились провокаторши.
– Намеренно выставляю напоказ? У меня и в мыслях не было ничего похожего! – горячо возразила девушка. – Никакая я не провокаторша. Я занималась своим делом – пыталась помочь Каролине. Как мы договаривались.
– А разве оголяться при этом до пупа обязательно?
Джон видел, как пунцовый румянец залил загоревшие щеки Либби. Ее полные красные губы сжались, превратившись в ниточку, а зеленые глаза засверкали, как изумруды.
Она с размаху опустила плетеную корзину ему на ботинок.
– А теперь послушайте, что я вам скажу, – начала грозно девушка, упершись руками в бока. – Я из кожи вон лезу, чтобы привыкнуть к этой одежде, к вашему дубовому языку и давно забытому мужскому шовинизму. Мы заключили соглашение, и слово свое я сдержу. Однако не думайте, что я позволю наезжать на меня. Я не ваш солдат, капитан Фолк. И не потерплю подобного обращения. Шли бы вы куда подальше.
Джон удивленно глазел на маленькое торнадо. Силы небесные! О чем это она? Он с трудом понимал ее речь, словно она говорила на чужом языке. Ее темперамент перехлестывал через край.
Он отметил про себя, что с пунцовыми щеками и диким блеском в глазах она стала еще привлекательнее.
А вдруг она рехнулась? Может, доктор поставил ошибочный диагноз? От ее пришибленности и уязвимости не осталось и следа. Перед ним была фурия, дикая кошка.
– Успокойтесь, пожалуйста, мисс Пфайфер, – Фолк пошел на попятную. Наверное, не стоило делать ей замечание на людях. – Зачем так волноваться. Может, вы хотите поговорить с доктором Стейном?
– Мне не нужен врач, бестолочь, – ответила Либби, стряхивая его руку со своего плеча. – Я только хочу чем-нибудь занять себя и как можно быстрее убраться домой.
Его глаза расширились от удивления, и он уставился на нее.
– Домой? Так вы вспомнили, где живете?
Волнение Джона усилилось. Если к ней возвращается память, значит, вскоре он избавится от нее. И если честно, чем скорее, тем лучше, судя по тому, как он реагирует на ее присутствие.
– Конечно, я знаю, где… – начала было девушка и осеклась. Чтобы не выдать охватившего ее беспокойства, Либби посмотрела в сторону. – Я надеюсь, я уверена, что смогу поехать домой, когда отменят запрет.
Джон отметил про себя, что она прячет от него глаза. Чтобы избежать его взгляда, Либби уставилась в землю, продолжая теребить носком башмака плетеную корзину.
– Хм… – насупился Фолк. Он должен был знать, что с ней будет нелегко. – Хорошо, но постарайтесь держаться подальше от мужчин и помните, что вы должны выглядеть прилично.
В ее взгляде читалось беспокойство. Но девушка шутливо отсалютовала Фолку:
– Как вам будет угодно, капитан!
Сделав вид, что не замечает издевки, Фолк потянулся за корзиной.
– Позвольте помочь вам.
– Я в состоянии донести сама, – возразила девушка, хотя он уже поднял корзину.
Джон пропустил мимо ушей ее возражение и лишь слегка пожал плечами. Он и не думал отпускать крепкие ручки корзины.
– Без сомнения. Но мне известно слово «шовинизм», хотя я не вполне понимаю ваше обвинение. Жаль, что я действительно не повел себя как «шовинист», не воспользовался ситуацией.
Обстановка накалялась. Либби тоже вцепилась в корзину. Она застыла, глядя в его окаменевшее лицо.
Затем, к удивлению и радости капитана, она улыбнулась и разжала пальцы. Махнув ему рукой, что, по-видимому, означало, что он может идти, она лихо подмигнула Фолку.
– Показывайте дорогу, капитан, – попыталась пошутить Либби. – К вашему сведению, я никогда не была ярым сторонником женского равноправия.
– Вы можете уделить мне минуту, док? – спросил Джон, просунув голову в приоткрытую дверь госпиталя.
Стейн был занят – корпел над журналом, но, услышав голос капитана, промокнул чернила и закрыл кондуит.
– Чем могу быть полезен, капитан?
– Меня интересует, что с Каро. Результаты последнего визита. Я пытался выведать у нее, но она нема как рыба.
– Капитан Фолк, вы же знаете Каролину. Она не хочет верить, что у нее слабое сердце, и продолжает утверждать, что находится в прекрасной форме. Но мой долг предупредить вас, что этой симпатичной леди придется сбросить обороты, иначе она доконает себя.
– Проклятие, этого я и боялся! Поэтому я и поселил у нас Либби Пфайфер. – Он сказал правду, но не всю. Капитан взял к себе в дом девушку не только для того, чтобы помочь Каролине. Он должен следить за ней, чтобы знать, что она замышляет. – Я знал, что Каро пожалеет девушку и позволит ей остаться. Мисс Пфайфер согласилась выполнять часть обязанностей Каро.
– Отлично, – закивал доктор. – Это уже кое-что. Вполне вероятно, что после отъезда мисс Пфайфер она согласится взять в дом постоянную помощницу.
– Кстати, о мисс Пфайфер. Что вы на самом деле думаете о ней и об истории, которую она рассказала?
– Я не уверен, что понимаю ваш вопрос. Мне сообщили, что она потеряла память, но я не говорил с ней с тех пор, как вы приводили ее сюда. Уж вам-то это известно, – несколько раздраженно заметил доктор. – Ленгдон ведь не настаивал на ежедневных визитах мисс Пфайфер, и я не вижу причин, чтобы это было необходимо.
– Вы допускаете, что она потеряла память в результате падения с дерева?
Доктор вытянул длинные худые ноги, поскреб заросшие щетиной щеки и откинулся в кресле, сцепив руки на затылке.
– Вы провели с ней больше времени, чем я. Как вы сами-то считаете?
– Но я не доктор. Сдается мне, что она помнит гораздо больше, чем говорит. Может, у нее частичная потеря памяти?
Доктор пожал плечами:
– Когда речь идет о мозге, возможно все. Современной медицине мало что известно о его работе.
– А что если она вообще не теряла память и только притворяется?
– Не вижу резона делать это, – увильнул от ответа эскулап. Действительно, какой резон, согласился Джон. Но стоило ему подумать о Либби Пфайфер, как на ум приходили сотни причин. Сколько же он о ней думал! Могла ли она быть лазутчицей? Если да, то на кого она работает в Барранкасе? А вдруг она одна из этих фанатичек из Ассоциации по защите прав индейцев, которые повсюду суют свой нос в надежде раскопать доказательства плохого обращения с бедными дикарями, несмотря на то, что в регулярных рапортах Ленгдона утверждалось обратное.
– А как у нее с психикой? – поинтересовался капитан, решив, вероятно, что она больше похожа на психопатку, чем на хитрого лазутчика.
– Вас интересует, в своем ли она уме?
– Нет, – ответил капитан, – я не думаю, что она чокнутая.
Она могла быть странной, казаться выбитой из колеи, но была в своем уме. Фолк мог поспорить на что угодно, что она не была лазутчицей. Он сам не понимал, откуда у него такая уверенность, но чувствовал, что прав.
– Возможно, мы подходим к проблеме не с того конца, – неожиданно заявил Стейн.
– Не понял…
– А что если это не физическая травма? И мисс Пфайфер мучают проблемы, отнюдь не связанные со здоровьем?
– Что вы имеете в виду?
– Не исключено, что юная леди прекрасно знает, кто она и откуда. Может, она намеренно скрывает свою фамилию.
– Почему?
Доктор пожал плечами:
– Хоть я и гарнизонный лекарь, но чтобы понять, что у человека неприятности, диплом врача не нужен. А вдруг она не может вернуться домой по какой-то причине? Что если она боится?
– Чего? – спросил Джон, склонившись над заваленными бумагами столом доктора.
– Откуда я знаю, – Стейн растерянно посмотрел на него. – Я только делаю предположения. Может, у нее злой отец или ревнивый муж. Черт, вполне возможно, у нее есть и тот, и другой. У женщин много неприятностей, поверьте мне. Но большинство из них кажутся нам, мужчинам, высосанными из пальца, даже когда мы знаем, в чем они заключаются.
Какая глупость со стороны врача делать подобные утверждения, подумал Джон. Сам он никогда не был женат. Если он и общался с женщинами, то пару часов, за которые обычно платил. Тем не менее он верил, что сможет помочь Либби. Только бы знать, что ее гложет! Затем он еще раз спросил себя, с какой стати он должен заботиться о ней? Однако факт оставался фактом: он уже нянчился с ней. Раньше он никогда не копался в своих мыслях и чувствах. Принимал вещи такими, какими они были, и не раздумывал зачем и почему.
– Между прочим, – Стейн прервал его размышления, – полковник приказал мне еще раз осмотреть пленных. Вам известно, в чем дело?
Джон опять вернулся мыслями к тому, что наполняло смыслом его жизнь. Апачи. Большую часть своей сознательной жизни он потратил на то, что выслеживал их и брал в плен, чтобы над ними свершился справедливый суд. Он потерял счет годам, которые ушли у него на преследование.
Страшно подумать, что виновные в гибели его семьи и других злодеяниях никогда не предстанут перед судом. Он не мог допустить этого!
Вопрос доктора не прервал цепь его горьких размышлений.
– Нет, я не в курсе.
Какое ему дело? Ненависть и гнев иссушили его. Он был не такой, как все. Не оплакивал своих родителей, ту любовь, которую они могли ему подарить. В долгие предрассветные часы, когда боль становилась невыносимой, он не проронил ни слезинки. Внутри все омертвело. Пусть ничего не меняется, решил он.
В какого дурака он превратился из-за Либби Пфайфер! Сперва на плацу, потом у доктора, будто она что-нибудь значит для него. Из них двоих сумасшедший он.
– До встречи, док!
Он покидал госпиталь с равнодушным выражением лица. Обругав себя за временное помешательство, он успокоился, прежде чем направиться в штаб к полковнику.
Глава восьмая
Резкий весенний ветер принес облегчение, жара пошла на убыль. Радуясь прохладе, она выжала тряпку, распрямила плечи и принялась за мытье большого окна фасада дома.
Вот уже два дня она без передыху скребет, драит, натирает – одним словом, ушла с головой в домашние дела. Только так ей удается сохранять спокойствие, когда в голову лезут мысли о ее незавидном положении, хозяине дома и необъяснимом влечении, которое она испытывает к нему.
За эти дни она не раз замечала, как Каролина садилась, чтобы перевести дух. Глядя на ее печальную и немного таинственную улыбку, Либби задавалась вопросом: интересно, что на уме у этой доброй женщины?
Спрашивать было бесполезно, так как она постоянно держала рот на замке. Она никогда не сплетничала ни о ком, включая Фолка. Ее молчание подогревало любопытство девушки, которую интересовали любые подробности из жизни капитана.
После того как Либби поселилась в большом доме, она виделась с Фолком несколько раз, да и то мельком. Он был занят по службе. Иногда они встречались за завтраком, но вряд ли эти короткие мгновения можно было назвать встречей. Стоило ей спуститься в столовую, как он тут же просил прощение за то, что вынужден покинуть ее, вставал из-за стола и уходил. Обед, как правило, ему подавали в кабинет, тогда как они с Каролиной накрывали себе на кухне. У Либби возникло подозрение, что он избегает ее.
От нее не укрылось, что с каждым днем он все больше мрачнел. Несколько раз она пыталась вызвать его на разговор, но в последний момент всегда трусила. Собственные тайны тяготили ее. Она не осмеливалась просить его поделиться с ней, пока сама не могла быть откровенной.
– Пора отдохнуть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30