Есть моменты, когда очень хорошо быть высоким. И в данном случае длинные руки и ноги Кейти сослужили ей отличную службу. Никто, кроме паука-долгоножки, никогда не карабкался так быстро или так отчаянно, как Кейти на этот раз. В одну секунду она очутилась на заборе. Но в самое последнее мгновение одна из подскочивших «миллериток» схватила ее за ногу, еще остававшуюся на вражеской стороне забора, и почти стянула с нее ботинок. Почти, но не совсем, благодаря прочности нитки, которой тетя Иззи пришила к ботинку пуговицы. Неистово дрыгнув ногой, Кейти освободилась, с удовлетворением увидев поспешное отступление противника, и с криком торжества и испуга стремительно нырнула в группу столпившихся у забора родных «найтш». Те с открытыми ртами прислушивались к шуму в соседнем дворе и теперь, остолбенев, взирали на одну из соучениц, вернувшуюся живой и невредимой из стана врага.
Я не в состоянии описать последовавшие за этим гвалт и суматоху. «Найтши» были вне себя от гордости и торжества. Все целовали и обнимали Кейти и заставляли ее снова и снова рассказывать, как это было. Ликующие девочки расселись рядами на крыше дровяного сарая, чтобы торжествовать над посрамленными «миллеритками». А когда позднее враги собрались с силами и начали выглядывать из-за забора и отвечать оскорблениями на оскорбления, одна из высоких девочек подняла на руках Кловер, вооруженную деревянным молотком, и та била врагов по костяшкам пальцев, лишь только они появлялись на верхней перекладине забора. Она трудилась с таким рвением, что «миллеритки» были рады поскорее упасть с забора в свой двор и лишь бормотали о мести с безопасного расстояния. В целом это был великий день для школы, день, которому суждено было запомниться надолго. Что же до самой Кейти, то она, возбужденная своим приключением, а также похвалами и ласками старших девочек, с каждой минутой становилась все более безрассудной и едва ли сознавала, что говорит или делает.
Многие ученицы жили слишком далеко от школы, чтобы ходить домой во время большой перемены. Поэтому они обычно приносили свои завтраки с собой в корзинках и оставались в школе весь день. Кейти и Кловер принадлежали к их числу. В этот день, после того как завтраки были съедены, кто-то предложил поиграть во что-нибудь в классной комнате, и несчастливая звезда Кейти навела ее на мысль изобрести новую игру, которую она назвала «Игрой в реки».
Играть в нее надо было так: каждая девочка выбирала себе название реки и прокладывала свой путь через комнату, пробираясь между партами и скамьями и издавая при этом низкий, ревущий звук, напоминающий шум воды. Сиси стала Платт; Марианна Брукс, очень высокая девочка, — Миссисипи; Элис Блэр — Огайо, Кловер — Пенобскотnote 6 и так далее. Им было приказано время от времени наскакивать друг на друга, потому что, как объяснила Кейти, «реки так делают».
Сама же Кейти стала «отцом-океаном» и, устрашающе рыча, металась по возвышению у доски, где обычно сидела миссис Найт. То и дело, когда остальные оказывались в дальнем конце класса, она вдруг выкрикивала: «Реки сливаются!», после чего «реки», подпрыгивая, толкаясь и визжа, поворачивались и бежали к «отцу-океану», а он рычал громче их всех, вместе взятых, и метался туда и сюда, изображая движение волн на морском берегу.
Такого шума, какой производился во время этой прекрасной игры, не слыхивали в Бернете ни до, ни после. Он напоминал мычание быков, визг поросят, бормотание индюков и хохот гиен — все сразу; к этому добавлялся грохот опрокидываемой мебели и топот множества ног по голому деревянному полу. Проходившие мимо школы люди останавливались в изумлении, дети плакали, какая-то старушка спрашивала, почему никто не бежит за полицейским; а девочки мисс Миллер слушали все это со злорадством и сообщали каждому, что ученицы миссис Найт «всегда поднимают такой шум во время перемены».
Возвратившаяся после обеда миссис Найт была необычайно удивлена, увидев толпу людей, собравшихся перед ее школой. Когда она подошла ближе и шум достиг ее ушей, ее охватил настоящий страх — она подумала, что в принадлежащем ей здании кого-то убивают. Она бросилась к двери и, распахнув ее, увидела классную комнату в совершенно устрашающем виде: поваленные стулья, перевернутые парты, струящиеся по полу чернила, и среди всего этого разгрома стремительно мчались неистовые «реки», а старый «отец-океан» с пылающим лицом скакал как сумасшедший на возвышении у доски.
— Что это значит? — задыхаясь от ужаса, еле вымолвила миссис Найт.
При первом же звуке ее голоса «реки» замерли, а «отец-океан» резко оборвал свои курбеты и поскорее спрыгнул с возвышения. Каждая из девочек, казалось, вдруг осознала, в каком состоянии комната и как ужасно то, что они сделали. Робкие съежились за партами, смелые пытались напустить на себя беззаботный вид. Вдобавок ко всему, те ученицы, которые ходили обедать домой, начали возвращаться. Они с изумлением смотрели на произведенные разрушения и шепотом спрашивали, что здесь происходило.
Миссис Найт позвонила в колокольчик и, когда установился некоторый порядок, велела поставить на место парты и стулья, а сама принесла мокрые тряпки, чтобы вытереть с пола чернила. Это было сделано в глубоком молчании. Выражение лица миссис Найт было таким пугающе торжественным и суровым, что повергло в полное уныние виновные «реки», а «отцу-океану» захотелось оказаться за тысячу миль от школы.
Когда класс был приведен в обычный вид и девочки заняли свои места, миссис Найт обратилась к ним с короткой речью. Она сказала, что никогда в жизни не была так возмущена; она полагала, что может доверять им, и надеялась, что и в ее отсутствие они будут вести себя как настоящие леди. Мысль о том, что они способны на столь возмутительное поведение, могут поднимать такой шум и пугать прохожих, никогда даже не приходила ей в голову, и случившееся глубоко ее огорчает. Это подает плохой пример всему соседству — под которым миссис Найт подразумевала конкурирующую школу, — и мисс Миллер только что прислала маленькую девочку узнать, не пострадал ли кто-нибудь и не может ли она, мисс Миллер, чем-нибудь помочь. Это, естественно, усугубляло ситуацию! Миссис Найт выразила надежду, что они сожалеют о содеянном; она считает, что они должны и сожалеть, и стыдиться. Теперь занятия пойдут как обычно. Виновные, разумеется, подвергнутся наказанию, но ей нужно подумать, прежде чем решить, в чем оно будет заключаться. Пока же она хочет, чтобы все они серьезно об этом подумали, и если какая-нибудь из них чувствует, что виновата больше остальных, то сейчас самый подходящий момент встать и признаться в этом.
Сердце у Кейти замерло, но она храбро поднялась.
— Я придумала эту игру, и я была отцом-океаном, — сказала она изумленной миссис Найт, которая пристально смотрела на нее с минуту, а затем ответила торжественно:
— Очень хорошо, Кейти, садись, — что Кейти и сделала, чувствуя себя еще более пристыженной, но вместе с тем и успокоенной. Есть в словах правды спасительная благодать, которая помогает правдивым людям преодолевать самые тяжкие из невзгод, и теперь Кейти это обнаружила.
Вторая половина дня была долгой и томительной. Миссис Найт ни разу не улыбнулась, и Кейти после бурных и волнующих событий утра теперь почувствовала себя несчастной. Она получила не один сильный удар во время «слияния рек» и наставила себе синяков, даже не зная об этом, когда задевала парты и стулья. Все эти ушибленные места теперь начали болеть, в голове стучало так, что она почти ничего не видела, а на сердце, казалось, лежала огромная тяжесть.
Когда занятия кончились, миссис Найт поднялась и сказала:
— Прошу всех, кто принимал участие в игре во время большой перемены, остаться в классе.
Остальные вышли, и дверь за ними закрылась. Это был ужасный момент: оставшиеся в классе никогда не смогли забыть его, так же как и полный безнадежности стук, с которым захлопнулась дверь за последней из уходящих учениц.
Я не могу сообщить вам, что именно говорила миссис Найт, скажу лишь, что все было очень трогательно, и вскоре большинство девочек заплакало. Было объявлено и наказание за их прегрешения: три недели без большой перемены, но даже это было далеко не так тяжело, как видеть миссис Найт такой «серьезной и огорченной» — так потом рассказывала своей маме Сиси. Одна за другой всхлипывающие грешницы покидали классную комнату. Когда большая часть их ушла, миссис Найт подозвала к себе Кейти и отдельно сказала ей несколько слов. Они не звучали по-настоящему сурово, но полной раскаяния и усталой Кейти немного было нужно, чтобы из глаз ее хлынул ливень или целый океан — тот самый, который она изображала прежде.
В результате мягкосердечная миссис Найт была так глубоко растрогана, что сразу отпустила ее и даже поцеловала в знак прощения, отчего бедный «океан» зарыдал еще горше. Всю дорогу домой Кейти всхлипывала; верная Кловер, бежавшая рядом с ней в глубоком горе, умоляла ее не плакать и пыталась, хоть и тщетно, висящими рваными клоками закрыть дыры на ее платье, которое было разорвано по меньшей мере в десяти местах. Но Кейти не могла перестать плакать, и просто счастье, что тети Иззи случайно не оказалось дома и единственной, кто видел Кейти в этом жалком состоянии, была Мэри, нянька, которая души не чаяла в детях и всегда была готова прийти им на помощь. И теперь она принялась ласкать и утешать Кейти точно так, как если бы это была Джонни или маленький Фил. Мэри взяла ее на колени, омыла пылающий лоб, расчесала волосы, положила компрессы из арникиnote 7 на синяки, переодела ее в чистое платье, так что к тому времени, когда все сели пить чай, бедняжка, если не считать покрасневших от слез глаз, выглядела как обычно, и тетя Иззи ничего не заметила.
Каким-то чудом доктор Карр оказался дома в этот вечер. Такое событие всегда было большой радостью для детей, и Кейти почувствовала себя совершенно счастливой, когда младшие ушли спать, а она получила папу в свое полное распоряжение и смогла рассказать ему всю историю.
— Папа, — сказала она, присев к нему на колено, что очень любила делать, хоть и была уже совсем большой девочкой, — почему одни дни бывают такие удачные, а другие — такие неудачные? Вот сегодня все началось с плохого, и все, что случилось за день, было плохо, а в другие дни и начинается хорошо, и идет хорошо целый день. Если бы тетя Иззи не задержала меня утром, я не получила бы плохую отметку по грамматике, и тогда я не рассердилась бы и, возможно, не попала бы и во все остальные переделки.
— Но из-за чего тетя Иззи задержала тебя?
— Чтобы пришить ленту к моей шляпке.
— Но как случилось, что лента была не пришита?
— Боюсь, — сказала Кейти неохотно, — это была моя вина: она оторвалась во вторник, а я ее не пришила.
— Ну вот видишь, нам придется вернуться не к тете Иззи и сегодняшнему утру, а еще дальше, чтобы найти начало этого твоего несчастливого дня. Ты когда-нибудь слышала старую присказку о тупом гвозде и потерянной стране?
— Нет, никогда. Расскажи! — воскликнула Кейти, которая и теперь любила всякие истории не меньше, чем когда ей было три года.
И доктор Карр сказал:
Как-то раз в стране одной
Оказался гвоздь тупой,
А из-за гвоздя плохого
Не служила срок подкова:
Был когда в разгаре бой,
Лошадь сделалась хромой.
На хромающей лошадке
Всаднику пришлось несладко:
Всем в бою он лишь мешал,
Войску славы не стяжал —
И в решающем сраженье
Потерпели пораженье.
Завладел страною враг,
А привел к тому пустяк:
Как на грех, в стране родной
Оказался гвоздь тупой!
— О, папа! — воскликнула Кейти, крепко обняв его и слезая с его колена. — Я поняла, что ты хотел сказать! Кто бы мог подумать, что такая мелочь, как лента, не пришитая к шляпе, имеет значение! Но я надеюсь, что больше со мной не случится ничего подобного, потому что я всегда буду помнить:
Завладел страною враг,
А привел к тому пустяк:
Как на грех, в стране родной
Оказался гвоздь тупой!

Глава 4
«Кикери»
И все-таки, как мне ни грустно об этом говорить, моя бедная, неразумная Кейти забыла и попала в новую историю, и к тому же не позднее чем в следующий понедельник.
Понедельник всегда был бурным днем в доме Карров. Это был день большой стирки, и тетя Иззи казалась более придирчивой, а слуги гораздо более сердитыми, чем в остальные дни. Но я думаю, что отчасти виноваты в этом были и дети, особенно резвые и шумные после тихого воскресенья и особенно склонные к всевозможным проделкам.
Для Кловер и Элси воскресенье начиналось еще в субботу, когда они ложились спать со смоченными водой и накрученными на бумажные папильотки волосами. У Элси волосы вились и без этого, так что тетя Иззи не считала необходимым накручивать их на бумажки слишком туго, но жесткие и прямые волосы Кловер приходилось закручивать как можно туже, чтобы на них появился хоть малейший изгиб, и поэтому для Кловер ночь с субботы на воскресенье была ночью мучений. Она вертелась в постели, пытаясь заснуть сначала на одном боку, потом на другом, но, как бы она ни легла, твердые бумажные папильотки и острые булавки впивались в голову, причиняя боль. Заснуть удавалось лишь лежа лицом вниз и зарывшись носом в подушку, что было очень неудобно и отчего снились плохие сны. По причине этих страданий Кловер терпеть не могла кудряшек и, сочиняя сказки для младших, неизменно начинала так: «Волосы у прекрасной принцессы были прямые, как палки, и она никогда не накручивала их на бумажки — никогда!»
Воскресное утро начиналось с чтения Библии, а затем на завтрак подавали печеные бобы. Филу Библия и бобы представлялись совершенно неотделимыми друг от друга. После завтрака дети учили урок для воскресной школы, потом к крыльцу подъезжал большой экипаж и они отправлялись в церковь, до которой была добрая миля пути. Церковь была большая, старинная, с галереями и длинными скамьями, на высоких сиденьях которых лежали красные подушки. Участники церковного хора сидели в конце зала за зеленой занавеской, которую они раздвигали в стороны, когда начиналась проповедь, а в остальное время держали задернутой, так что их не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10